Герои «безгеройного времени» - Туровская Майя Иосифовна

2. Роман по мотивам

Ты создана как бы вчерне, 

Как строчка из другого цикла...

Б. Пастернак

Предваряя свою книжку «Символ», американский писатель Альва Бесси замечает: «История эта вымышленная. Ни персонажи, ни ситуации, в которые они попадают, не относятся к кому-либо из живых или мертвых, хотя эта среда порождает множество им подобных».

Между тем Альва Бесси придерживался истории Мерилин Монро более дотошно, чем Сильвэн Ренер. И то и другое можно понять: жизнь изобретательнее в сочинении сюжетов, чем беллетристы. С другой стороны, форма романа дает возможность углубиться в мир интимных отношений своей героини, ища в них разгадки драмы. Он строит роман в двух планах: внешний, как бы документальный, отмеченный пунктиром эпизодов, точно датированных каким-нибудь событием из карьеры героини; и внутренний, состоящий из ее монологов наедине с собой и признаний врачу-психоаналитику. Эта своеобразная структура в случае художественной удачи могла бы стать залогом очень интересной формы романа. Но речь, собственно, не о романе и не его композиции. Речь о Мерилин Монро. Или о Ванде Оливер, как зовут героиню книги. )

Как и Мерилин Монро, она сирота; как и Мерилин Монро, она становится символом; как и Мерилин Монро, она несчастливая счастливица; как и Мерилин Монро, она ведет нескончаемую тяжбу со своим успехом.

Альва Бесси следит, как карьера богини секса постепенно и последовательно лишает Ванду Оливер надежды на любовь.

Не потому только, что она должна платить за свое продвижение: связь с режиссером или продюсером достаточно обыкновенное дело.

Но суть не в этом.

Ванде Оливер в общем-то удавалось уклоняться от этих слишком деловых связей. .Как удавалось это и Мерилин, которая на прямой вопрос интервьюера ответила не без кокетства, что «волков» она не так уж боялась, да к тому же жизнь Красной Шапочки в дремучем лесу Голливуда была бы без них скучновата. А случались в жизни Ванды Оливер и такие вполне деловые связи, которые составили тот небольшой багаж истинно человеческих привязанностей, которые ей довелось пережить. Нежный, лишенный страсти роман юной старлетки с немолодым и больным сердцем ее деловым агентом - одно из немногих ее счастливых и грустных воспоминаний.

Гораздо страшнее в жизни будущей звезды вынужденный быт, унизительная повседневность, которая накладывает свои семь печатей на душу: изнасилование в девять лет, немилый брак в шестнадцать, беспорядочность существования девушки, зарабатывающей себе на жизнь business-girl в окологолливудском мире фотоателье, дансингов, ночных клубов.

Таково повседневное «воспитание чувств» женщины, которой вскоре предстоит воплотить на экране всеамериканскую, а потом и всемирную мечту о любви, стать живым, пусть кинематографическим воплощением страсти и ее соблазнов.

«Вы вскарабкались вверх по лестнице в избранной вами профессии, и вы на вершине, - говорит Ванде Оливер ее врач и наперсник. - Люди, которые пишут вам, - даже эти несчастные больные, которые говорят, что бы они стали с вами делать, - выражают любовь как умеют, единственным доступным им способом. Для них вы недостижимый объект - объект любви, если хотите, символ. Вы представляете в их убогой жизни нечто, чего они никогда не получат».

Но именно оттого, что в жизни множества больных, несчастных, обездоленных или даже здоровых, в меру довольных, обеспеченных, в жизни мужчин и женщин ома представляет недостижимый идеал, символ, воплощение желаний, Ванду Оливер раздевают и насилуют не только физически, но и нравственно. И не только когда она дерется за свою карьеру, но и тогда, когда эта карьера уже в зените.

Белокурую.звезду сочиняли, как сочиняют рассчитанный на успех силуэт платья к зимнему сезону, как выпускают в свет беспроигрышный шлягер; как придумывают рецепт нового коктейля.

Ванде Оливер примеряли внутренний мир, который был бы ей «по фигуре» - по ее соблазнительной фигуре «sexy blond» - блондинки, округлые формы которой, согласно той же рекламе, не требуют бюстгальтеров и поясов.

Самое странное - а может быть, страшное, - что Ванда Оливер честно приемлет этот маскарадный, киношный внутренний мир. Ведь на этом она выросла; она тоже была одной из тех обездоленных, для которых знаменитые голливудские кинобоги были недосягаемой мечтой.

Она не может до конца совместиться с предложенным ей образом - для этого она слишком много претерпела. Но не умеет и отделить себя от него - для этого она слишком к нему стремилась. Она живет в полусогласии с собой - символом. Ей не очень нравится быть «предметом продажи», как откровенно называет ее один из продюсеров: «Я не предмет, я личность», - полусопротивлястся она. Так Мерилин, полунегодуя, полубравируя, отвечала репортерам: «Я личность. Мне не нравится быть символом. Но если уж быть символом чего-нибудь, то, конечно, секса». Так, полуоскорбленная, полупольщенная, она засмеялась, увидав где-то в Корее, в офицерском собрании, свой портрет из пресловутого календаря...

Для Ванды Оливер не было проклятого вопроса «быть или не быть». Она хотела быть, быть во что бы то ни стало; быть тем единственным, чем она могла себя представить в детских сумасшедших мечтах, компенсируя все убожество своего существования; быть тем, что, к счастью или к несчастью, дал ей бог и что было ее единственным достоянием, - быть физическим воплощением всеобщей мечты. Она принимала все условия игры - все, какие угодно, самые жестокие. Она инстинктивно избегала всего, что могло погубить ее карьеру: слишком прагматических связей, слишком сильных привязанностей, слишком драматического несогласия с навязанным ей внутренним миром.

Она жила в полусогласии, легко шла на компромиссы. Принимала обстоятельства такими, каковы они есть.

Она послушно улыбалась для обложек, фотогенично закидывая голову, отвечала репортерам, что питается устрицами и шампанским, действительно пила шампанское, дерзила, что не может спать одна и умеет любить кого угодно и как угодно.

Постепенно выяснилось, что спать она не может вовсе, а любить не умеет никого. Полусогласие обернулось несогласием, почти неврозом. Появился «синдром примадонны».

На этом кончается история восхождения к славе, и начинаются «сумерки богов».

Альва Бесси вдается в интимную жизнь своей героини со всеми подробностями - таков modus vivendi современной литературы. Но для биографии «богини секса» это имеет свой смысл. Она встречает разных мужчин - хотя есть между ними при всей их разности нечто общее. Но с кем бы и как бы она ни спала, это не приносит ей простого женского счастья и удовлетворения.

Такова, по мнению автора, скрытая драматическая пружина ее судьбы.

Физические травмы детства и отрочества; моральное растление по пути наверх - все это не дало развиться в этой женщине, казалось бы, созданной природой для любви и радостей плоти, ни умению любить, ни даже элементарным потребностям этой прекрасной и соблазнительной плоти. «Он был мил; он был добр; он был надежен; он был всем, чем не была я. Но... Это звучит жестоко... мне стало скучно... Я имею в виду, что в действительности между нами не было ничего общего... Одиночество толкнуло нас друг к другу. Одиночество разлучило нас». Так говорит Ванда Оливер о своем втором муже, звезде футбола, Баке Вишневском.

Ее третий муж, знаменитый художник, интеллектуал, который пытается приобщить ее к серьезному искусству, к серьезной жизни и серьезной любви, не может, однако ж, перебороть ни ее страшное прошлое, ни ослепительное настоящее: он чувствует себя принцем-консортом при голливудской богине, он чувствует себя поглощенным окружающей ее стихией разрекламированного секса и не ощущает себя настолько мужчиной, чтобы сделать счастливой свою жену.

Эти мучительные отношения кончаются отчаянным увлечением Ванды Оливер ее партнером по последнему фильму, который для романиста составляет крах третьего брака Ванды Оливер и, может быть, всей ее жизни.