Очищение огнем (тематическая антология) - Поль Андреота

— Хорошо, — сказал он, — положись на меня. Буду держать тебя в курсе.

Но я почувствовал, что в его голосе нет прежнего энтузиазма.

Прошло еще два дня. Порой я ощущал огромную и как будто живую пустоту. Обычно это случалось вечером, возвращалась тихая тоска по Терезе, и пульс начинал биться быстрее.

Но за ночь машина исправилась, и утром я опять был хорошим солдатом, готовым к исполнению своего долга. Я видел вещи достаточно ясно. Тлетворная обитель сумрака, дыма и серного пламени медленно отодвигалась от меня, и с каждым днем ее пары понемногу рассеивались. Наконец Ким позвонила мне:

— Не поужинать ли нам сегодня вместе?

Это был пароль, закодированное сообщение, которое означало, что моя мука подошла к концу. Возможно.

— Послушай, — сказала она, — об этом мы больше не говорим, идет?

Она накрыла примирительный ужин со свечами. Кушанья были самыми изысканными: цыпленок с грибами, суфле, бутылка моего любимого вина. Но все же это немного напоминало ужин на сцене, где актеры делают вид, будто наслаждаются картонным цыпленком. Впервые паузы в нашем разговоре казались напряженными и мучительными. Они вырастали между нами и не давали нам приблизиться друг к другу. Тогда мы стали строить планы. Мы снимем дом за городом. Или купим, если новая работа окажется доходной. А что будем делать в Рождество? Отпуск на Канарских островах! Когда мы встали из-за стола, она сказала:

— Ты знаешь, я действительно решила родить ребенка. Но я хочу, чтобы ты тоже этого захотел. Только закажи, кого ты хочешь.

С этими словами она протянула мне руки. В колеблющемся свете свечей очертания ее тела сладостно округлились. У меня на глазах появились слезы. Я обнял ее.

— Моя любимая, моя единственная…

— Не надо больше говорить, — мягко попросила она.

— Пожалуйста, прости меня.

— Я тоже не всегда была права.

— Ты всегда была чудесной.

Некоторое время мы молчали. Потом она взглянула на меня, и легкая тень скользнула по ее лицу.

— Скажи, мы правда покончили с этим?

— Да, — твердо сказал я.

— Потому что второго раза я не перенесу.

— Мы самая неразлучная пара на свете.

— Я так всегда и думала.

— Ты была права.

— Я люблю тебя, Серж.

— Я тоже люблю тебя.

— Мне нужно убрать со стола.

— Ты можешь сделать это позже.

Я поддерживал ее гибкое тело, медленно склонявшееся на подушку. На следующее утро в 8.30 зазвонил телефон. Я узнал голос Каваны.

— С чего ты вздумал будить людей на рассвете? Ты что, еще не ложился?

— Я лег и сразу встал. Слушай, Серж, есть серьезные затруднения.

Он говорил долго и без перерыва. Лакруа передумал, у Дюгюржа удар или наоборот. В дело было вовлечено правительство, оппозиция оказала сопротивление. Короче говоря…

— Короче говоря, все кончено?

— Не совсем, но, похоже, идет к тому.

— Забудь об этом.

— Мне очень жаль.

— О, не беспокойся. Это не имеет значения.

— Хорошо, что я не бросил Берни, — сказал он. — Можешь себе представить, в каком бы я оказался положении!

Когда я повесил трубку, мне больше было жаль его, чем себя.

— Кто это? — спросила Ким спросонок, когда я вернулся в постель.

— Хорошие новости — остаюсь в газете.

Я растянул свой отпуск еще на три дня и во вторник появился в издательстве. Возвращение блудного сына. В офисе было новое лицо; высокий, худощавый человек с бородой. Мне он совсем не понравился. Пожав всем руки, я хотел увидеться с Берни, но он передал мне через секретаршу, что занят по горло и, вероятно, поговорит со мной позже, часов в 12. Тогда я решил пока поговорить с Фернаном о плане следующего номера. Все были очень любезны, но как будто немного встревожены.

Наконец Берни принял меня.

— Ну как, лучше себя чувствуешь?

— Да, все в порядке. Кризис прошел.

— Рад слышать.

Он сидел в кресле, сложив руки на животе.

— Какие же у тебя планы?

— Возвращаюсь в стойло.

В этот момент зазвонил телефон. Обычно, когда кто-то был в кабинете, Берни сводил телефонный разговор к минимуму. Но на этот раз он разговаривал минут десять, строчка за строчкой обсуждая статью о некой стареющей звезде мюзик-холла, всегда готовой поймать свою утраченную юность в постели.

— Ну посмотри, ради Бога, — кричал он. — Это совсем не то, чего я хочу!

Положив трубку, Берни как будто был удивлен, что я еще сижу перед ним.

— О чем это мы говорили?.. Значит, ты хочешь вернуться? — он задумчиво посмотрел в окно.

— В принципе это возможно, — заключил он. — Но в настоящий момент…

Я почувствовал, как подо мной задрожал стул. Я сел прямо и схватился за стол Берни, чтобы не упасть.

— Ты хочешь сказать, что уволил меня?

— Уволил? Ты сам ушел, если мне не изменяет память.

— Но ты не принимал мою отставку всерьез, ты предлагал мне месячный отпуск, помнишь? Теперь я поправился и вернулся.

— Минутку, Сагар. Ты думаешь, газета сама собой, и ты можешь приходить и уходить, когда захочешь? Я несу определенную ответственность. Есть босс, который держит все бразды правления, и есть совет директоров, которые только и ждут, когда я совершу промах. И еще одно. Ты, кажется, совсем забыл: этот клочок бумаги во что бы то ни стало должен выходить каждый вторник. Думаешь, легко делать газету с этими примадоннами? Они только и могут, что выдавать верхнее «си», когда ничего лучшего нет. Или взять твою историю с юным наркоманом из Перпиньяка. Ты исчезаешь на десять дней, а потом у тебя хватает духу заявить, что это был всего лишь предлог для получения отпуска. А если каждый начнет так себя вести? Хороши мы будем. Мало того, — голос Берни поднялся до визга, — ты бросил меня без предупреждения. А теперь, ощутив нехватку месячного чека, возвращаешься и ожидаешь, что все будет по-прежнему. Мне очень жаль, старина. Но, во-первых, я уже взял кое-кого на твое место, а во-вторых…

Он не стал продолжать, что «во-вторых», а мне не особенно хотелось знать.

— Значит, это тот тип с бородой? — спросил я.

— Какой тип?

— Мой преемник — тот тип с бородой?

— Допустим.

— А что «во-вторых?»

Он сопел, как старая собака, свернувшаяся у огня. В тишине можно было слышать нестройный гул машин с улицы. Берни тщательно выбивал трубку, которая никогда не покидала стола и которую, насколько я помнил, он никогда не курил.

— Послушай, Сагар, ты мне всегда нравился, ты многое сделал здесь, но… Как тебе сказать? Я не думаю, что ты идеально подходишь для такой работы. Нет, не думаю.

— Что ты имеешь в виду?

— Видишь ли, журналистика — это больше, чем работа. Это призвание, это священнодейство.

— О Андре, избавь меня от этого.

— Это не девушка, которую можно бросить, а потом снова приласкать, это жена.

— Я восхищен твоим тактом… — Как и все, он знал причину моей временной депрессии. — Какого дьявола ты тогда просил меня остаться?

— Я думал, ты перешагнешь через это.

— Я же перешагнул, черт подери!

— Не кричи. Ты уйдешь при первой возможности, потому что ты не настоящий профессионал.

— Спасибо, — сказал я, вставая. Затем он сделал нечто, совершенно для него необычное: он встал и проводил меня до двери.

— Как только появится свободное место, дам тебе знать. Обещаю: можешь на меня положиться.

— Все будет хорошо, — сказала Ким вечером за обедом. У нее было радостное весеннее настроение. Она опять стала моей Ким из Антиба, глаза ее сияли, как прежде. Я не мог припомнить, когда в последний раз видел ее такой. Она рассказывала мне свои новости: о войне между макси и мини, о реакции американской публики и политике мистера Фэргайлда, о том, что ей сказал по телефону лондонский корреспондент, и о ее идее, которая понравилась Лурье. Она говорила о костюме, который заказала у Унгаро — там все невероятно дорого, но, я уверена, тебе понравится, — и о Сильвии, своей ассистентке, которая собиралась выйти замуж и попалась на взятке за квартиру. Под конец Ким перешла к главному.

— Мы устроимся. Моего заработка нам хватит, чтобы питаться и платить за квартиру.

— Более-менее. Но есть еще подоходный налог, твоя одежда, страховка, телефон, машина, техники, рестораны, отпуска — все излишества, которые стоят уйму денег. И скоро наступит Рождество, а я еще буду без работы.

— Почему бы тебе не написать что-нибудь самому?

— Я давно отказался от этой затеи.

— Может попробовать кино? У тебя богатое воображение.

— У тебя тоже.

— Ну, не волнуйся! И не делай такое лицо. Давай-ка сходим куда-нибудь выпить. Тебя нужно немного расшевелить.

Она пошла к шкафу выбирать платье. Внезапно ее лицо исказилось от боли.

— Ой! — вскрикнула она.

— Что случилось?

— Ничего, надо принять аспирин.