Поляне(Роман-легенда) - Хотимский Борис Исаакович

Беседа их продолжалась. И доставляла Хориву какую-то не испытанную прежде тревожную радость.

— Ну, вижу, еще спросить желаешь. Спрашивай.

Хорив начал уже привыкать к необычной проницательности Белого Волхва, перестал изумляться. И спросил то, что желал спросить: не страшится ли старик вот так, один-одинешенек, жить в далекой пещере, бродить в одиночку по лесу, без оружия? Долго ли обидеть такого?

— А кто меня обидит, Хорив? Сам посуди. Зверь меня не тронет…

— Отчего же не тронет?

— А оттого что я в нем добычи не вижу, и он во мне не чует добытчика. Я к зверю — как к своему брату. И он ко мне — как к брату.

— Ну ладно, — согласился Хорив. — Зверь не тронет. А человек?

— Что мне человек навредить может? Я и человеку не враг. И ежели кто, от невеликого разума, дерзнет обидеть, то никакого прибытку от меня не получит, а себе только беду накличет.

— Если разум невелик, то и обидит, сам своей выгоды не разумея. Мало ли какие люди в лесу встречаются. Не все ведь души светлые. Так ты сам сказывал…

Волхв улыбнулся едва заметно, довольный, что молодой гость так скоро усвоил его поучения и уже пользуется ими в споре с самим учителем. А Хорив продолжал:

— …Вот и повстречается тебе, светлому, человек с темной душой и невеликим разумом. Из какого бы то ни было роду-племени. Он молодой, ты старый. Он с копьем, а ты… с палкой?

Волхв поглядел, все улыбаясь. Помолчал. Наконец промолвил:

— Ну коли так уж… В случае чего… так у меня на такой редкий случай своя дружина имеется, свои гридни верные. Не хуже, чем у Кия, брата твоего.

Хорив вздернул брови.

— Шутишь, что ли?

— Шучу? Нет, милый, не шучу! Посиди-ка здесь, не выходи, пока не ворочусь я. Что бы ни было, что бы ни увидел и ни услышал — ни с места!

С этими словами старик вышел из пещеры, оставив гостя в полном недоумении.

Вдруг Хорив вздрогнул и насторожился: где-то рядом, неподалеку от входа, только снаружи, раздался протяжно-тоскливый вой, будто саму смерть призывающий. Затем все стихло, и вскоре издалека донесся в ответ хор знакомых каждому анту зловещих волчьих голосов. На всякий случай Хорив изготовил меч, но помнил наказ волхва и не двигался с места. Неужто, подумалось ему, хозяин пещеры — оборотень? Он не раз слыхал, что волхвы все могут — и серым волком обернуться, и бесшумной змеей проползти, и быстрокрылой птицей пролететь.

— Ну как?

Услыхав волхва у себя за спиной, Хорив крутанулся на месте и узрел его. Старик явно прошел другим ходом! Теперь стоял, белея в полумраке, посмеиваясь.

— Ну как? Слыхал ли, как я со своей дружинушкой словом перемолвился? Славные гридни, и поют душевно так. А в случае чего — выручат.

— Успеешь ли позвать?

— Можно и не звать. Они всегда ведают, где и что в лесу деется. Где я, когда и с кем, что со мной — все ведают. Оборонят, ежели что.

— А доводилось?

— Всякое бывало на моем веку, — ответил уклончиво волхв, вздохнул и задумался, припоминая былое. Затем спохватился: — Ладно, Хорив, будет с тебя на сегодня. Иди, милый, а то не успеешь засветло. Пойдем, провожу тебя. Добычу свою не забудь…

Они шагали рядом по тропе, теперь — под уклон. Волхв постукивал длинным посохом нездешнего пятнистого дерева, Хорив вел в поводу груженного косулей коня. И все допытывался:

— А волки тебя самого не обидят?

— Для чего? Волк никогда не тронет меня. Разве только, когда бесы завладеют которым из них. Но такого волки сами от себя прогонят, а один у них в поле не воин…

Вдруг — кр-рак! — сбоку, совсем близко что-то затрещало и — кр-ракх-х! — с шумом повалилось. Конь натянул повод, попятился.

— Стой и замри! — едва слышно приказал волхв. — Не шевельнись!

Замерев и скосив глаз, Хорив узрел меж древесных стволов сперва выгоревшую шкуру — она двигалась, а затем всего медведя, горбатого и головастого. Немалого. Зверь только что свалил, переломив у комля, сушину и теперь деловито шуровал там лапой, что-то добывая, то ли мед, то ли муравьев. Положив ладонь на рукоять ножа, Хорив не шевелился, как было приказано. Конь ослабил повод, подошел вплотную и боязливо жался к хозяину. А Белый Волхв — надо же! — неторопливо и глядя куда-то вбок, приблизился к медведю и вроде пробормотал что-то. В ответ послышалось недолгое урчание.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Пойдем потихоньку, — шепнул старик, воротясь на тропу. — И не озирайся, не гляди на него. Сейчас он добрый, сытый, даже на косулю твою не позарился. А после зимы, когда пробудится, беспокойный. Ежели повстречается — первым делом замри. И в глаза не гляди, не смущай его. И не суетись, руками не маши, не бегай. Это с любым зверем так. А от медведя не убежишь, он в лесу и коня настигнет. На дерево от него тоже не лезь, он прежде тебя там окажется.

— А убью его?

— Для чего? Без нужды — для чего жизни лишать? Зверь, как и ты, тоже жить хочет… Ну дальше один, без меня пойдешь. Тропу ко мне запомнил? Приходи, когда сам пожелаешь.

15. На перевозе

Здесь, на низком берегу, подойти к воде было просто. И — войти в нее, прогретую высоким Дажбогом. И — брести, раздвигая податливую воду коленями, вдавливая утомленные ступни в нежесткий песок.

Перевозчик Кий, тезка князя полянского, закатав как возможно выше намокшие шаровары, брел по ровному в этом месте днепровскому дну, толкая перед собой плот, груженный товаром — подарками князю от самого царя ромейского. К плоту был тесно приторочен просмоленный челн, выдолбленный из цельного древесного ствола. Перевозчик шел по дну, пока вода не подступила к самому очкуру, — тогда он вскочил в челн, стараясь не забрызгать сидевших в нем на пожитках утомленных ромейских гостей. Как-никак из самого Царягорода прибыли. И не просто на Подол, на погосте торговать, как прочие, а — ко княжескому двору, с подарками!

Кий взялся дюжими руками за кормило и приналег, правя в сторону Межигорья, чтобы упредить течение, которое тем настырнее пыталось снести, чем ближе к высокому правому берегу.

Стоял перевозчик Кий во весь свой немалый рост, закатав шаровары, безбоязненно доверяя могучие плечи и обширную обнаженную грудь ослепительному Дажбогу и веселым чадам Стрибожьим.

Ромейские гости щедро оплатили перевоз серебряной монетой, но Кий и без того отнесся бы к ним с почтением, как принято было у полян относиться к гостям-иноземцам, чтобы тем самым собственной чести не ронять, ибо тот пес на вошедшего и проходящего громче лает, который сам в себе не уверен. Было, Кий помнит, даже такое, что один хозяин с Подола принял к себе гостя и не уберег от обиды, так поляне после забрали иноземца на другой двор, а растяпу-хозяина побили, чтобы не ронял чести своего племени. В походе и в сече — дело другое, там чужаку, если недруг, можно и голову с плеч долой. Но если гость пришел в твой дом без дурного умысла… К тому же странники-гости, благополучно добравшиеся до Гор из далеких земель, не устрашившиеся многих для себя напастей на долгом пути и счастливо избегнувшие их, наверняка были любимцами богов. Как же не почитать таких гостей? Еще чем хороши те гости, так это тем, что могут поведать немало занятного про далекие земли. И, как знать, быть может, странствуя со своими товарами по белу свету, расскажут они дальним, всевозможным людям про полянского перевозчика Кия…

Тем временем со стороны поросших невысоким ивняком левобережных плавней приближались к перевозу двое — оба в легких белых сорочках из домотканины, через такие сорочки суровый Дажбог не обжигает плечи. Сорочки были расписаны по вороту узорами из цветной нити и перехвачены сыромятными ремнями с бронзовыми бляхами. И ремни и бронза потемнели от времени. У каждого на ремне висел нож, через плечо — по великому луку и колчану со стрелами, да еще свисали изрядные связки битой птицы. Висели вниз головами подвешенные за ноги нарядные селезни, кряквы и свиязи, шилохвости и широконоски, маленькие чирки-свистунки, а еще у каждого — по тяжелому серому гусю, и у старшего — белый лебедь с распахнутыми крыльями. Оба охотника были росту немалого, как и большинство полян, — притороченная к поясным ремням птица по земле не билась, не доставала.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})