Владыки света - Дипак Чопра

Семейная жизнь, начавшись в Бруклине, заносила их во множество странных мест, закончив Израилем. Кое-кто говорил, что только Мессия может установить царство Израиля, где будет править Он Сам, и всякие попытки ускорить наступление этого дня нечестивы. Как могут евреи создать государство на месте своей древней родины и назвать его Израилем прежде, чем Мессия даст им право и власть так поступать?

Это был вопрос для схоластов — не для нее. Белла Кельнер, родившаяся и выросшая в Боро-Парке, пригороде Нью-Йорка, отправилась за своим мужем в эту пугающую страну без сетований — по крайней мере без особых сетований, поняв, какое значение он придает своим штудиям. Она терпеливо выучила иврит; ее мамелошн[14]идиш порой вызывал насмешки со стороны незнакомцев на улицах, хотя тогда, как и сейчас, этот язык здесь понимали почти повсеместно. Она привыкла жить в состоянии неослабевающей готовности к войне, научилась обращаться с гранатой и противогазом, научилась улыбаться, когда ее дочерей вместе с сыновьями призывали на обязательную военную службу. Помимо всего этого она следила за домом и знала все о жизни каждого из его обитателей, так могла ли от нее укрыться нынешняя обеспокоенность мужа?

Кроме подобных вещей, не было ничего такого, о чем бы он ей не рассказывал. Даже темы, почитаемые религиозными консерваторами не предназначенными для женских ушей, — изучение Творения и мистической сущности Бога через посредство Его священной Каббалы — были обычными за их обеденным столом, ибо (так говорил Соломон), если Бог сотворил женщину и Бог же сотворил Каббалу, то почему первая не должна знать о второй? За последние двадцать пять лет она не могла припомнить случая, когда у них за обедом не собиралось бы по крайней мере шесть человек, спорящих, хохочущих и наполняющих кухню дискуссионным пылом.

Но сейчас они обедали одни, и Соломон молчал. Белла не находила слов, подходящих для того, чтобы это молчание нарушить.

— Ты уверена, что это то самое место? — спросил Майкл.

— В прошлый раз я попала куда нужно, — ответила Сьюзен, сверяясь с листком, вырванным из записной книжки.

Майкл взглянул вдоль улицы, бывшей столь узкой, что, вытянув руки, он почти мог коснуться стен по обе ее стороны. Улица была освещена тусклым желтым светом двух расположенных в отдалении фонарей и таким же светом, пробивавшимся сквозь зашторенные окна. Надстроенные верхние этажи домов нависали над нижними, сужая пространство над головой, так что порой Майклу казалось, будто они со Сьюзен движутся вдоль тоннеля или узкого каньона. Истертые камни под ногами образовывали желоб, напоминавший старый, хранящий след поступи веков матрац.

Сьюзен дернула шнур звонка у двери с номером 27. Им открыли, и Майкл обнаружил, что разглядывает поверх плеча Сьюзен невысокую полную женщину лет шестидесяти на вид, чьи светлые волосы на деле представляли собой непременный для замужней ортодоксальной еврейки парик. Одета она была в блузку с длинными рукавами, безрукавку и юбку до щиколоток.

— Могу ли я чем-нибудь помочь? — спросила она.

— Белла! Вос тут зих[15] — донесся из глубины дома мужской голос.

— Лос мих цу ру![16]— ответила женщина. — Этот человек не дает мне ни минуты покоя, — вновь перейдя на английский, добавила она, пожала плечами, улыбнулась и пристально посмотрела на Сьюзен.

— Мы с вами знакомы, дорогая?

Сьюзен кивнула.

— Мы встречались на конференции по правам человека в Швейцарии. Мы приехали повидать доктора Кельнера.

— Вы ведь знаете, что он больше не практикует? — спросила Белла и, не дождавшись ответа, воскликнула: — Да вы заходите! Куда девались мои манеры? Мы как раз ужинали, но я всегда готова принять гостей; у нас масса еды. Заходите, заходите!

Не оставляя Майклу и Сьюзен ни малейшего шанса на отказ, Белла повела их наверх, где стоял обеденный стол, накрытый на двоих. Во главе стола восседал пожилой человек в кипе и с пейсами еврея-ортодокса. Увидев вошедших, он поднялся.

— Сьюзен, добро пожаловать! — сказал он, переведя затем взгляд на Майкла.

Разглядывая его лицо, Майкл заметил, как оно приняло настороженное выражение; старый раввин словно бы ждал, чем все кончится. Одного лишь этого было бы достаточно, чтобы вывести Майкла из душевного равновесия. Но глаза раввина, кроме того, были точь-в-точь теми же, что у суфия в разбомбленной мечети.

— Долго же ты добирался, — сказал Соломон.

— Я не знал, что у нас назначена встреча, — отрезал Майкл. — Я даже не знаю толком, зачем я здесь.

— Да нет, — возразил Соломон. — Ты точно знаешь, зачем ты здесь. А вот чего ты не знаешь, так это знаю ли об этом я.

Сьюзен выглядела сконфуженной.

— Что-нибудь не так?

Никто из мужчин ей не ответил. После напряженной паузы Соломон произнес:

— Мы ведь не будем разводить болтовню, ну? У нас не так много времени.

Он указал в окно.

— Иерусалим — это ведь такой город: одним чудом больше, и мы все погибнем. Тебе хочется умереть?

— Умирать никому не хочется, — почти машинально ответил Майкл.

— Однако есть множество людей, делающих то, чего им делать не хочется, — сказал Соломон.

За окном раздался и стих голос уличного проповедника; хотя слов Майкл не понимал, смысл, в них заключенный, был универсален — фанатизм, ненависть и отторжение.

— Ладно. Садитесь, ужинайте. Затем я все тебе объясню, а ты назовешь меня старым дураком. У вас есть где остановится в Иерусалиме? Нет? Мой зять держит гостиницу в Новом городе. У него найдется две комнаты, для тебя и для дамы. Она хорошая девочка.

Майкл невольно улыбнулся такой характеристике Сьюзен. Заметив это, Соломон фыркнул.

— Я уже стар и болен; женщины не страшны мне ничем, кроме мести. — Он взял Майкла за руку. — Идем. Насладись этими последними мгновениями спокойствия, пока я не провертел тебе дыру в голове.

Белла вернулась из кухни, куда перед тем бесшумно удалилась. Еда была простой, но обильной: суп с капустой и мацой, баранина с молодым картофелем и громадная миска салата. Не обращая ни на кого внимания, Майкл набросился на угощение. Наконец, после десерта из апельсинов в меду и крепкого мятного чая, Белла встала, поклонилась и оставила Соломона наедине с его гостями.

Несмотря на сказанное Соломоном о нехватке времени, беседа за столом шла в легковесном и компанейском духе, в чем даже ощущалась некая нарочитость.

— Бог предупредил меня о твоем приезде, — неожиданно провозгласил Соломон. — Признаюсь, я не испытал особой радости, но Он сказал, что я дурак.

— Бог сказал вам? — переспросил Майкл без выражения, не выделив в своем вопросе ни одного слова, так что он мог бы означать все, что угодно.

— Это ведь Иерусалим; Бог ведет здесь ток-шоу. Сын моего соседа Давид в прошлом месяце решил, что Мессия непременно явится, если только все мы проявим достаточное благочестие. Он сейчас у Стены, рассказывает кучке касников[17]о том, что убийство неверующих есть священнодействие. Не пройдет и недели, как его арестуют, и что тогда будут делать его родители? — Соломон вздохнул. — Но идем со мной. Настало время поговорить серьезно.

Раввин поднялся и направился к выходу из комнаты. Майкл взглянул на Сьюзен, но та с самого начала ужина не проронила ни слова. Пожав плечами, он последовал за Соломоном. Они прошли в кабинет, расположенный с тыльной стороны дома. Это была хорошо обставленная комната со светильниками в нишах и толстыми восточными коврами. Вдоль стен тянулись полки с книгами на доброй дюжине языков — настоящая сокровищница мысли. Вместе с тем на полках были и другие сокровища: отполированный шофар, потемневшая серебряная чаша для киддуша[18], древняя терракотовая статуэтка вавилонской богини Анат, некогда невесты Яхве, восседающей на своей тотемической львице. В одном из углов кабинета стояла кафедра, а посредине — длинный деревянный стол, окруженный стульями. На столе, кроме того, лежали груды книг, как будто те, кто здесь работал, только что вышли. Над столом свисала галогенная лампа на длинной ножке; Соломон включил ее, и на столе образовался круг яркого белого света. Соломон покачал головой и выключил лампу. — Так лучше, правда?

Он вышел и вернулся со старой бронзовой масляной лампой, опоясанной в нижней части еврейскими буквами. Соломон зажег деревянную кухонную спичку и поднес ее к горловине. Сверкнул язычок пламени. Он был мал, но свет его, казалось, проникал всюду ничуть не хуже резкого верхнего освещения.

— Ты знаком с Талмудом? Масляная лампа символизирует человеческий дух. Если ее не станет, мир кончится. Так верим мы, евреи. И как во всех верованиях, здесь есть доля правды и доля заблуждения. Садись и рассказывай, что с тобой произошло.

Майкл уселся на длинную узкую скамью. Он и не заметил, когда Сьюзен успела пробраться в комнату и присоединиться к ним. Старый раввин занял место с противоположной стороны стола. На секунду воцарилась тишина — Майкл судорожно подыскивал слова для начала своего рассказа.