Напарница - Наталья Авербух

Мы ещё раз воспользовались добротой господина Доринга, за его деньги наняв экипаж до имения и, купив в модной лавке шарфики, ленты и перчатки, отправились «домой». Как бы мне хотелось, чтобы на том конце пути нас ждал настоящий дом — если не для меня, то хотя бы для барышни!

На деле «любящие родственники» встретили нас очень неласково. Им передавали, что обе барышни заболели и лежат в городской гостинице, причём домой ехать не в состоянии, посетителей принимать тоже — Таспы не особенно поверили, но беспокоиться не стали. Симптомы болезни — я тогда ещё лежала в затемнённой комнате с виноградом на обоях — были подсказаны господином Дорингом и аптекарем и, при всей размытости описания, немало не походили на последствия укуса. Любящие родственники любили барышню ровно настолько, чтобы послушно выслать некоторые вещи и немного денег и забыть о существовании девушки до её возвращения — разумеется, при заверениях, что Аманда остановилась в приличном месте, и её здоровью ничего не угрожает. Ехать в К*** ухаживать за больной всем оказалось недосуг.

Холодный приём, связанный с нетерпением «устрицы» — когда же он сможет увидеть невесту, когда же ему будут даны объяснения по поводу выброшенных его подарков? — ничуть не обескуражил барышню, которой было бы труднее, если бы её приветили и обласкали. К сожалению, нанимательница слишком заботилась о моём спокойствии, чтобы поделиться своими планами, поэтому я не успела её остановить.

Дождавшись послеобеденного времени, когда вся семья собралась в общей комнате, Аманда поднялась со своего обычного места и, держась очень прямо, громко потребовала отчёта о наследстве. Вполне усвоив юридические термины, она с большой точностью воспроизвела ту часть дядюшкиного завещания, в которой говорилось о ней, и прямо указала на откровенный обман, совершённый господином Таспом. Чудовищный шок, даже ужас всех присутствующих членов семьи я не берусь описать. Господин Шерен, единственный, чьи интересы этим заявлением не подвергались угрозе, и тот слушал с большим неодобрением — «устрицы» ещё меньше дейстрийцев терпели, когда женщина говорила сама от своего имени. Впрочем, барышня не собиралась всё время говорить только сама. Она указала на господина Доринга как на защитника своих интересов и откровенно призналась в своём желании подать на родных в суд, если ей немедленно не будет выплачена причитающаяся доля. Не знаю уж, то ли из несвойственной ей обычно мстительности, то ли по совету господина Доринга, то ли не желая иметь с родными общих дел и не доверяя им, барышня настаивала на денежной выплате своей части наследства, а не на полагающемся ей проценте с прибыли.

Не стоит и говорить, какой поднялся шум. Господин Тасп обвинил племянницу в коварных кознях за его спиной, но Аманда могла за себя постоять, когда была полностью уверена в своей правоте. Обвинение вернулось к обидчику, и попало в цель куда вернее, а вслед за ним полетело второе в попытке продать родственницу вместе с её долей в деле человеку, которого она не знает, и которого у неё нет никаких причин уважать.

Тут уж господин Шерен не выдержал и вскочил на ноги, едва не опрокинув массивное кресло.

— Как прикажете это понимать, сударыня, — закричал он, от волнения нещадно коверкая произношение, — вы отказываетесь от данного вами слова?!

Аманда отступила на шаг, несколько напуганная его порывом, но с достойной восхищения твёрдостью отвечала, что слово было вырвано у неё бесчестным обманом, а сама она не считает себя способной составить счастье господина Шерена и посему с благодарностью отклоняет его предложение. Господин Устрица разозлился и выскочил из комнаты, с силой хлопнув дверью. За ним побежал господин Тасп, весьма расстроенный таким поворотом дела, Аманда осталась на милость остальных членов семьи. Не знаю, как она хотела завершить разыгравшуюся по её воле сцену, но, растерявшись после ухода «главного противника», она позволила госпоже Тасп перехватить инициативу.

Чтобы описать разразившийся скандал, надо обладать немалым искусством в описании сражений и великих битв, к которому я не склонна. Поэтому позволю себе опустить последовавшие тягостные минуты, и сразу скажу, что, слово за слово, госпожа Тасп фактически велела барышне убираться из её дома. Обида и неприязнь к родственникам заставили Аманду вскинуть голову и ответить коротко:

— Извольте.

После чего барышня вышла, знаком велев мне следовать за ней.

За дверями силы, казалось, оставили Аманду, она бросилась мне на шею и уже начала всхлипывать, как завидела у дверей госпожу Прош. Гордость, гордость и ещё раз гордость вели барышню, когда она с несвойственной ей надменностью заявила экономке, что сей же час уезжает, велела заложить экипаж и снести в него те свои вещи, с которыми мы только что приехали. Я же (она не хотела ещё раз подвергать меня тряске в маленьком кабриолете) должна была остаться в доме, собрать остальные вещи барышни и быть готовой уехать сразу поутру, на том экипаже, который за мной пришлют. Это заявление привело нас обеих — и меня, и экономку — в состояние полного оцепенения, из которого мы были с трудом выведены требованием барышни немедленно приступить к выполнению её приказа. Уговорить Аманду одуматься мне не удалось даже попытаться — барышня взмахом руки прервала все мои старания завязать разговор, сказала только: «не спорь, я так решила» и спустилась во двор, категорически приказав мне отправляться в её комнату.

— Вот так проваливают поручения напарника, — грустно сказала я трём своим отражениям в тройном зеркале над трюмо в комнате барышни. Делать было нечего, оставалось только собирать вещи (благо, ничего ценного у меня не было, у Аманды и подавно), да надеяться как-то утихомирить напарника, который, конечно, не простит мне такого провала.

Проснувшись среди ночи в комнате барышни, где я оставалась по молчаливому попущению домочадцев, я запоздало вспомнила, что не сказала напарнику, где меня искать. Я забеспокоилась — как же теперь поступить, бежать в крыло прислуги, открыть окно и звать напарника сюда или выкинуть ещё что-нибудь столь же неестественное для служанки, но мои сомнения разрешились тихим шорохом с подоконника. Я вскинулась на звук и в испуге сжалась, увидев своего напарника. Пощады после провала я не ждала; не выполнив в точности желания вампира, я становилась для него лишней, зряшной обузой.

— Ну-ну, не надо так мрачно глядеть на жизнь, — вмешался в мои мысли напарник. — Всё к лучшему, не переживай ты так. Мне удалось узнать, старший Тасп затащил Устрицу в кабинет, и они до сих пор выясняют свои финансовые отношения. Путь в его спальню свободен — тебе ничего не стоит её обыскать, а после я поймаю одну излишне любопытную служанку, которая давно прячется под дверями кабинета и выясняет для меня детали этого разговора. Что морщишься, уверяю, ей это будет только приятно… как и мне, кстати.

— Ты не мог бы обойтись без подробностей? — не выдержала я, не решаясь при нём откинуть одеяло.

Напарник засмеялся.

— А я и обошёлся. Что мнёшься, вставай, накинешь пеньюар и пойдёшь так.

Я обомлела.

— В таком виде?! По дому?! По господской части?! Ты с ума сошёл?!

— Именно по господской, — подмигнул вампир. — Если тебя кто-то застанет, притворишься лунатиком, скажешь, что часто по ночам бродишь.

— Не издевайся надо мной так! — взмолилась я, поняв, что напарник не простил мне оплошности с отъездом Аманды. А ведь достаточно немного подумать, и можно понять, что барышня приняла решение ещё в доме господина Таспа, а там вовсе не я виновата, что она осталась без присмотра. Ведь не по своей же воле я в постели лежала все эти дни!

— Я тебя вовсе не виню, — возразил почему-то не словам, а мыслям вампир, сдёргивая с меня одеяло. Я почувствовала, как краснею, и закрыла лицо руками, но напарник неумолимо поднял меня на ноги и накинул поверх сорочки пеньюар. — Но и решения не изменю. Ты пойдёшь сейчас же и именно в таком виде. Не спорь, не хочу ничего слышать.

— Но…

— Я же сказал — не спорь!

— А если он вернётся?! — почти закричала я, безуспешно уворачиваясь от его подталкиваний к дверям.

— Не будь ребёнком, Ами. Как ты думаешь, зачем я с тобой иду? Я предупрежу тебя заранее, когда господин Устрица появится поблизости, ты успеешь скрыться.

— А если меня застанут? Кто поверит в ложь о лунатизме, когда «устрицы» который день кричат о вампирах?! Меня же разоблачат за одно мгновение!

— Всё вздор, Ами, успокойся. Я буду рядом и не дам тебя в обиду. Просто делай всё, что я тебе скажу, немедленно и в точности, оставь глупые сомнения относительно здравости своего рассудка, когда я с тобой разговариваю — и всё будет хорошо.

— А как ты умудряешься?.. — спохватилась я, желая спросить о звучащем в голове голосе вампира и недавно появившейся привычке отвечать на мои мысли прежде, чем я произнесу их вслух.