Зазеркалье - Кристина Генри

У нее не было ответа на первый вопрос, а вот насчет второго Алису терзало довольно острое подозрение. Дома просто не было здесь, когда Тесак пробегал мимо. Его поставили сюда специально для нее.

«Наверное, – устало подумала Алиса, – это как-то связано с тем, что она волшебница (хотя и, бесспорно, весьма скверная)». Немало народу пыталось заманить ее в ловушку и причинить ей боль, а за что, она и сама не знала.

Все тело ее тряслось от холода. Ей нужно было решить – остаться снаружи под снегом или войти в дом.

Хотя выбирать-то на самом деле было не из чего.

Алиса шагнула на крыльцо. Крытая веранда тянулась вокруг всего здания, и хотя от ветра крыша не защищала, снег, по крайней мере, перестал падать на голову, и это принесло Алисе немалое облегчение.

«Возможно, я просто укроюсь здесь и не встречусь с опасностями, поджидающими внутри».

Она попыталась потопать ногами, стряхнуть наросшую на плаще снежную корку, но колени и локти не сгибались. Алиса никогда не жила в таких холодных местах, но даже она понимала, что это зловещий симптом. Нельзя оставаться на улице в такую погоду. Останешься – потеряешь одну-другую конечность.

Шаркая, Алиса пересекла крыльцо. Дверь, сделанная из какого-то тяжелого темного дерева, была огромной – вдвое выше нее (а она была довольно высокой девушкой) и примерно впятеро шире. Нелепая дверь, даже для такого огромного дома – такие хороши разве что для каких-нибудь правительственных зданий или, может, дворцов.

«Не к добру это – дверь такого размера, – подумала Алиса. – Там, внутри, медведи живут, что ли? Хотя, возможно, если я не стану спать на их кроватях и есть кашу из их тарелок, все будет в порядке. И тот мальчик живет тут, не так ли? Он привел меня сюда. Может, эти медведи вовсе и не едят людей».

Она понимала, что в размышлениях ее мало смысла, но, замерзая насмерть, трудно мыслить здраво. Алиса постучала в дверь – или, скорее, попыталась заставить свою бедную замерзшую руку это сделать, – но стук вышел слабым и жалким, как удары больного сердца.

«Так меня никогда никто не услышит. И куда же девался мальчик? Почему он не подождал меня на крыльце?»

Ладно, ничего другого не остается. Она просто попытается открыть дверь, и неважно, что обитателям дома это может показаться невежливым.

Однако сказать это оказалось легче, чем сделать. Ручка двери представляла собой вовсе не круглую шишку, а серебристую рукоять, поднимающуюся и опускающуюся. Алиса наклонилась, чтобы лучше рассмотреть ее, и увидела в ручке маленькую кнопку, которую нужно нажать. Наверное, именно с помощью этой кнопки дверь и открывалась, но Алиса не могла заставить пальцы сомкнуться на рукояти, не говоря уже о том, чтобы нажать на кнопку.

Она уставилась на свои руки. Неужели они совсем ей отказали? Неужели они окончательно, бесповоротно обморожены?

«Не паникуй, Алиса. Тебе всего лишь нужно согреться. И ты согреешься – как только попадешь внутрь. Не паникуй».

Но не паниковать становилось очень трудно, потому что, как бы сильно ей ни хотелось, руки не желали работать.

Она издала хриплый вскрик, который мог бы быть всхлипом, если бы тело ее было достаточно теплым для того, чтобы лить слезы.

«Почему я не могу… почему не могу?»

Алиса даже не чувствовала под пальцами металла. Как будто там вообще ничего не было.

«Мои руки. Я потеряла руки».

А теперь она теряла и зрение. Чернильные пятна теней расползались, застя глаза, просачиваясь в сознание, заливая все вокруг.

Мгновением позже Алиса обнаружила, что стоит на коленях, уронив голову. Ее немного тошнило, и она понятия не имела, как оказалась в таком положении.

«Наверное, я потеряла сознание», – тупо подумала она.

Дверь победила ее. Она слишком ослабла от холода и не в силах открыть ее сама, и ни одна душа внутри не услышит за завываниями ветра, что снаружи кто-то скребется.

Алиса запрокинула голову – медленно, очень медленно, потому что череп, точно неподъемная железная чушка, тянул вниз, и снова посмотрела на дверь.

Та оказалась открыта.

«Я что, колдовала?»

Она не помнила, чтобы творила волшебство, да и вообще у нее изначально это не очень хорошо получалось. Но возможно, сила ее воли совершила то, чего не сумело добиться тело.

Дверь не стояла распахнутой настежь, приветливо приглашая войти. И за дверью не было ни улыбающихся лиц, ни заботливых рук, которые помогли бы ей. И поэтому Алиса утвердилась в мысли о том, что открыла дверь магией – иначе кто-нибудь наверняка ждал бы на пороге, глядя на нее. Едва ли кто-то подошел, открыл дверь и ушел, оставив гостью на крыльце. Это не имело смысла.

И все же дверь была открыта, пускай всего лишь на долю дюйма; достаточно, чтобы Алиса, упав вперед, толкнула ее и отворила совсем.

Встать она не могла. Знала, что должна, обязана встретиться с чем-то, ожидающим ее внутри, – на горе или на радость – лицом к лицу. Но сейчас она не была способна ни на что, кроме как поползти вперед на четвереньках.

Коридор за дверью был устлан толстым мягким ковром. Алиса видела его, видела, как ее руки в варежках погружаются в ворс – цвета вина, а может быть, цвета крови, – но ничего не чувствовала. Кисти казались бесполезным грузом, оттягивающим запястья.

Оглянувшись и удостоверившись в том, что все части ее тела благополучно переместились внутрь дома, Алиса пихнула дверь ногой. Створка закрылась с почти неестественной плавностью, и хотя Алиса не слышала ничего, кроме бушующей снаружи бури, она была уверена, что петли не издали ни звука, дабы не оскорбить слух даже тишайшим скрипом.

Затворившаяся дверь отсекла почти все наружные шумы, кроме воя ветра. Алиса слышала собственное сбивчивое дыхание, шуршание ковра под своими коленями, хруст примерзших ко лбу волос.

Коридор озаряли установленные через равные промежутки стеклянные лампы, в которых мерцали свечи, но свет их скрывал больше, чем разоблачал. За тем местом, где застряла, стоя на четвереньках точно не научившийся ходить младенец, Алиса, не способная ни подняться, ни сдвинуться еще хотя бы на дюйм, разлились глубокие лужи теней.

Должно быть, она снова потеряла сознание, поскольку в следующую секунду осознала, что лежит, уткнувшись носом в ковер цвета крови. Так она пролежала, наверное, уже какое-то время, потому что лед и снег на ее лице и одежде растаяли и превратились в воду. Лоб и пальцы были мокрыми, а руки