Пионовый фонарь - Санъютэй Энтё

Коскэ наконец очнулся и почувствовал угрызения совести. Он лег, склонив голову на подушку, и между молодыми завязалась первая любовная беседа, за которой они полюбили друг друга навечно. А на следующий день, еще затемно, Коскэ стал готовиться к отъезду. Аикава уже был на ногах.

— Эй, бабка! — суетился он. — Все готово? А как завтрак? Горячий? Я пошлю Дзэндзо проводить Коскэ до Итобаси… Вынеси-ка вещи в прихожую! Господин Коскэ, завтракать!

— Доброе утро, батюшка, — сказал Коскэ, выходя в гостиную. — Доброе утро, барышня… Еду я далеко и писать вам часто, наверное, не смогу… Что меня беспокоит, так это ваше здоровье, батюшка. Берегите себя, пока я не вернусь, выполнив свой долг… Хочу увидеть радость на вашем лице, когда покажу вам головы врагов.

— И вы берегите себя, — сказал Аикава. — Отправляйтесь в добрый час, и счастливого вам пути… Много хочется сказать вам, да сами видите, как я волнуюсь. Нет, ничего больше не скажу… Дочка, что ты меня за рукав все тянешь?

— Когда мой господин вернется, батюшка? — робко спросила О-Току.

— Экую несуразицу говоришь! Ведь не маленькая уже… Твой муж уезжает, чтобы отомстить за своего господина, а не на богомолье в храм Исэ или там на прогулку… Вернется не прежде, чем отомстит… Ну вот, чего же ты плачешь?

— Ну хоть примерно, когда он вернется?..

— Не знаю. Может быть, через пять лет, а может быть, и через десять…

— Значит, не будет он дома пять или десять лет… — проговорила О-Току и горько заплакала.

— Ну-ну, перестань, — сказал Аикава. — Отомстить за господина — это славный долг самурая. Ты спасибо скажи, что у тебя такой достойный супруг… У нас праздничные проводы, зачем же ты не улыбаешься? Смотри, господин Коскэ разлюбит тебя… Подумает, раз ты плачешь, да еще дочь небогатого самурая, значит, ты слаба, у тебя нет мужества… Господин Коскэ, она еще сущий ребенок, не обращайте внимания… А ты чего еще расплакалась, бабка?

— Жалко расставаться, вот и плачу, — сказала кормилица. — Да вы и сами плачете…

— Я старик, мне можно, — пробормотал Аикава, вытирая слезы.

— Прощайте, будьте здоровы, — произнес Коскэ и вышел в прихожую.

Он стал обувать варадзи, когда к нему подползла на коленях О-Току, вцепилась в его рукав и, глядя на него полными слез глазами, прошептала: «Берегите же себя…» Коскэ приласкал ее и поспешно вышел в сопровождении Дзэндзо.

Глава 16

Когда Хакуодо Юсай откинул покрывало с постели Хагивары Синдзабуро, волосы его встали дыбом от ужаса и по всему телу с ног до головы побежали мурашки. И недаром! Хагивара был мертв, и смерть его, наверное, была страшной. Лицо у него было серое, как земля, зубы оскалены, а пальцы скрючены, словно он хватался за воздух. Тут же в постели, вцепившись ему в горло костяными руками, лежал развалившийся скелет, череп валялся у изголовья. Хакуодо был потрясен.

— Что же это такое, Томодзо… — проговорил он. — Мне шестьдесят девять лет, но такой страх я вижу впервые в жизни… В китайских романах часто пишут о том, как женились на лисах, встречались с привидениями… Чтобы этого не случилось здесь, я и попросил помощи у господина Рёсэки, настоятеля храма Симбандзуй-ин… Он одолжил господину Хагиваре чудодейственный талисман, который господин Хагивара с тех пор все время носил на шее… Нет, видно, от судьбы не уйдешь, сделать ничего было нельзя… Томодзо, сними у него с шеи талисман.

— Нет уж, увольте, — сказал Томодзо. — Я боюсь.

— Иди сюда, О-Минэ!

— Я тоже боюсь, не буду!

— Ну хоть щиты на веранде раздвинь!

Щиты раздвинули. Хакуодо сам снял с шеи мертвого Хагивары белый матерчатый кошелек, вытряхнул из него ларец, покрытый черным матовым лаком, поднял крышку ларца — и что же? Вместо талисмана «кайоннёрай» из литого золота в ларце оказался неизвестно как и откуда взявшийся глиняный бог Фудо, покрытый медной фольгой. Хакуодо опешил.

— Томодзо, — сказал он. — Его украли.

— Я что-то не пойму, о чем вы говорите, — сказал Томодзо.

— Здесь был несравненной благодати талисман «кайоннёрай». Это предмет такой святости, что весь мир тьмы в страхе отступает перед ним. Господин Рёсэки из сострадания одолжил его господину Хагиваре, и господин Хагивара носил его на шее, не снимая… Как же его подменили? Что за чудеса?

— Поистине чудеса… — согласился Томодзо, — А мы-то ничего не знали… Как вы говорите? «Канон…»

— Слушай, Томодзо, — решительно сказал Хакуодо. — Я не могу тебя подозревать, но в доме господина Хагивары живем только мы с тобой. Не думаю, чтобы украл ты… А впрочем, если человек присваивает чужое, это непременно отражается на его обличье. Покажи мне твое лицо, Томодзо, я хочу исследовать его.

С этими словами Хакуодо Юсай вынул из-за пазухи увеличительное стекло. Томодзо испуганно отшатнулся. «Как бы и вправду не узнал, беда тогда», — подумал он и крикнул:

— Вы эти шутки бросьте, господин! Нечего вам мою харю разглядывать, все одно она от этого краше не станет, харя-то…

Хакуодо сразу понял, в чем дело. «Значит, украл все-таки Томодзо», — подумал он. Но он поостерегся настаивать, боясь спугнуть вора, и заметил только:

— Ну хорошо. Смотрите, однако, никому пока ни о чем не рассказывайте. Слышишь, О-Минэ? А я сейчас пойду в Симбандзуй-ин, доложу настоятелю…

Опираясь на палку, он отправился в храм и был сразу допущен в покои. Настоятель Рёсэки в простой голубой рясе неподвижно восседал на дзабутоне.

— Рад видеть вас в добром здоровье, как всегда, — произнес Хакуодо. — А жаркий сезон в этом году что-то затянулся…

Настоятель взглянул на него.

— Выбрался ко мне все-таки, — сказал он. — Ну что ж, подойди ближе… Да, вот и с Хагиварой неладное приключилось. Умер, бедняга…

— Я вижу, вам уже, известно…

— Сделать ничего было нельзя. Возле него все время крутился дурной человек, да и судьба у него злая. Все предопределено, так стоит ли волноваться?

— Не зря говорят, — заметил Хакуодо, — что за ваши высокие добродетели вам дано видеть события на сто лет вперед. Мне остается только благоговеть перед вашим искусством все предвидеть. Я же, недостойный, совершил оплошность…

— Ты имеешь в виду украденный талисман? Сейчас он зарыт в землю. Не беспокойся о нем, его обнаружат в августе будущего года.

— Я прожил долгую жизнь, — сказал Хакуодо, — видел хорошее и плохое, я умею предсказывать будущие блага и несчастья и определять суть человека, а вот этого узнать не сумел!

— Не все ли равно… Послушай, у Хагивары был, вероятно, свой храм, но ты похорони его рядом с могилой дочери Иидзимы. Судьбы их связаны крепко. Поставь над ним памятник и отслужи панихиду, ведь ты пользовался его благодеяниями.

Хакуодо пообещал все исполнить и вышел из храма. На обратном пути он не переставал удивляться способности настоятеля все предвидеть и угадывать, а вернувшись домой, сказал Томодзо:

— Господин Хагивара был добр к тебе и ко мне, давай же проводим его к месту упокоения…

Покойника обрядили и схоронили у храма Симбандзуй-ин.

Чтобы скрыть свое злодеяние, Томодзо решил переехать в другое место. Но как это сделать, чтобы никто не заподозрил неладное? Он долго ломал над этим голову, прикидывал так и этак и наконец придумал. Он стал рассказывать соседям о том, что к господину Хагиваре хаживали привидения. «Сам видел, — говорил он. — Приходили два привидения, молоденькая женщина в прическе симада и женщина постарше с фонарем в виде пиона… Кто их увидит, тот через три дня умирает. Страшно мне здесь жить, сил моих нет…»

Соседи пошли приделывать к этим россказням хвосты, к хвостам еще хвосты, и начали люди толковать, будто к господину Хагиваре привидения наведывались целыми толпами, а у источника в Нэдзу по ночам слышен женский плач. Наконец Хакуодо Юсай, будучи человеком робким, не выдержал и переехал в Канда на улицу Хатаго. Томодзо только того и ждал. Заявив, что страха больше вытерпеть не может, он вместе с О-Минэ переселился в родные места — в уезд Курихаси, через который идет дорога Накасэн-до.

Глава 17

Рассудив, что на сто рё, полученные от привидений, можно начать новую жизнь, Томодзо через своего приятеля, погонщика лошадей Кюзо, приобрел за двадцать золотых добротный дом, благо цены в те времена были дешевы, и под именем Сэкигутия Томодзо открыл на пятьдесят золотых мелочную лавку. Первое время муж и жена работали усердно. Приобретали товар дешево, продавали тоже дешево, так что о них прошла добрая слава. Стали говорить, что у Сэкигутия-де товар хороший да дешевый, покупать к ним сходились со всей округи, и дела у них процветали.

Но разве не справедливы золотые слова древних: «Боги не мешают процветанию смертных. Добиваясь процветания, человек побеждает небо, но вот он достиг желаемого, и небо побеждает его». Никогда еще не было и никогда не будет так, чтобы шальные деньги принесли добро. К апрелю следующего года Томодзо уже забыл про прежнее свое нищее житье, и захотелось ему пороскошествовать. Захотелось шелковых одежд с гербами, захотелось парчовых оби, захотелось кожаной обуви. Как-то раз, попивая вино в харчевне «Сасая», приметил он там одну красотку служаночку. Девка эта была собой приметная, лет двадцати семи, а на вид не больше чем двадцати четырех, и сердце Томодзо затрепетало. Поднявшись на второй этаж, он стал расспрашивать хозяина об этой служанке и узнал вот что. Не так давно в этом доме остановились путники, муж и жена. Муж, как стало известно, самурай, был где-то ранен в ногу, да так тяжело, что не мог стоять. Прожили они при харчевне довольно долго, вконец проелись, и поскольку кормить их за свой счет стало накладно, хозяин нашел им домик у дамбы, а жену взял в харчевню служанкой. Так они теперь и живут на ту мелочь, что зарабатывает жена. Выслушав хозяина, Томодзо решил, что за деньги эта баба разрешит все что угодно. В тот вечер он одарил ее несколькими медяками и ушел восвояси, однако с тех пор зачастил в «Сасая», принялся красотку улещивать, не жалея ни денег, ни слов, и в конце концов сошелся с нею.