Они и я - Джером Джером

«Новый мальчик-работник прибыл в воскресенье утром, — продолжала Робина. — Его имя — если я его правильно поняла, — Уильям. Во всяком случае, оно ближе всего подходит к тому, что я слышала. Его другое имя, если оно у него имеется, предоставляю вытянуть из него тебе самому.

Он, может быть, говорит по-беркширски, но выходит гораздо более похоже на лай. Пожалуйста, извини за сравнение; но я разговаривала с ним полчаса, чтобы заставить его понять, что он должен идти домой, и возможно, что в результате я чувствую себя немного нервной. Большей деревенщины я не могу себе представить; но он стремится учиться, и пред ним обширное поле для того.

Я застала его после нашего воскресного завтрака спокойно сбрасывающим все остатки как попало в сор. Я указала ему, как нечестиво уничтожать питательную пищу, и что настоящее место для нее внутри нас.

Он ничего не ответил на это. Он стоял совершенно неподвижно, со ртом, открытым во всю ширину, — а это немало значит — и казалось, что он поглощает слова.

Все воскресенье после обеда он жестоко боролся со сверхъестественной сонливостью.

После чая стало того хуже, и я подумала, что мне от него не будет никакой пользы.

Мы все мало ели за ужином. И Дик, который, кажется, способен понимать его, помог убрать ему посуду. Я слышала, как они разговаривали, а затем Дик вернулся и запер за ним дверь. «Он хотел знать, — сказал Дик, — можно ли оставить солонину до завтрашнего утра, потому что если он съест ее сегодня, то не будет в состоянии дойти до дому».

Вероника очень интересуется им. В ее характере, очевидно, есть материнская жилка, чему бы никто из нас не поверил. Она выражает уверенность, что в нем есть кое-что хорошее.

Она садится возле него, когда он колет дрова, рассказывает ему интересные истории, болтает, рассуждает, развивает его ум.

Она старается, сверх того, не оскорблять его чувств нескромным любопытством.

«Без сомнения, при такой рабочей жизни, как ваша, — слышала я, как она говорила ему сегодня утром, — очень естественно, что остается мало время на чтение. Я хотела бы вам читать вслух, и таким образом совершенствовалась бы также сама».

Осел прибыл сегодня галопом, после обеда, когда я была в саду, Гопкинс сидел на его спине. Кажется, что между этими двумя существует какое-то тайное соглашение. Мы пытались угощать его и сеном и чертополохом, но он, по-видимому, предпочитает хлеб с маслом. До сих пор я еще не могла определить, пьет ли он по утрам чай или кофе. Но, очевидно, это — животное, имеющее свои привычки; к счастью, тот и другой напиток найдется в доме. Мы ставим его на ночь с коровой, которая приветствовала его сначала с энтузиазмом, как родного, но затем стала холодна к нему, когда открыла, что он не теленок. Я старалась подружиться с ней, но она не очень отзывчива. Ей, кажется, не надо ничего больше, кроме травы и лугов, чтобы пастись. Она, по-видимому, не желает дальнейшего счастья.

Забавное происшествие случилось в церкви. Я забыла рассказать тебе. Сен-Леонары занимают две скамьи от двери. Они были все в сборе, когда мы пришли, за исключением самого старого джентльмена.

Он вошел как раз пред отпуском, когда все уже встали. Заглушаемое хихиканье последовало за ним до его места, а многие из присутствовавших засмеялись громко. Я не могла понять причины.

Он имел вид такого почтенного пожилого джентльмена, со своими седыми волосами, в туго стянутом сюртуке, который придавал ему несколько военный вид. Но когда он поравнялся с нашей скамьей, я поняла.

Торопясь домой со своего утреннего обхода по хозяйству и не имея никого, кто бы приглядел за ним, милый старик по рассеянности забыл переменить свои рейтузы.

От колен до верху это был настоящий набожный христианин, но что касается ног, то это были ноги постыдного грешника.

— Что такое? — прошептал он, проходя мимо меня. Как раз я сидела на краю.

— В чем я промахнулся?

— Мы поговорим об этом после завтрака, — ответила я и тотчас же получила похвалу за свое решение.

— Вот благоразумная простая девушка, — воскликнул старик, когда я вошла в комнату.

Заметьте, что я не ставлю кавычек после слова «простая». Полагаю, что он не делал ударения на этом слове. Вы можете заменить его другим прилагательным: не так ли?

Но я предлагаю вопрос: не все ли равно Всемогущему, в какой одежде я прихожу в церковь? В длинных или коротких штанах?

— Я не вижу, — возразила мисс Сен-Леонар довольно холодно, — чтобы мисс Робина имела больше меня права говорить с уверенностью о воле Создателя.

Это замечание, по-моему, было справедливо. Она продолжала:

— Если для Всемогущего это безразлично, то почему не носить длинных штанов? — продолжала она. — Прежде всего, надо иметь сердце сокрушенное.

Он казался очень недоволен.

— Лучше одеваться прилично, — заметила жена и вышла из комнаты, хлопнув дверью.

Дженни все более и более мне нравится.

Я надеюсь, что мы будем с ней добрыми товарищами».

Это место я прочитал дважды Этельберте, под предлогом, что потерял строчку.

«Я думаю, что из нее вышла такая дельная девушка только потому, что мать у нее взбалмошная и отец совершенно непрактичный. Если бы ты и мама были бы родителями в этом роде, из меня бы тоже вышла порядочная девушка.

Но теперь поздно вас обвинять.

Я должна с вами помириться.

Она работает без устали и не думает о себе.

Она не похожа также на некоторых добрых людей, которые дают вам чувствовать бесполезность ваших стараний совершенствоваться.

Она иногда сердится и бывает нетерпелива, но затем сама над собой смеется, заглаживая таким образом свои ошибки. Бедная м-с Сен-Леонар, ее нельзя не жалеть!

Она могла быть так счастлива, сделавшись женою почетного коммерсанта с цветком в петлице и в белом костюме по воскресеньям.

Я не верю, когда говорят, что муж и жена должны иметь противоположные характеры.

Мистер Сен-Леонар должен был жениться на умной женщине, способной вести с ним беседы о философии и в жизни довольствоваться малым. Вы понимаете, о ком я говорю? Если я когда-нибудь выйду замуж, то не иначе как за человека нрава вспыльчивого, который любит музыку и хорошо танцует. Если я замечу позднее, что он ученый, я от него убегу.

Дик еще не возвращался, хотя уже восемь часов. Вероника собирается спать, но в ее комнате я еще слышу стук падающих вещей. Бедняга! Он, наверное, очень устал, но сегодня день исключительный. Из Аила пригнали триста баранов, их надо было «разместить» прежде, чем подумать об ужине. Я заранее позаботилась о том, чтоб его получше накормить.

Теперь будем говорить о деле.

Молодой Бьют пробыл здесь целый день и только что уехал. Он вернется в пятницу в «приемный день миссис Сен-Леонар». Она надеется иметь удовольствие с вами познакомиться и ожидает в этот день две или три семьи, с которыми нам интересно повидаться. Из этого я заключаю, что большинство соседей приглашены. Ты должен привезти фрак; если мамочка пожелает надеть мое розовое муслиновое платье с крапинками, которое лежит или в шкафу, или в комоде у Вероники, или в картоне под кроватью, — вы можете уложить его в мешок.

Лишь бы не измять. Пояс, я уверена, мамочка убрала в какое-нибудь другое место.

Возвращаюсь к молодому Бьюту. Он не видит причин, — если вы одобряете его план — почему бы не приступить к работам сейчас же. Должна ли я написать старому Сли, чтоб он приехал к нам в пятницу? По общему мнению, вы не можете сделать лучшего выбора. Он на месте, и его условия очень умеренные. Но вы должны вместе составить смету, не так ли? Он, то есть Бьют, советует соединить молочную с коридором, что составит помещение или зал достаточных размеров для чего бы то ни было. Он думает, что в нем можно будет даже устроить бал. Но обо всем этом ты можешь переговорить с ним в пятницу. Он, конечно, очень старается, и некоторые из его предложений оказываются толковыми. Он, естественно, вполне понял, что самое важное исполнять наши желания, а не его предположения. Я передала ему твое мнение о том, что я могу устроить мою комнату по своему желанию, и высказала ему свой взгляд. Сперва он, очевидно, вообразил, что я сама не знаю, чего хочу, и для того, чтобы он понял и согласился выполнить мои поручения, я должна была изложить их письменно; в этом я не видела ничего предосудительного, так как этим можно будет устранить дальнейшие недоразумения. Он мне нравится больше, чем прежде. Он весьма любезен.

Но он меня сердит, когда начинает говорить о «сооружениях фасада», и «основном плане». Скажи мамочке, что я буду писать ей завтра. Не приедет ли она с тобой в пятницу? Все будет на месте к этому времени, и…»

Остальное было более интимного свойства, Робина заключала письмо постскриптумом, который я тоже не прочел Этельберте.