Имперский ястреб - Диана Удовиченко

– Возьмите, командир, это настойка от морской болезни.

– Да нет, спасибо, сам справлюсь, – смущенно пробормотал я, не желая признаваться в постыдной слабости. К тому же, вид мага не вызывал доверия к его способностям. Вдруг выпью, и к нынешним симптомам добавится, скажем, расстройство желудка вкупе с сонливостью? То—то хорошо будет!

– Как хотите, – не стал настаивать Дрианн. – Тогда, может, посмотрите на нашу каюту?

Вот это мило! А я думал, каюта только у капитана, а мне придется делить трюм с солдатами.

– Вы не возражаете против моего соседства? – спросил маг, спускаясь вниз.

Каюта представляла собой крохотное помещение локтя три в длину и столько же в ширину. Сверху свешивались два парусиновых сооружения, больше всего напоминающие гамаки.

– Койки, – сообщил мальчишка.

В каюте было душно, всепроникающий запах соли почему—то ощущался еще сильнее, чем наверху. На меня накатил новый приступ тошноты. Пока я боролся с дурнотой, Дрианн к чему—то настороженно прислушивался.

– Что это? – спросил он и устремился прочь из каюты.

Спотыкаясь, я поплелся за ним. На верхней палубе сгрудилась вся команда каравеллы, не сводя глаз с капитана на мостике, который приник к подзорной трубе. Наконец, он опустил трубу и резко выкрикнул:

– Убрать паруса!

– Убрать паруса! – повторил боцман. – Живее, саймаровы дети!

Матросы кинулись выполнять приказ, а моряк неожиданно обратился ко мне:

– Прикажите своим людям уйти с палубы!

Что тут будешь делать? Я откашлялся и, стараясь придать голосу твердость, заорал:

– Солдаты, в трюм!

Вышло так себе, можно сказать, неубедительно. Тем не менее, капралы, проникнувшись серьезностью момента, быстро навели порядок среди недовольных воинов и согнали всех вниз. Между тем боцман продолжал разоряться:

– Грот на гитовы! Шевелитесь, ежа вам в глотку! Марселя долой!

Улучив момент, когда он замолчал, переводя дыхание, я спросил:

– Что случилось?

– Буря идет! – моряк указал куда—то в сторону горизонта.

Сколько я ни напрягал зрение, ничего, кроме крохотного черного пятнышка, разглядеть не сумел. Между тем, не прошло и минуты, пятно увеличилось вдвое.

– Шли бы вы в каюту, лейтенант, – сурово посоветовал боцман.

Но я уже не мог оторвать глаз от странной картины, разворачивающейся в небе. Пятно стремительно приближалось, по мере увеличения изменяя свою окраску: рваные края отсвечивали угрожающе—лиловым цветом, переходящим в чернильную синеву, центр же оставался черным. Неожиданно мощный порыв ветра чуть не сбил меня с ног и заставил вцепиться в борт обеими руками. Палуба бежала из—под ног. Вокруг потемнело, и, подняв глаза, я увидел разверзшуюся над нами бездну. Не знаю, что это было – тучи, или что—то другое, недоступное человеческому пониманию, но оно вращалось и опускалось все ниже, словно пытаясь всосать внутрь себя корабль. Ветер теперь налетал неистовыми шквалами, вздымая вокруг огромные волны. «Шайани», идущая без парусов, взбиралась на них, словно на гору, и ухала вниз, заставляя мое сердце проваливаться куда—то в область желудка.

– В каюту, парень! – проорал боцман, пытаясь перекричать завывание стихии.

Поздно, теперь я уже при всем желании не смог бы оторваться от борта без риска улететь в воду. Рядом со мной болтался незадачливый маг. Ветер трепал рыжие волосы, создавая вокруг его головы странное подобие нимба и унося прочь обрывки заклинания, срывавшегося с губ мальчишки. Меня посетило нехорошее предчувствие, хотя, конечно, в создавшейся ситуации ничего доброго ждать и не приходилось. Одной рукой держась за борт, другой Дрианн достал из кармана пузырек, зубами вырвал пробку и вылил содержимое вниз. По воде расплылось маслянистое, отливающее багрецом, пятно, заставившее волны отбежать назад. Вокруг каравеллы образовалось абсолютно гладкое, ровное водное пространство, какое бывает во время штиля. А за ним, накатываясь одна на другую, яростно бушевали волны.

– Идиот! – завопил я. – Держись крепче!

Заклятие Тихих вод годится разве что для узкой горной речки. Там оно способно усмирить бурный поток на несколько минут, достаточных для того чтобы перебраться на другой берег. Но применять его в открытом море в шторм равносильно самоубийству. Как я и ожидал, действие чар вскоре прекратилось, и волны, сбившиеся со своего ритма, образовали невиданный вал, который двинулся прямо на нас.

– Молитесь, ребята! – долетел до меня откуда—то издали искаженный ветром голос боцмана.

Не помню, что было дальше. Кажется, я действительно молился. А может, это было что—то другое, родившееся в самых сокровенных глубинах души и вылившееся отчаянной мольбой о пощаде. Я произносил какие—то чужие несвязные слова, смысла которых сам не понимал, но их звучание было странно знакомым, словно пришло из прошлых жизней. Потом меня накрыла тьма, исчезли звуки и цвета, я задохнулся под толщей воды, которая схватила и поволокла куда—то обессиленное тело. Мир перестал существовать…

– Господин лейтенант! Господин лейтенант, очнитесь же!

Кто—то немилосердно давил на грудь, затем меня перевернули на бок, чувствительно приложив носом о твердые доски. Легкие содрогнулись, и я зашелся в мучительном кашле, извергая из себя морскую воду вместе с содержимым желудка.

– Слава Лугу, вы живы! – возликовал знакомый голос.

– Маннаина благодари, придурок, – сердито посоветовал хриплый бас боцмана. – Только благодаря его заступничеству и выжили после твоего заклинания.

– Я просто… просто…

– Просто угробить нас решил? – предположил боцман.

Я еще немного покашлял и прошептал:

– Ветер надо было заклинать, а не море…

– Знаю, – оправдывался недоучка. – Я же и говорю: с воздухом у меня хуже получается, чем с водой.

М—да, что—то нынче не то творится с образованием!

Не дав этой мысли окончательно оформиться и развиться, я уселся на палубе, опираясь на дрожащие руки.

– Ну, ты как, лейтенант? – усмехнулся боцман, протягивая мне плоскую флягу. – Хлебни—ка вот… за второе рождение.

Я сделал большой глоток и замер, когда огненная струйка ядреного островного рамса обожгла пищевод. Контрабандный, наверное. Хорош! Вернув боцману флягу, оглянулся по сторонам. Надо же, уже вечер! Край моря, в котором утопал полукруг солнца, окрасился алым, ветер стих, вода выглядит мирно и безобидно.

– Обошлось, – вздохнул боцман. – Только двоих матросов смыло, да фок—мачта пополам треснула.

Ага, значит, эта вот штуковина называется фок—мачта. Действительно, треснула.