Цвет мира - серый - Сергей Мусаниф

Гаррис должен умереть.

Проблема в том, что он почти бессмертен.

Я боялся Гарриса и ненавидел его за это. И себя тоже ненавидел. Потому что мой отец, даже находясь при смерти, сумел взять в руки меч и погибнуть в бою, как мужчина. Если бы не болезнь, он не побоялся бы выйти против Гарриса и бросить ему вызов. Мой отец вообще ничего не боялся.

Жаль, что я на него не похож.

— Эй, парень!

Мне кричал крестьянин, ехавший на телеге. Задумавшись, я чуть не угодил под копыта его лошади.

— Извините, — сказал я.

— Забирайся, — предложил крестьянин.

Ух ты! Не веря своему счастью, я запрыгнул на телегу и сел рядом с ним.

— Тебя как зовут?

— Джей, — сказал я. Я давно решил, что лучше называть собственное имя, пусть и сокращенное. По крайней мере, так я не запутаюсь и всегда буду знать, что обращаются именно ко мне.

— Ая- Карл. Куда путь держишь, Джей?

— Вперед.

— Знакомое направление, — хмыкнул Карл. — Бродяжничаешь?

— Похоже на то, — сказал я. — Война…

— А то как же.

В следующие полчаса я узнал, что Карл едет из ближайшего городка, где продавал на рынке мясо, что он женат двадцать пять лет, что его дочери давно повыходили замуж и живут отдельно, а сыновей у него нет, что очень трудно вести хозяйство одному, что из-за войны цены на мясо выросли, но продавать его выгоднее не стало, так как цены на все остальное выросли тоже, да еще пришлось отдать часть скотины на нужды имперской армии и сказать спасибо за то, что армия не забрала все…

От тряски и болтовни Карла я начал засыпать, когда твердый крестьянский локоть ткнулся мне в бок.

— Есть хочешь? — спросил Карл.

При упоминании о еде в животе у меня заурчало, а рот наполнился слюной. Очевидно, кое-что отразилось и на лице, потому что Карл не стал дожидаться ответа, потянулся рукой назад и вытащил из мешка краюху хлеба и ломоть сыра.

— Угощайся, — сказал Карл. — Извини, разносолов в дорогу не прихватил.

— А вы? — мне хотелось накинуться на еду как можно быстрее, но правила вежливости требовали своего.

— А я сыт, — ухмыльнулся Карл. — К тому же я вечером уже дома буду.

Хорошо ему. А у меня теперь вообще дома нет.

Хлеб и сыр оказались удивительно вкусными.

Говорят, что когда человек умирает, перед его глазами проносится вся его жизнь. Не знаю, так ли это. Но когда человек хочет есть, перед его внутренним взором встают все те завтраки, обеды и ужины, которые он когда-либо отведал. А отчетливее всего вспоминаются куски, от которых он когда-то отказался, которые не смог доесть, потому что желудок был уже полон. За последние дни я только это и видел.

Никогда не думал, что еда может занимать столько места в человеческих мыслях. Наверное, потому что до этого времени у меня никогда не возникало проблем с ее добыванием.

— Родители-то твои живы? — спросил Карл, когда я доел немудреную пищу.

— Нет, — сказал я. — Мама умерла давно, отца убили…

— Прости, парень. Не повезло тебе, — Карл потрепал меня по плечу. — Знаешь, бродяжничать — это неправильно. У человека должен быть дом.

— Мой дом сожгли, — сказал я. — Кто?

— Имперцы.

— Ты городской, что ли? Вроде как о сожженных деревнях в наших краях я уже давно не слышал…

— Городской, — сказал я, надеясь, что он не будет спрашивать, из какого именно города. Он не стал.

— На то и война, — философски заметил Карл. Кресть-янин, а имя-то у него королевское… Это я только сейчас сообразил. Хотя, кто их знает, этих крестьян. Может, у них все имена такие? — Я тебе вот что скажу. Можешь сегодня у меня переночевать, жена только рада будет. Поешь, поспишь нормально, заодно и отмоешься. А утром мне по хозяйству поможешь — мне сарайчик починить надо, один не справлюсь. Как тебе такое предложение?

Это было бы здорово, — сказал я. Поесть, поспать в кровати, помыться!

— Я знал, что тебе понравится, — сказал Карл, подмигивая. — Пива хочешь?

— Не откажусь.

Жена Карла действительно оказалась рада.

К возвращению мужа из города она затопила баню, так что мы с Карлом, изрядно захмелевшие от выпитого по дороге пива, отмылись дочиста, а заодно и протрезвели. После бани Карл выделил мне одежду из своего гардероба — штаны пришлось подвязывать веревкой, иначе они бы падали на каждом шагу, а рукава рубашки я просто закатал.

После плотного ужина, состоявшего из мясного рагу, свежевыпеченного хлеба и домашней наливки, меня та, разморило, что я заснул, едва мне показали мою кровать.

Крестьяне просыпаются рано, но мне сделали скидку на то, что я городской, и разбудили только часов в девять. Карл как раз закончил возиться со скотиной и собирался позавтракать, я к нему присоединился.

Потом мы долго возились с «сарайчиком», который на деле оказался огромным амбаром. У него прохудилась крыша, пришлось ремонтировать. Да, Карл не справился бы один. Мы и вдвоем провозились чуть ли не до заката.

Вечером мы сидели на крыльце. Карл курил трубку, а я любовался звездным небом и думал о том, что в мире много хороших людей.

— Я тут с Мартой посовещался, — нарушил тишину Карл. — И мы хотим предложить тебе у нас остаться.

Интересно, когда это они успели посовещаться? Вроде бы мы весь день вместе работали. Утром, пока я спал? Даже не зная, что я из себя представляю как работник?

— Хозяйство у меня крепкое, хорошее, — продолж Карл. — Сам видишь. Но староват я стал, одному трудно. Жена помогает, конечно, но мужских рук все равно не хватает. Был у меня работник, да в армию удрал, счастья военного искать. Может, уже и в живых его нету…

Я молчал. Предложение было очень заманчивым. Тяжелая работа меня не пугала — все лучше, чем бродяжничать. А тут постель, еда, люди хорошие…

— Много платить не могу, да и не умеешь ты еще ничего, чтобы много зарабатывать, — сказал Карл. — Но, сам посуди, а что тебя на дороге ждет?

Он прав. На дороге меня не ждет ничего хорошего.

— Война уходит на восток, — сказал Карл. — Мародеров и бандитов Гаррис тут всех повывел, хоть какая-то о i его Империи польза. Место теперь здесь тихое, спокой ное… Оставайся, Джей.

— Не могу, — сказал я.

Убийцы идут по следу. Ну, останусь я, и что потом? И меня убьют, и Карла с Мартой заодно. Да и способ при кончить Гарриса сам по себе в руки не свалится.

— Не можешь? — переспросил Карл. — Или не хочешь?

— Хочу, — признался я и сам удивился искренности своего ответа. Если бы недавно кто-нибудь сказал принцу Джейме, что он захочет пойти в работники к зажиточному крестьянину, принц рассмеялся бы в ответ. Две недели продяжничества кардинальным образом меняют жизненные приоритеты. — Но не могу, правда.