Чемпионат - Андрей Ваон

— Значит, если эти попрут: мяч отобрал и Боброву отдал. Всё просто. Без самодеятельности. Убегай, доставай, руби, если надо. Юра, если что, подскажет. Давай, не дрейфь! — напутствие закончилось, и команда пошла на выход. Второй тайм начинался.

Зрители в перерыве вновь воодушевились, и стадион встретил «Московию» оглушительным гулом.

— Требуют крови, — криво улыбнулся Юрий.

— Юр, дай мне пас, и я им снова забью, — Ромке хотелось играть и забивать, трибунные переживания его волновали мало.

Судья свистнул. А дальше… Всё пошло не так, всё пошло наперекосяк. Все как один игроки «Зенита» начали грубить на ровном месте. Но это было полбеды — Ромка убегал и ускользал, Бобров уходил финтами, а люденам было всё равно. Вскоре многие из них были окровавлены. Основная гадость заключалось в тотальной провокации — каждый из игроков «Зенита», каждый на свой лад и язык, стал оскорблять Боброва. Каждый из них будто знал его слабые места («Тренеры науськали, знают, куда шибать», — думал Юрий), и мерзкими словами-снарядами бомбардировали беспрерывно Юру, копя в нём злобу и гнев. А счёт держался прежним, только вот комбинации «Московии» стали захлёбываться в самых зачатках (Боброва был слишком отвлечён на то, чтобы не быть сломанным), но «Зенит» был пока тоже не слишком атакующим — дела «подрывные» требовали значительных усилий. А потом случилось.

Очередной грязный подкат против Боброва, от которого на этот раз он не смог увернуться. Уткнувшись лицом в чёрный газон, он мысленно прошёлся по всему организму — вроде ничего не болело. Но тут его ткнули бутсой, он поднял глаза и встретился с брезгливой рожей, которая выплюнула грязные ругательства, которые вместили что-то и про мать, и про Родину, про цвет кожи… Юра на миг упустил вожжи и всё, пошёл вразнос. Вскочив на ноги, он выкинул резко правую руку, увидел, как хам валится на спину, держась за окровавленное лицо. Дальше правила диктовали уже зенитовцы. Трибуны зашлись в экстазе, и началась бойня.

Идея о допущении откровенных драк между отдельными игроками команд (как давно уже дрались «таф-гаи» в хоккее) возникла через десять лет после первого Чемпионата. Первый ударивший удалялся, во время драки запрещалось трогать мяч, драка допускалась максимум между четырьмя игроками. Игра прекращалась, зрители неистовствовали, проливалась кровь. Особо ушлые команды так и строили свои тактики — спровоцировать, а потом и физически изъять из игры игроков. Идеальная комбинация подразумевала преимущества в три игрока.

Именно такой манёвр и предпринял «Зенит».

Проскурин схватился за голову. На защиту Боброва вылезли Васильев и Матросов. Людены запрограммированы на бой сегодня не были и полегли бы сразу. Уклонятся от драки было нельзя — в этом случае удаляли, по умолчанию, четверых игроков «уклонившейся» команды. Бобров успел оценить катастрофу — на крепких, но совсем ещё молодых парней двинулись те двое громил.

— Назад! — крикнул он Матросову и Васильеву. — Третий и пятый — на защиту! — скомандовал люденам, рассудив, что без Сашки и Ромы «Московии» будет полный «капут».

Стадион взревел, обезумев. Трибуны окрасились объёмными баннерами. Народ требовал крови. Людены, как и полагается, были крепкими, но против специально обученных головорезов долго выстоять они не могли. Бобров же, ожидая неминуемой развязки, давал последние наставления своей команде.

— Запритесь и просто выбивайте. Выстройтесь возле штрафной — не дальше и не ближе. Ром, карауль отскоки, и после этого пробуйте «собачки». Мяч долго не держи, убегать пытайся, если только будет пространство. Игнат… ну, летай, как можешь. Собственно, от тебя половина успеха сейчас зависит. Я виноват, так что будет биться за меня, — Бобров вздохнул и поплёлся к бровке, переброситься парой слов с Проскуриным и там же получить красную карточку.

— Обыграли они меня. Развели, — сокрушался Валентин Анатольевич.

— Да это я. Извините меня.

— При чём здесь ты! Я бы сразу в пятак первому бы зарядил, — горячился Проскурин. — Пускай бы они уже падали, и кошмар бы продолжился. Ты им всё сказал? Как надо?

— Думаю, да. Понадеемся на чудо.

Тем временем оба московских людена уже упали в неравном бою, а судья обозначил тремя красными карточками удаления и возобновление игры. Оставалось тридцать минут. Тридцать минут непрерывной осады, бомбардировки ударами и жестоким прессингом. Стадион гнал своих в атаку мощными волнами, которые накатывались, раз за разом разрушаясь о крепкий косяк из поредевших «московитов». Рома Васильев несколько раз пытался убегать прямо от своей штрафной, но только раз он смог приблизиться к чужим воротам и лупануть в «молоко». В остальном «Зенит» кружил комбинации, выстреливая издалека сильными ударами. Могучев справлялся. Зенитовцы в своей мощи были вальяжны и полны уверенности, что такое численное превосходство позволит забить им нужное число мячей, как минимум, два. Но время иссякало, а слаженность действий, подстраховка и самоотверженность москвичей разбивала все их радужные планы. Основное время истекло, и судья добавил десять минут. Проскурин на бровке и Бобров возле входа в раздевалки застонали.

Защищающиеся были измотаны и еле держались на ногах, но и зенитовцы также не блистали свежестью. Тем не менее, тиски сжимались и один из походов нападающего хозяев закончился падением возле штрафной. Оглушительный рёв и… пенальти! То, что нарушения не было, и зенитовец упал сам было также очевидно, как и то, что упал он до штрафной. Но «Зенит» «горел», а судья был совершенно не заинтересован в проигрыше фаворита. Васильев с Могучевым навозмущались на «горчичники».

К мячу подошёл капитан. Разбежался. Ударил. Перекладина! Мяч отлетает к нему же и он головой вколачивает его в сетку. Стадион ревёт. Но тут у судьи случался припадок справедливости и он, как будто сам удивляясь своей смелости, назначает свободный от ворот. Ведь такой гол не засчитывается. Матч дальше продолжать смысла не было, потому что началась вакханалия. Уже в который раз в истории Чемпионата.

«Московия» быстренько скрылась в раздевалке, судья с помощниками убежал в каморку, а игроки подзуживали население, размахивая руками.

— Всё, хана нам пришла, — сказал Бобров, выйдя из душа. — Заперлись? Надо ещё забаррикадироваться. И ждать, когда вызволят нас или их полицаи, или наши вояки, что здесь дислоцируются. А вот ребятам на трибунах вообще не спастись.

— Зато мы выиграли! — Васильев вновь не унывал.

— Выиграли, да… — Боброву взгрустнулось. «Хорошо, что Леру успел забрать», — облегчённо подумал он, вспоминая, как после девяностой минуты сбегал в ВИП-ложу и выдернул оттуда взволнованную Леру.

— Ты что? Самое же интересное!

— Вот именно, угрохают тебя тут. Пойдём, снизу досмотришь.

Лера была довольна — их провожали угрюмыми исподлобными взглядами местные хозяева жизни — она уходила со своим мужчиной, который стал одним из героев матча.

— У них прямо слюни потекли.

— Да, — кокетливо протянула она, стуча каблучками по ступеням. — Знал бы ты сколько предложений мне поступило.

— Пристойных?

— Разных.

— Лерусь, сейчас, как закончится, жди в соседней с раздевалкой комнате. Поедем вместе.

— Слушаюсь, мой генерал, — она, не в пример мужу, была настроена благодушно. И как раз в этот момент случился пенальти и всё остальное.

Дальше дела «Московии», что называется, пошли-поехали. Молодёжь становилась сыграннее день от дня, коллектив был дружный и сплочённый, а главный тренер был достаточно талантлив, чтобы воплотить теоретические расклады в прикладной, то есть игровой уровень. По отдельности, за исключением, может быть, Боброва, игроки вряд ли бы добились больших успехов, их сила была именно в том единении, созданном Ахметдиновым. И в этом была его главная заслуга.

К концу осени «Московия» уверенно шла на первом месте, забив больше всех голов и проиграв лишь одному сопернику — «Алании» с Кавказа. Юра был лидером команды и по духу, и по голам, и за пределами поля. Ребята частенько собирались вместе — в основном на природе или на даче у своего президента. Тимур панибратства не допускал, но со всеми был на равных, дорожа каждым. Но, конечно, Юра был для него на особом месте. Тимур не раз удивлялся случаю и везению, сведших его с этим талантливым юношей. А в Лере он, как и его жена, Лиля, души не чаяли. Вообще, Лиля, красивая, статная женщина, в паре с юной очаровательницей Лерой частенько поражали вечеринки футбольной и другой «элиты» (разной швали с аристократическими замашками). Лера с удовольствием крутилась среди знатных особ того времени, ни в коей мере не перенимая их повадки и образ жизни. Она была исследовательница по духу. И, продолжая учиться в кое-как пыхтящем универе, она на практике изучала психотипы различных людей. «Гламурная тусовка» была очень интересна с научной точки зрения.