Прах и тень - Линдси Фэй

— Я и сам никак не мог решить, то ли ехать к вам, то ли оставаться в Ист-Энде.

— Подобное рвение делает вам честь, доктор. А как вам нравятся семь срочных сообщений, что я успел уже получить за это утро?

— Целых семь? Я весь внимание.

— Буду придерживаться той последовательности, в которой я их читал. Прежде всего, записка от доблестного инспектора Лестрейда. Он передает наилучшие пожелания и просит доставить ему текст того весьма любопытного послания, что вы безуспешно пытались сберечь.

— Мисс Монк передала его мне. Я тотчас пришлю копию.

— Следующее. Джордж Ласк, президент Уайтчепелского комитета бдительности, шлет мне поклон и сообщает, что отправил письмо королеве с предложением наградить меня.

— Боже правый! Лондон тогда превратится в сущий бедлам!

— У меня сходные предчувствия. Вот еще весьма обстоятельное письмо от майора Генри Смита. В конверт вложены результаты вскрытия трупа, обнаруженного в Сити. Через минуту мы вернемся к делам, а сейчас налейте мне, пожалуйста, еще чашечку кофе. Моя обычная подвижность, как видите сами, значительно ограничена соседом, живущим через два дома от нас. Я ему очень обязан. Четвертое сообщение — телеграмма от моего брата Майкрофта: «Навещу тебя при первой же возможности. Уайтхолл взволнован последними событиями. Быстрее выздоравливай, твоя смерть сейчас была бы крайне несвоевременна».

— Присоединяюсь к этому мнению.

— Пятое: мисс Монк просит назначить ей удобное время для встречи.

— Она проявила чрезвычайную силу духа.

— За что я ей весьма благодарен. Шестое: визитная карточка мистера Роулэнда К. Вандервента — он желает получить аудиенцию. И, наконец, нелепое послание от репортера, который требует дать ему интервью, чтобы ознакомить общество с ходом следствия.

— Это сейчас не самое важное.

— Я намерен отказать ему, но в этом письме звучит зловещая нотка. Посудите сами.

Записка была отпечатана на машинке на листке дешевой желтоватой бумаги с какими-то темными пятнами по краям.

Мистер Шерлок Холмс!

В интересах общества и вашей репутации я настоятельно прошу вас встретиться со мной в заведении Симпсона, чтобы обсудить некоторые важные вопросы. Буду ждать вас сегодня в десять часов вечера. Приходите один.

Я повертел в руках это таинственное приглашение.

— Холмс, автор не пишет, что он газетчик.

— А зачем? Любому, кто разбирается в пишущих машинках, это и так ясно. Достаточно посмотреть на характеристики данного устройства. Мистеру Тавистоку должно быть стыдно, если у него, конечно, нет для этого иного повода, за отсутствующий хвостик буквы «y», наполовину стертую верхнюю черту у «d» и еще девять сильно износившихся букв.

— Разве только журналисты немилосердно относятся к пишущим машинкам?

— Ни в одной другой профессии не нужно так часто прикасаться кончиками пальцев к дешевой типографской краске. Есть еще несколько любопытных обстоятельств, но, боюсь, нам придется вернуться к кровавым убийствам субботней ночи. Пусть наш таинственный репортер сам разбирается в своих умственных построениях. Вот краткий отчет о вскрытии, записанный майором Смитом. Прочитайте его, пожалуйста, вслух, так чтобы я мог проверить собственные догадки.

— «При доставке трупа на Голден-лейн часть уха отвалилась. На печени три пореза разной величины, ножевая рана паха, глубокие разрезы матки, толстой кишки, поджелудочной железы и левой почечной артерии. С прискорбием констатирую, что левая почка целиком извлечена убийцей из тела». Но это не лезет ни в какие рамки!

— Я предвидел что-то подобное.

— Но, Холмс, почка размещается за несколькими другими органами, не говоря уже о том, что она защищена оболочкой! Выходит, он вовсе не боялся, что его обнаружат, раз скрылся с места преступления с почкой…

— Хм! Чудеса, да и только. Продолжайте, будьте так любезны.

— «Кровотечение, вызванное нарушением свертывания крови в брюшной полости, указывает на то, что она была мертва еще до того, как убийца произвел над ней вышеуказанные действия. Приложен полный перечень вещей и одежды покойной в момент ее смерти». Подписано майором Генри Смитом, который передает вам привет и выказывает сожаление, что вас не было при вскрытии.

— Готов заверить майора, что тоже считаю это обстоятельство весьма прискорбным, — вздохнул Холмс. — Увы, я превратил расследование этого дела в чудовищную неразбериху.

— Мы действительно ничуть не продвинулись дальше?

— Ну я бы так не стал говорить. Нам известно, что письмо так называемого «Джека Потрошителя», возможно, написано самим убийцей. Ведь такая подробность, как отрезанные уши, — это не просто шутка, а свершившийся факт. Преступник обладает железными нервами, он способен обнаружить и удалить почку. Знаем мы и то, что убийце удается уносить органы в пакете: у меня нет сомнений, что сверток, который я видел у него под мышкой, позже был использован для транспортировки некоего весьма зловещего предмета. У меня есть также причины подозревать, что Джек Потрошитель всерьез невзлюбил вашего покорного слугу.

— Что вы имеете в виду?

— Уотсон, помните письмо, полученное мною в марте прошлого года, сразу же после нашего возвращения из Колуолла?

— После дела о пропаже фамильной ценности Рамсденов? Что-то припоминаю.

— Я изучал почерк. Хотя его пытались изменить, я уверен: это рука одного и того же человека. Показательны закорючки в конце слов, завершают картину жирные нисходящие линии. А это значит: он писал мне…

— Еще до того, как было совершено первое убийство!

— Именно так. — Холмс какое-то мгновение задумчиво смотрел на меня. — Я не стану возражать, если вы пойдете на сделку с совестью и приготовите мне дозу морфия. Если не хотите, я сделаю это сам.

Я поставил бутылочку на каминную полку среди разбросанных ершиков для чистки трубки и, пока готовил чистый маленький шприц Холмса, размышлял над абсурдностью ситуации. Обернувшись, я испугался, увидев, что он пытается выбраться из-под одеяла, правда, без особого успеха.

— Холмс, что вы делаете, черт бы вас побрал?!

— Готовлюсь выйти, — ответил он, опираясь на ближайшую стойку кровати, чтобы встать.

— Совсем выжили из ума, Холмс? Вы ведь не ожидаете…

— …что еще остались улики, которые удастся найти? — спросил он с раздражением. — Это единственный проклятый факт, в котором я твердо уверен.

— Но ваше состояние…

— Я совершенно разбит. Но, во всяком случае, вправе надеяться, что меня будет сопровождать умелый врач.

— Если вы вообразили, что я позволю вам покинуть вашу комнату, вы сошли с ума — вдобавок к тому, что серьезно ранены.

— Уотсон, — сказал сыщик совсем другим голосом. Я никогда прежде не слышал, чтобы он разговаривал со мной таким тоном. Слова звучали гораздо тише, чем когда он произносил их в своей обычной размеренной манере, и намного печальнее. — Я загнал себя в безвыходное положение. Пять женщин мертвы. Пять! Ваши намерения похвальны, но представьте на миг, каково будет мне получить известие о шестой погибшей?

Я уставился на него, взвешивая доводы, как личные, так и медицинские.

— Дайте вашу руку, — сказал я наконец.

Вид бесчисленных маленьких рубцов, рассеянных, как миниатюрные созвездия, заставил меня содрогнуться, но я постарался не выставлять наружу свои чувства и сделал Холмсу инъекцию.

— Спасибо, — сказал он, неуверенной походкой направляясь к гардеробу. — Встретимся внизу. Советую надеть старое пальто, которое вы носили в восточных колониях, иначе будете чувствовать себя ужасно неловко.

Поколебавшись немного, я облачился в каракулевую поддевку и тяжелое пальто, которым крайне редко пользовался в годы армейской службы, и стремглав сбежал по ступенькам, чтобы нанять экипаж. Если уж Холмс решил посетить место преступления, лучше сделать это незамедлительно, скорее во имя его здоровья, чем ради оставшихся там улик.

Кэбов мимо проезжало много. Когда я вернулся, Холмс сидел на ступеньках дома 221. На нем было свободное одеяние отставного морского офицера в комплекте с флотской фуражкой, тяжелыми штанами и грубой рубахой с галстуком под бушлатом, в который он сумел вдеть левую руку. Другая была на перевязи.

— Вы хотите сохранить анонимность? — поинтересовался я, подсаживая его в экипаж.

— Если есть соседи, желающие разнести полезные слухи, они сделают это более охотно при виде двух патриотов — ушедших на покой офицеров. Так или иначе, одеяние английского джентльмена трудно носить как положено, когда у тебя действует только одна рука, — горестно добавил он.

По пути в Ист-Энд Холмс немного вздремнул, а я глядел в окно, погрузившись в тяжкие раздумья. Лондон изменился с тех пор, как я в последний раз выбирался из дома. Повсюду валялись листовки, набранные большими жирными буквами. Вскоре я понял, что текст везде одинаковый: призыв Скотланд-Ярда к гражданам сообщать любую полезную информацию.