Приговор воров - Михаил Серегин

Старушка хмыкнула.

– Не было братьев у него, – сказала она и отступила еще на шаг, – ходят тут…

– Так, значит, вы знаете Васю-то, – всплеснул руками Щукин, – если говорите, что у него не было братьев.

Он укоризненно и ласково посмотрел на старушку и погрозил ей пальцем.

Старушка с досадой пожевала губами. Свела белесые брови на морщинистом лбу. Чтобы ускорить ее мыслительный процесс, Щукин сунул ей под нос сторублевую купюру.

Мелькнула коричневая старухина лапка, и купюра молниеносно скрылась за пазухой ее засаленного платья.

– Жил тут Васька, – неохотно проговорила она, – год назад мне квартиру продал. Не велел он никому ничего про него рассказывать, ну… ну ладно. Мне пенсии не хватает, а он еще денег за квартиру требует, я не до конца расплатилась…

– А куда Вася переехал, не знаете? – поинтересовался Щукин.

Старуха тотчас затихла и выразительно посмотрела на него. Щукин вздохнул и достал из кармана еще одну купюру – пятидесятирублевую.

– Он в «Сайгоне» живет, – заявила жадная старуха, пряча деньги за пазуху.

– Где?! – поразился Николай.

– В «Сайгоне», – невозмутимо повторила старуха, – на краю города, не знаешь, что ли?

Щукин облегченно выдохнул. Это надо же – забыл, что один из районов этого курортного города, состоящий почти целиком из частных одноэтажных домишек, называется «Сайгоном».

– В пятнадцатом доме он живет, – продолжала старуха, – улица Малокамышинская. Только тебя, сынок, не пустят туда.

– Почему это? – удивился Щукин.

– Дом не очень большой, – начала объяснять старуха, – все друг друга знают. А «Сайгон» – сам знаешь, какой район…

«Да, – подумал Щукин, кое-что припомнив, – „Сайгон“ – место примечательное. Жилье там стоит очень дешево, условия – мало сказать, что антисанитарные, а по числу уличных ограблений, краж и изнасилований „Сайгон“ уже который год занимает первое место в городе, а то, может быть, и во всей стране. Так что обитают там преимущественно опустившиеся люди, промышляющие по большей части продажей наркотиков и тому подобными вещами. К тому же, я слышал, урки бывшие живут в „Сайгоне“ закрытыми для других людей коммунами – покупают или снимают большой одно-двухэтажный дом, заселяются в него. Чужие, а тем более незнакомые люди в такие коммуны не допускаются категорически».

– М-да, не пустят, – пробормотал Щукин, с сожалением качая головой, – а так мне хотелось Васю увидеть… Может, подскажете, как мне пробраться туда? – обратился он к старухе. – Я не из милиции, вы не думайте, просто друга повидать охота…

Старуха усмехнулась. Как видно, ей было все равно – из милиции ее нежданный гость или нет. Она снова выразительно уставилась на карман Щукина.

Он вздохнул и послушно протянул ей еще одну пятидесятирублевую бумажку.

«Последняя, – решил он про себя, – не дам больше. Вот жадная тварь…»

– Заместо сторожа там у них Роман Гнилой, – сообщила между тем старуха, – он с виду такой неприступный, а ты ему бабу приведи почище да получше, он тебя и пропустит туда. Верно говорю… Смотри только – жена у него есть. Варвара. Если заметит чего – у-ух!! Она женщина крупная, рука у нее тяжелая…

Старуха захихикала.

– Спасибо за науку, – сдержанно поблагодарил Щукин. – А откуда вы, бабушка, все это знаете?

– Откуда? – Старуха враз прекратила смех, сморщилась – ее лицо сжалось, как кулачок. – Пенсия у меня маленькая, вот и приходится… Поживи с мое, еще и не столько знать будешь…

– Понятно, – кивнул ей Николай, – пойду я. Проведаю своего друга-врача. – Он повернулся, чтобы уходить.

– Иди, – разрешила старуха. – Только никакой он не врач, Васька-то…

– Как это? – удивился и насторожился Щукин.

– А так, – сказала старуха, – художник он… То есть не художник, а этот… который лепит…

– Скульптор? – подсказал Николай.

– Ага, – закивала старуха, – вот именно. Ску… ску… Как его, черт?.. Полон дом этих… статуй. Не все еще вывез. Вон, – она распахнула пошире дверь, и Щукин увидел мерцающую молочной наготой в полутьме захламленной прихожей копию статуи греческой богини, Венеры, что ли? Лишенная рук, ног и головы статуя была прислонена к стене.

– Может, сынок, ты купишь эту девку? – с надеждой спросила старуха. – Или еще чего купишь? Там полно всего осталось после Васьки – все больше голые бабы. Да без рук и без ног…

– Нет, – сказал Щукин, – спасибо, конечно, но… То есть как это… Василий – скульптор?

– Точно, – снова подтвердила старуха.

– Не хирург? То есть это… не врач?

– Не…

«Как же так? – оторопело подумал Щукин. – Что-то тут не сходится. Как он мог оказаться художником… скульптором? Если он профессиональный хирург? Может быть, я вовсе не на тот след напал? Или бабка что-то путает? Или врет? А-а! – догадался он. – Так, может быть…»

– Может быть, – спросил Щукин у старухи, – лепить скульптуры – это он дома занимался, а работал-то он в поликлинике?

Старуха пожала плечами. Она переминалась с ноги на ногу, нетерпеливо посматривая куда-то за плечо Щукину. Видно, ей уже надоело общаться с незваным гостем.

– Не знаю я, где он работал, – сказала она, – не помню… Ой! – вдруг вскрикнула она. – Опять началось! Опять!

– Что?

– Вон там!! – закричала старуха, указывая коричневой лапкой на стену напротив нее.

Щукин обернулся, и в этот самый момент за его спиной с грохотом захлопнулась дверь.

Некоторое время он еще стоял перед закрывшейся дверью квартиры.

Потом усмехнулся.

«Оригинальная манера завершать беседу, – подумал он и пошел вниз по лестнице. – Однако как же я забыть мог, что Студент мне в лагере пел о женской красоте. Вот про эту статую он и говорил. Что же он, совсем с ума двинулся – лепил их в таком диком количестве. А, ладно, не мое это дело. Самое главное, что я знаю теперь, где искать Студента. Но вот только где мне взять телку почище для этого Романа Гнилого? У меня в этом городе знакомых не так много. Да и к тем, которые есть, лучше не обращаться. Никто ведь не знает, что я здесь. И лучше будет, если и не узнает. Но Танька! Я с ней только в этот приезд и познакомился. Она меня знает как Рустама, хотя это имя ей ничего не говорит… Черт, снова придется шрам на лбу малевать. Ну, ничего. Выдержу. Значит, к Таньке. Предложу ей денег. Скажу, что делать ничего не придется, только немного покривляться перед тем ублюдком – и все. Я же буду неподалеку. Да и слова о жене Гнилого – Варваре – не забыл. Этот Роман наверняка свою благоверную боится – так что можно на этом сыграть».

Щукин без труда отыскал дом, где жила Танька, поднялся на нужный этаж и позвонил в хорошо знакомую дверь. Несколько минут было совсем тихо. Щукин позвонил еще раз и посмотрел на свои часы.

Половина первого пополудни.

– Спит она, что ли, еще? – пробормотал он и позвонил снова.

На этот раз за дверью послышалось шлепанье босых ног и заспанный голос:

– Кого там еще черт несет?..

Николай улыбнулся, но промолчал. Щелкнул замок, и металлическая дверь приоткрылась. На пороге стояла розовая со сна Танька с взлохмаченными соломенными волосами, одетая только в полупрозрачную ночную рубашку. Увидев Щукина, она прищурилась и начала было:

– А тебе какого хрена тут… – но потом осеклась, приглядевшись получше, и следующую фразу выговорила намного бодрее: – Рустам? А я-то тебя сразу не узнала. Чего это ты бороду сбрил?

– Жарко, – пояснил Щукин. – На курорт все-таки приехал. Отдыхать. Надо было раньше сбрить, да все времени не было… Впустишь меня?

На мгновение Щукину показалось, что Танька колеблется. Впрочем, через секунду она пожала плечами и проговорила:

– Пожалуйста, проходи… Ты так просто? – поинтересовалась она. – Или по делу?

Щукин усмехнулся, и тогда она спохватилась.

– Конечно, – сказала она, – какие у тебя со мной дела могут быть? Все равно, проходи.

– А как наш общий друг? – нисколько не обескураженный таким приемом, весело спросил Николай, пролезая в прихожую.

– Какой? – не поняла Танька.

– Ну, тот неврастеник, который под тобой живет?

– А, Пучков, что ли? Нет больше Вани.

– Как это? – оторопел Щукин.

– Да так, – рассмеялась Танька. – Я на следующий день вышла утром за хлебом и пивом. И гляжу – он спускается со своего этажа с двумя чемоданами огромными. Увидел меня, чемоданы выронил, сел с размаху на ступеньки и рот раскрыл. Я, честно говоря, тогда уже подзабыла о том, что мы с тобой над ним подшутили малость, говорю ему – плохо, что ли, стало? А он мне в ответ слабо так – помогите, запищал. Изыди, нечистая сила! Я уж хотела ему врезать за «нечистую силу», да смотрю – под ним лужа растекается. И запах такой нехороший. Потом он снова на меня посмотрел, лицо сморщил, губки у него посинели, он – трах – и в обморок. Я в квартиру вернулась, «Скорую» вызвала. Приехали санитары, забрали его.

– Так он жив? – расслабился Щукин.