Новая пташка для владыки (СИ) - Светлая Варя

Она уснула моментально. Но глубокой ночью ее разбудил тот же женский голос, что снился не так давно.

«Третий лунный день наступил! Пора, дева, пора! — требовал он, — найди первый ключ!»

Девушка подскочила с кровати. Не думая, движимая каким-то смутным рвением, она встала. Накинула платье шаль и выбежала в сад. Стояла тихая ночь, все спали. В ее голове отчетливо всплыли слова из прошлого сна.

«Пойдешь на третий лунный день. За садом ласточек найдешь тропу, за ней ограда. Свернешь. Там сад лиловым станет вдруг. Ступай уверенно и зри: найдешь ты ключ».

Ее пронзила дрожь, и Эллин побежала, ведомая внезапным внутренним чутьем. Она пересекла сад, вышла за ограду. Прошла путь, следуя подсказкам из сна.

Вскоре сад изменил окрас в лиловый цвет, как и предсказал голос. Листья покачивалась, хотя стояла безветренная ночь. Стоило Эллин ступить на вымощенную черным камнем тропу, как листья злобно заколыхались. Многие оборвались с веток и налетели прямо на девушку, ее лицо, шею и руки.

Эллин поняла, что она на правильном пути.

Девушка раздраженно смахнула с себя листья и уверенно пошагала по тропе. Она ныла под ее ногами. Так, словно ее угнетала тупая, ноющая боль. Словно тропа была живой и угнетенной. Да, эта часть сада отличалась от остальных. Здесь все дышало колдовством, темным и древним. И эти лиловые ворчливые листья, и этот жалобный вой камней, и даже небо — все было будто некогда живым, а ныне заключенным в саду. И в предметах.

Впереди замаячил холодный тусклый свет. Эллин вдруг почувствовала сильное притяжение, словно невидимая нить тянула ее к источнику света. Настолько сильно, что сопротивляться было невозможно. Невыносимо. И она побежала.

Лиловые листья хлестали, камень под ногами ревел, и чем ближе к свету была Эллин, тем тревожнее становился сад. Да, это была запретная территория. Никому здесь бывать нельзя.

Эллин добежала и увидев, что же ее так тянуло, резко остановилась и тут же упала на колени. Она оказалась на небольшом участке выжженной земли. В центре его возвышалось широкое, старое дерево, словно состоящее из тысячи переплетенных между собой ветвей. Его листья, на удивление тонкие и мелкие, светились бледным лунным светом.

И дерево дышало. Ровным мерным дыханием, какое бывает у спящего.

«Вот оно. Вот, что мне нужно», — с твердой ясностью подумала Эллин и прикоснулась к шершавой коре. Дерево шумно вздохнуло. Девушка ласково провела пальцами по нему, и оно издало еще один вздох, полный какого-то болезненного облегчения.

— Дерево я нашла, — прошептала Эллин, глядя на небо, — но что же дальше? Где же ключ?

Внезапно раздался протяжный вой, лунные листья разом оборвались и осыпались на Эллин. А по шершавой коре дерева потекли серебристые капли. Через миг они превратились в неиссякаемый поток. Листья под ногами почернели и исчезли. Девушка протянула руку и дотронулась до жидкости, что стекала по коре. Неосознанно попробовала на вкус.

Соленый.

Это слезы, поняла девушка. Слезы! Дерево плачет! Но по кому? Почему? Чьи это слезы?

— Почему ты плачешь, — ласково прошептала Эллин, касаясь коры, — чьи это слезы? Какой-то загубленной здесь девушки, так?

Ничего. Дерево все истекает серебристыми слезами. Эллин уселась на землю и оперлась о ствол. Призадумалась. Голос во сне сказал, что в садах скрыта тайна владыки. Значит, это дерево связано с ним. Но не может же быть…

— Это как-то связано с владыкой запада? — произнесла она уже вслух, — неужто это его слезы?

Что-то изменилось. Послышалось какое-то шуршание, на ветвях дерева стали набухать почки. Слезы еще текли по коре, но поток будто стал реже.

Девушка пораженно поднялась на ноги. Возможно ли? Слезы владыки? Разве чудовища плачут? Разве таким, как он, знакомы человеческие эмоции, боль, горечь, чувство утраты? Нет! Если бы ему были ведомы сочувствие, понимание, доброта… То он бы…

Эллин вдруг осенило.

— Здесь его слезы, — быстро зашептала она, касаясь дерева рукой, — здесь заключены его эмоции… Какие-то печальные. Может быть, скорбь и боль?

Внезапно стало тихо, очень тихо. Из почек появились новые листки. Слезы течь перестали. Кора зашевелилась, в ней появилось маленькое дупло, оно стало расширяться, все больше и больше. До тех пор, пока не увеличилось во всю ширину дерева. Внутри дупла что-то сверкало.

Девушка уверенно засунула туда руку. Нащупала что-то холодное и твердое и вытащила. Это была старинная печать в форме ромба. Шириной с ладонь. На ней были те символы, что и на лодыжке Эллин: волнистые линии и точка. А по периметру рассыпались крохотные, еле различимые надписи. Некоторые из них были сделаны на других, неизвестных ей языках. Надпись же на родном языке была почти стерта и трудно различима. Эллин удалось прочесть лишь несколько слов.

«…Тот, кто…Силой проклятья запечатаны… Боль…Слезы…Утратой»

Девушка перечитала вслух. Внезапная догадка осенила ее.

— Он проклят, — прошептала Эллин, — владыка проклят. Но почему и кем?

Никакого ответа. Дерево, теперь с сухой корой и новыми листьями, молчаливо качало ветвями. Безлунная ночь мрачно на нее взирала.

Эллин вздохнула и спрятала печать в потайном кармане. Нужно было возвращаться в замок, пока ее не хватились. А что за проклятие — она выяснит позже.

В комнате она спрятала печать и уснула. На этот раз ей снились только приятные сны. И в каждом из них был Ардел и его синие глаза.

13

С того вечера Эллин постоянно думала об Арделе — сама того не желая, против воли. Она вспоминала о нем утром, проснувшись, и пыталась представить, чем он сейчас занимается. Она думала о нем во время репетиций, размышляя, любит ли он музыку. Она думала о нем, гуляя с другими девушками в саду, тайно ища его глазами повсюду. Иногда он снился ей. Ардел поселился в ее мыслях, и это пугало, терзало девушку. Она пыталась отстраниться, думать о чем-то другом, часами играла на скрипке — тщетно.

И без того плохой аппетит и вовсе пропал, а с каждым днем желание увидеть его — просто увидеть — становилось все сильнее и истязало ее. Нэла заметила ее настроение и списала его на то, что еще два соловья, как и девушка с того вечера, когда они играли для владыки, исчезли. Но нет. Эллин было стыдно признаться в этом — но нет.

Когда ей было пятнадцать, Эллин влюбилась в фермерского сына. Это длилось недолго — пару месяцев. Мальчишка взаимностью не ответил и, пострадав неделю или две, Эллин забыла о нем. То, что сейчас она испытывала, чем-то напомнило ей ту далекую влюбленность. Но теперь это было тяжелое, саднящее чувство. Да и влюбленность ли это?

Больше похоже на жажду или лихорадку.

С того самого вечера прошло уже две недели. С тех пор она ни разу не видела Ардела. Соловьев в их комнате становилось все меньше. Поговаривали, что Рикар работает почти без сна — привозит новых девиц.

Владыка всегда был жесток, но перед собственной свадьбой будто обезумел — каждую ночь в его постели бывали по несколько птах. Назад в свои комнаты возвращались единицы. И те, кто возвращались, уже не были прежними. Взгляд был потухшим, лицо бледным, а руки и ноги — в черных синяках с красными кровоподтеками. Черный и красный — цвета Владыки.

Эллин по-прежнему занималась музыкой, Рэмин заставлял их репетировать по восемь-десять часов, не давая отдыха. Добавилось и еще кое-что в их унылый распорядок дня. Теперь каждое утро, после завтрака и омовения, их проверял дворцовый лекарь. Он усаживал девушек на высокий плетеный стул, бесцеремонно задирал их юбки и холодными пальцами проверял лоно.

Всех девственниц он заносил в отдельный список. Имя Эллин стояло там же, под десятым номером. Утром их заставляли пить противный на вкус отвар, чтобы ни одна не забеременела от владыки. Как будто это было возможно, с горечью думала Эллин, — большинство девушек исчезают после первой же ночи с ним.

После ужина она выходила на прогулку в сад с Нэлой. В последнее время они обсуждали только одно: возможность сбежать. Обе понимали, что если владыка и дальше будет так развлекаться, то им недолго осталось. Эллин рассказала подруге о снах и своей находке в дереве. Но обсуждать это они старались шепотом, без посторонних глаз. Как бы то ни было, а пока найденная печать не помогала, а лишь прибавляла загадок.