Восьмёрка - Захар Прилепин

Лёшка молчал, покусывая губы.

— Или позвонить кому-нибудь, предупредить? — спросил Новиков.

— Ты думаешь, они нас вызвали по телефону — и теперь убьют? — поинтересовался Лёшка.

— Странно, да, — согласился Новиков. — Не должны.

Они ещё постояли.

Дверь открылась, оттуда вышел тип в форме, со звёздами на погонах. Друзья разошлись в стороны, пропуская офицера.

— Или заключат под стражу? Может такое быть? — спросил Новиков.

— Ну, позвони матери, — почти равнодушно предложил Лёшка.

— И чего я ей скажу? «Мам, меня сейчас могут заключить под стражу за убийство»?

— Ладно, пошли, — сказал Лёшка.

В здании Новиков нагнулся у будки КПП и, с трудом справляясь с неподатливым голосом, произнёс:

— Нас вызывали… Кабинет? Лёш, какой кабинет?

Лёша назвал номер.

Полицейский в КПП позвонил куда-то, сказал: «Пришли к тебе» — и, положив трубку, не глядя на Новикова, бросил:

— К вам спустятся.

Новиков с улыбкой оглянулся на Лёшку:

— Спустятся, — повторил он радостно, хотя Лёшка наверняка слышал ответ.

Лёшка тоже улыбнулся — но глаза были очень серьёзны.

Минуты три они перетаптывались в фойе управления, пока не появился опер — тот самый, что общался с Новиковым.

Полицейский в КПП нажал свою кнопку — рычаги раскрылись.

— На минутку! — позвал опер Новикова и Лёшку, указывая на большое окно в фойе.

Новиков с Лёшкой, запинаясь друг о друга, прошли за опером к подоконнику.

Новиков вдруг заметил, что он выше опера — странно, а пока тот его мучил, это было незаметным. Лёшка тем более — он буквально нависал над опером, но вместе с тем было видно, что он стесняется своего роста и пытается держаться от господина полицейского чуть поодаль.

— В общем, так, — сказал опер, явно торопясь поскорей распрощаться. — По вам провели проверку, и проверка не подтвердилась, — тут опер постарался сделать на лице улыбку.

— Не подтвердилась? Проверка? — переспросил Лёшка, дёргая плечом, чтобы согнать своего щекотного попугая.

— Всё в порядке, да, — кивнул опер. — С вас подозрения сняты.

— А что это было тогда? — спросил Лёшка.

— Где было? — очень искренне спросил опер, первый раз за весь разговор взглянув на него.

— У вас в кабинете! — сказал Лёшка, дёрнув плечом так сильно, как будто попугай его клюнул в ухо.

— Вас вообще в моём кабинете не было, — сказал опер.

— А кто был в вашем кабинете? — не унимался Лёшка, хотя Новиков уже подхватил его за рукав и пытался оттащить к выходу. — Что у вас там творилось?

— А что там творилось? — спросил опер, улыбаясь совсем уж отвратительно. — Ничего не творилось. Идите, отдыхайте…

Лёшка упирался и взмахивал рукой, ловя ртом воздух.

— Или ещё раз хотите туда попасть? — согнав с лица улыбку, вдруг выкрикнул опер им вслед.

Лёшка и Новиков, едва справившись с дверями, вышли на улицу.

— Куда ты торопишься? Чего ты толкал меня? — суетился и вскрикивал Лёшка на улице.

— Подожди, — отвечал Новиков. — Подожди. Надо ничего не испортить. Надо подготовиться. Нельзя так, нельзя. Надо быть готовым.

Раз сорок всё это повторил.

Они двигались быстрым шагом — и прошли три или четыре троллейбусных остановки, время от времени переругиваясь.

Лёшке, судя по всему, понравилось, что его вроде бы насильно увели от опера — а то бы он устроил там… Новиков слегка подыгрывал другу: да, мол, я вытащил тебя, чтоб ты не натворил дел раньше времени.

На самом деле они оба были несказанно счастливы. Новиков, по крайней мере, с трудом сдерживался, чтоб не станцевать.

Они заскочили в первый встречный бар, заказали триста грамм под три огурца с какой-то пожухлой травкой — и выпили за пять минут.

— Мы их так не оставим! — обещал Лёшка. — Они поплачут ещё!

Новиков кивал и кивал. Жевалось не очень хорошо, челюсти ныли — а в остальном всё было чудесно, просто чудесно.

На мобильный ему позвонила Ларка, Новиков схватил трубку, выкрикнул:

— Да! — и вдруг, даже пьяный почувствовал, что в этом его «да!» так много бравады и шума — как будто это они с Лёшкой недавно избили оперов, а не наоборот.

— Чего кричишь так? — спросила Ларка в трубке. — Ты где? Второй день не звонишь.

— У нас тут… дела! — ответил Новиков, гоняя вилкой огурец по тарелке, потом вилку уронил и поднял стопарь, наполненный Лёшкой. — Всё, Ларочка, перезвоню! Я! Скоро! Перезвоню!

Всё это звучало так торжественно, что Ларка наверняка решила: Новиков хочет сделать ей предложение немедленно, а не ждать ещё год.

— А давай сходим туда? — предложил, выпив, Лёшка. — Где нас забрали?

Новиков об этом не думал — но предложение ему сразу понравилось: конечно, надо туда сходить!

«…посмотреть, как всё там было…» — сказал сам себе Новиков, весьма расплывчато представляя, что вообще он имеет в виду.

Им так не терпелось, что они поймали такси.

Спустя десять минут тачка остановилась ровно на том же месте, где в прошлый раз стояла машина с операми, в которую затолкали Новикова. Получилось вроде как Новикова вчера увезли, а сегодня доставили на то же место и высадили: гуляйте дальше, гражданин.

Местная публика по-прежнему располагалась там же и всё так же: полуразвалясь на лавках и ковыряясь друг в друге.

— У, суки, — почти в полный голос говорил Лёха, как будто собравшиеся здесь были виноваты в произошедшем.

На Новикова и Лёху поглядывали неприязненно.

— Чего ты на них взъелся? — негромко спросил Новиков.

— Суки, я говорю, — упрямо повторил Лёха.

— Пойдём отсюда, — засмеялся, впрочем, не очень уверенным смехом Новиков.

— Куда? — выдёргивал руку Лёха.

— В тот двор, — неожиданно предложил Новиков. — Где всё было.

— Что? — прошептал Лёха.

— Убийство, что, — ответил Новиков.

Минуту Лёха шёл за ним молча.

— Откуда ты знаешь? — спросил он, когда Новиков уверенно свернул в ближайший двор.

— Дурак! — вдруг догадался Новиков, о чём молчал Лёха. — Мне же опер говорил: во дворе по адресу Сретенский, дом десять… Тебе разве не говорил?

— Точно, — выдохнул Лёха.

Новиков почувствовал, что они оба по-прежнему пьяны, но вдобавок к этому ещё и чем-то напуганы.

Это было странное и общее чувство: они шли на место преступления, которое не совершали, но ощущенье было такое, что — совершали.

Молодые люди появились во дворе, озираясь, будто боялись увидеть труп, который так и лежит здесь с тех пор.

Во дворе никого не было. Стояла лавочка, тосковала пустая грязная песочница, вяло пах мусорный контейнер.

— Как ты думаешь, где? — спросил Лёха.

— А ты? — спросил Новиков.

— В песочнице, — решительно ответил Лёха и зачем-то указал пальцем на песочницу.

— А я думаю, у мусорного контейнера, — ответил Новиков негромко и пошёл на вялый запах.

Из контейнера, когда они уже подходили, то ли взвизгнув, то ли гавкнув, вдруг выпрыгнула собака — Новиков едва дух не испустил от ужаса, а Лёха так вообще подпрыгнул.

Они чуть ли не на цыпочках подошли к мусоросборнику и долго вглядывались внутрь.

Отвлёк их неприятный мужской голос:

— Вот вы где, обсосы.

Новиков с Лёхой оглянулись, увидев пред собой мужика под два метра ростом. Разноцветный хохол на голове и подведённые глаза внятно пояснили, кто пришёл.

— Вы кого там суками называли, обсосы? — спросил тип с хохолком.

Тип явно был под каким-то будоражащим кайфом.

Новиков с Лёхой переглянулись. Лёха вдруг перегнулся в контейнер и выхватил оттуда первый попавшийся предмет — им оказался старый чайник.

Лёха поднял руку — и стоял так с чайником, как проводник в поезде.

Новиков встал между другом и недругом, ещё не придумав, как исправить ситуацию, но этот, с хохолком, странным, женским каким-то, но очень сильным движением толкнул его в грудь, и Новиков повалился — в падении успев заметить, как Лёха взмахнул чайником, угодив противнику ровно в голову.

Спасла всех немолодая женщина, раскрывшая занавески в окне первого этажа и закричавшая:

— Вы что ж теперь каждый день тут будете убивать?!

Новиков поднялся, подхватил Лёху… не сговариваясь, они побежали, роняя слюни и матерясь…

«Убили!» — подумал Новиков, оглядываясь и видя сначала женщину в окне, а потом этого, с хохолком, валяющегося на земле.

Но спустя секунду Новикову в спину очень больно попал чайник.

— Ах, ты гад! — взбеленился теперь уже он, кинулся было искать этот чайник на земле, но тут уже Лёха подхватил Новикова, повлёк прочь из дворика.

Новиков старался матери никогда не врать. Она, безусловно, не знала многого, но если б вовремя посмотрела сыну в глаза и спросила: расскажи, что там у тебя, мой хороший, — он открыл бы всё. Под материнским взглядом терялся, как в детстве. Тем более, кто сказал, что оно кончилось? Детства нет только у родителей, а наше детство не прекращается никогда.