Нет блага на войне - Марк Солонин

Так в своих послевоенных воспоминаниях доктор богословия Гавриил Костельник описывает то самое событие, которое бандеровцы и их политические наследники считают величайшим достижением — провозглашение Акта восстановления украинской государственности от 30 июня 1941 г. Но, быть может, память подвела отца Гавриила, и никаких восхвалений в адрес «фюрера» Великой Германии и его «непобедимого войска» в тот день не прозвучало? Может быть, как пишут иные, потерявшие остатки всякого стыда авторы, «с первых дней гитлеровской оккупации ОУН, руководимая С. Бандерой, повела против них активную подпольную борьбу»?

Обратимся к документам, к той самой «Декларации правления украинской державы», которую тремтячим голосом зачитал миршавий чоловічок. Там, в частности, было сказано:

«Нова Українська Держава, базуючись на повній суверенности своєї влади, стає добровільною в рамці нового ладу (порядка) Європи, який творить вожд німецької Армії й німецького народу Адольф Гітлер. Ми мали змогу доконати (имели возможность осуществить) акту відновлення нашої державности саме завдяки (именно благодаря) повідом Славної Німецької Армії, яка під проводом (руководством) свого великого вождя вийшла на боротьбу за цей новий лад. Виходячи з цієї основи, пов'язуючи дальше до міждержавного акту з 1918р. (здесь авторы Декларации ссылаются на Брестский мирный договор 1918 г., одним из участников которого была Украина), до почувань (чувств) найглибшої приязні, які має український загал (общество) у відношенні до Німецької Армії та світоглядових (мировоззренческих) іідеологічнихзаложень Українського Революційного націоналізму, Нова Українська Держава і її Влада стають у процес будівництва (построения) нового ладу в Європі і цілому світі…»

С неприличной поспешностью поделив портфели в «правительстве» несуществующего государства и заявив о готовности принять участие в построении фашистского «нового порядка» во всей Европе (и даже в цілом світі), бандеровцы не озаботились восстановлением минимального порядка в охваченном массовым безумием городе. Львов переживал в июне 41-го страшные дни. 23–25 июня в городе шли настоящие уличные бои между частями отступающей Красной Армии и вооруженными отрядами украинских националистов. Уходя из города, палачи НКВД уничтожили во Львовских тюрьмах (судя по отчету начальника тюремного управления НКВД Украины капитана госбезопасности А.Ф. Филиппова от 12 июля 1941 г.) 2464 заключенных. В весьма сдержанном (количество жертв в нем было даже значительно занижено), для нужд пропаганды отнюдь не предназначенном, немецком документе (донесение штаба 49-го горнострелкового корпуса в штаб 17-й армии от 12.00 01.07.41 г.) эта «эвакуация по 1-й категории» была описана так:

«После вступления немецких войск 30.6.41 во Львов в трех тюрьмах города были обнаружены несколько сот трупов мужчин и женщин, которые были убиты в течение последних дней. Так, в подвалах военной тюрьмы Львова только в одной камере были обнаружены около 120 трупов мужчин и женщин, сложенных друг на друга…В камерах тюрьмы ГПУ также находится много убитых, точное количество которых не могло быть установлено, так как вход в эти камеры замурован. Как показал осмотр обнаруженных трупов, убийству предшествовали сильные пытки и истязания. На всех частях тела трупов имеются тяжелые ранения от ударов и уколов. У некоторых трупов были раздавлены и переломаны пальцы рук и ног…»

Выражаясь «высоким штилем», вошедшим 30 июня во Львов бандеровским активистам следовало бы с молитвой и надлежащими воинскими почестями проводить в последний путь своих замученных соратников.

Выражаясь предельно цинично и грубо, следовало незамедлительно, во избежание вспышки эпидемий, захоронить тысячи разлагающихся на 30-градусной жаре трупов (из рассказов очевидцев известно, что над городом висел страшный трупный смрад, а в районе тюрем находиться без противогаза было просто невозможно). Вместо это Стецко и K°, охваченные восхваляемой Д. Донцовым жадобою панування, поспешили согнать сотню ничего не понимающих, почти случайных людей и объявить себя «урядом».

Сразу же после занятия Львова немецкими войсками (в рядах которых был и батальон «Нахтигаль» под командованием Романа Шухевича) в городе начались массовые убийства евреев и представителей польской интеллигенции. Слово «погром» в данном случае будет едва ли уместным. «Ці страшні події не були справою диких, паяних солдатів. Я відніс враження (вынес впечатление), що все діялося в організований спосіб, все докладно діялося, як в машині», — пишет один из очевидцев событий. Вопрос об участии/неучастии в этом преступлении батальона «Нахтигаль» и его командира многие десятки лет остается предметом ожесточенных, непримиримых споров. Не отвлекаясь на них (желающие могут ознакомиться с обширной литературой по этому вопросу) и признавая, что убедительных доказательств причастности Шухевича к массовым убийствам во Львове предъявлено не было, следует отметить, что даже самые благосклонные к бандеровцам авторы не смогли найти и каких-либо следов того, что «уряд Стецька» хотя бы попытался прекратить зверские бессудные убийства. Ничего подобного — мысль о том, что вожделенная влада сопряжена с ответственностью за жизнь подданных, была им столь же чужда, как и бежавшим из города коммунистам.

Несмотря на бесконечные славословия и заверения в преданности, несмотря на плакаты и листовки с лозунгом «Heil Hitler! Слава Гітлерові!», расклеенные бандеровцами по всему городу, немцы были крайне возмущены фактом самовольного, не согласованного с Берлином создания «правительства». Свою позицию они выразили предельно ясно: «Мы не позволим, чтобы на территории, занятой ценою крови немецких солдат, появлялись самозваные «правительства». На мой взгляд, позиция вполне логичная. С другой стороны, нет никаких оснований преувеличивать значение и, главное, последствия возникшего конфликта. Несмотря на позднейшие усилия бандеровских пропагандистов «притянуть за уши» события сентября 41 — го к 30 июня, никаких «зверских репрессий» со стороны немецких властей в ответ на самоуправство Стецко и K° не последовало.

9 июля Стецко был арестован и доставлен во львовское гестапо, где его (как он сам пишет в своих послевоенных воспоминаниях) не били и не пытали, а «принесли на ужин какао с хлебом», после чего отвезли в Краков и оттуда — в Берлин, в распоряжение полковника абвера Е. Штольце. Там Стецко «воссоединился» с Бандерой, также доставленным под конвоем из Кракова в Берлин. В течение нескольких дней сотрудники абвера словами, безо всякого рукоприкладства, объясняли лидерам ОУН(б), что место лакея — в лакейской. 15 июля их в целости и невредимости освободили, но с обязательством не покидать Берлин. Скажем прямо — несравненно более жестоким способом обошлись с собачонкой Муму, которая своим невинным лаем нарушила покой капризной и жестокой барыни… Бандеровцы урок поняли и начали засыпать немцев покаянными письмами.

14 августа они написали очередной «меморандум», который по стилю своєму напоминает задание из школьного учебника грамматики, в котором ребенок должен освоить правила спряжения глагола «співпрацювати» (сотрудничать):

«Для ОУН співпраця з Німеччиною не була справою порожніх слів (слов); співпрацю здійснено протягом років (в течение многих лет) великими і тяжкими жертвами. ОУН сама повела боротьбу за державну незалежність України на шлях (по пути) співпраці з Німеччиною; за це вона сама несе повну відповідальність перед українською історією. ОУН і надалі (и далее) намагатиметься працювати на відбудову Української держави шляхом співпраці з Німеччиною… ОУН захищає (отстаивает) свою концепцію визволення України та відновлення Української держави у співпраці з Німеччиною, у відвертій та щирій (в открытой и искренней) співпраці… Німеччина повинна бути зацікавлена (должна быть заинтересована) в тому, щоб співпрацювати з ідейними, динамічними українськими силами, котрі спричинилися (пришли к) до цієї співпраці з ідейних, політичних і патріотичних причин…»

Особенно старался Стецко, который чувствовал себя главным виновником. Не ограничившись «меморандумом», он решил сообщить немцам свое жизненное кредо в пространном тексте под названием «Мій життєпис». То была не обычная, канцелярская автобиография, а приторно-льстивая «клятва верности» фашистским идеям:

«…В політичній площині стою на становищі (на позиции) монопартійного и авторитарного устрою України; в соціальній площині — національного солідаризму, що стоїть близько до націонал-соціялістичної програми… Стою на становищі винищення (уничтожения) жидів і доцільности (целесообразности) перенести на Україну німецькі методи екстермінації жидівства… Я вважаю (признаю), що в теперішній світовій (мировой) війні вирішується на давні часи доля України, і свідомий того (осознаю то), що лише через перемогу (победу) Німеччини можлива є відбудова (строительство, создание) Суверенної і Соборної Української держави… Стоїмо на становищі повної, яка тільки буде необхідна (необходима) для Німеччини, господарської підтримки (экономической поддержки) всіма можливими заходами (всеми возможными способами) з боку України, бо тут іде про спільний успіх (ибо тут речь идет про общий успех), чи то неуспіх. Тим більше, що величезні жертви, які поносить німецька армія в боротьбі з Москвою, ми свідомі (и мы это осознаем), мусять знайти рекопензату (должны получить компенсацию) для німецького народу. Суверенна Соборна Українська держава цю рекомпензату дасть і є зобов'язана дати…»