Генрих VIII и его королевы - Дэвид Лоудз

История падения Анны Болейн еще более противоречива, чем история ее восхождения. Когда Екатерина умерла, все, казалось, испустили общий вздох облегчения. Возможно, теперь Мария станет вести себя не столь вызывающе, когда ее не будет поддерживать несгибаемая материнская воля. Возможно, император будет менее заинтересован во вмешательстве в английские дела и потребует от своего посла, чтобы тот прекратил действовать как подстрекатель. Возможно, те, кто продолжал признавать Екатерину королевой, смирятся теперь со вторым браком короля, и угроза политической нестабильности уменьшится. Часто говорилось о бесчувственности короля и его бестактной радости, но это было вполне понятно в создавшихся обстоятельствах. Несмотря на то, что, по сообщению Эдварда Холла, Анна по случаю траура облачилась в желтое, ее реакция была, вероятно, еще более двусмысленной[102]. Теперь было меньше оснований оспаривать ее статус, но в действительности ее больше заботили претензии Марии на статус Елизаветы, а здесь все оставалось неизменным. Может быть, ей приходило в голову, что если она потеряет непредсказуемое расположение короля, то возникнет опасность, что его заставят или убедят вернуться к первой жене. Однако при ее прекрасно развивавшейся беременности и добром расположении Генриха не было, казалось, никаких явных поводов для беспокойства. Анна даже сделана еще одну попытку примириться с Марией, предложив себя в качестве «второй матери» в обмен на признание. Возможно, она попыталась воспользоваться ее бурным отчаянием или действительно испытывала сочувствие. В любом случае, она зря потратила время, потому что Мария оказалась не более сговорчивой, чем раньше. Шапуис был искренне опечален смертью Екатерины и оскорблен поведением Генриха, но поскольку отношения империи с Францией зашли в очередной тупик, не было надежды, что император обратится за защитой к своему кузену. Более того, король уже сказал послу без обиняков, что отношения между ним и его дочерью вообще не касаются Карла[103].

В конце января, однако, события приняли драматический оборот. Анна стала трудно переносить свою беременность, что вызвало у нее депрессию и раздражительность, а 24 января Генрих свалился с лошади, после чего два часа находился без сознания. Он быстро поправился, но испытал тяжелое потрясение. А пять дней спустя Анна в результате выкидыша потеряла сына, и король пережил почти истерический приступ жалости к себе. Был ли этот выкидыш результатом потрясения после несчастного случая с королем, как утверждала сама королева, или результатом кульминации всех трудностей, которые она уже пережила, мы не знаем, но последствия его оказались чрезвычайно серьезными. В конце концов это был второй выкидыш после трех беременностей, и неудивительно, что Генрих должен был почувствовать, на какой он вступил путь. Бог все еще отказывал ему в сыне. С избирательной амнезией, которая была для него типична, он заявил, что его завлекли в этот брак, а Бог этого не одобрил. Этот брак оказался недействительным и никчемным, и ему необходимо взять другую жену. Тревога в связи с этой вспышкой и многие сопутствующие ей обстоятельства — все это исходит из сомнительного источника, т. е. из отчета, представленного Шапуису маркизом Экстером и переданного затем императору. Все это представляется до определенной степени правдоподобным, но мнение о том, что эти довольно дикие мысли, высказанные в момент отчаяния, являются обдуманным политическим заявлением короля, должно восприниматься скорее как высказанное вслух желание. Утверждали также, что к январю 1536 года Генрих уже испытывал интерес к Джейн Сеймур и что Анна объясняла свое несчастье главным образом неверностью короля, за которую она его горько упрекала. Все это подтверждается независимыми источниками, не современными, а скорее всего сохранившимися в устной передаче и исходившими от одной из дам Анны, о чем много лет спустя сообщил Джордж Уайет:

«Поскольку эта женщина была преисполнена скорби, рассказывали, что король пришел к нее и скорбел и обвинял ее в гибели их сына, и услышали, как вырвались слова ее сердечной муки, возлагавшие вину на его недоброту…»[104].

Анна и раньше реагировала весьма болезненно даже на самый невинный флирт своего мужа, а это оказалось гораздо более серьезным, так что рассказанная история вполне может быть правдой.

Не следует, однако, делать вывод, что эти события конца января и начала февраля прямо привели к громкому скандалу и падению Анны в конце апреля. Много лет спустя Николас Сэндер, католический публицист и враг дочери Анны Елизаветы, распространил историю, согласно которой ребенок, которого преждевременно родила королева, имел серьезные уродства и что из этого Генрих сделал вывод, что он не мог быть его отцом[105]. Если такое предположение правильно, то подобный вывод вполне мог быть сделан, ибо уродство детей признавалось в то время божественным осуждением обоих родителей. Оно также ассоциировалось с незаконным зачатием, и в особенности с инцестом. Следовательно, существует большой соблазн увидеть обвинения, выдвинутые против Анны, в этом свете. Ассоциация колдовства с инцестом и другими формами запретных сексуальных связей может также объяснить те высказывания, которые позволил себе Генрих, утверждая, что его невольно сделали жертвой черной магии. К сожалению, эта удобная и психологически привлекательная теория не опирается на какие-либо современные свидетельства, согласно которым у недоношенного плода не было отмечено каких-либо уродств. Плод этот имел три с половиной месяца и поэтому должен был исследоваться особенно тщательно, чтобы определить его пол. К тому же, в отличие от событий лета 1534 года, не было предпринято никаких попыток скрыть происшедшее. Генрих оплакивал потерю «своего мальчика» и роптал на Бога и судьбу, но не на Анну. Это она обвинила его в неверности, а не в чем-либо другом. Все это не вполне точно, но необходимы какие-то особые аргументы, чтобы объяснить, почему уродство, которое должны были заметить еще в январе, прошло незамеченным до конца апреля, чтобы внезапно превратиться в неизвестную ранее причину громкого обвинения в предательской супружеской измене[106]. Истина, кажется, состояла в том, что позиции Анны серьезно пошатнулись из-за ее выкидыша, но ни в коем случае не рухнули.

Эта ситуация ослабила давление на Марию, потому что больше не было необходимости провоцировать гнев короля, представляя арагонский брак как средство ее реабилитации. К тому же теперь не имело особого значения, признает она Анну королевой или нет. Итак, Генрих временно прекратил свое давление на Марию с требованием клятвы повиновения, а она поняла это так, что любое ослабление позиций Анны автоматически усиливает ее собственные. Открылись также и новые возможности. Отношения Генриха с Джейн Сеймур перешли за границу галантного «ухаживания» и предстали как впечатляющая реальность. По уровню своему Джейн не шла в сравнение с Анной, но этот уровень уже ничего не решал. Болейны несли бремя ответственности за политику последних двух лет, которая была так мало популярна, но которой никто, кроме Фишера и Мора, не осмеливался реально противостоять. Следовательно, ее смещение могло бы успокоить многих страждущих. Для Генриха это была манящая возможность нового старта. Что бы он ни чувствовал к Анне, он знал, что с ней связано охлаждение в его отношениях с императором, и как бы он ни настаивал, многие из его подданных отказывались признать Елизавету законной. Третий брак, по поводу которого не могло возникнуть сомнений, может помочь ему заставить забыть все это «великое дело». Мы не знаем, ухватилась ли Джейн за одну из этих возможностей, но ее честолюбивый брат Эдвард наверняка все это предусмотрел. Назначенный в марте в состав тайного совета, он воспользовался добрым отношением короля, чтобы поощрить Генриха, и вошел в союз со сторонниками Марии. Их далеко идущие планы не во всем были совместимыми, ибо Эдуард, без сомнения, намерен был стать дядюшкой наследника трона. Но у них была ближайшая общая цель — сместить королеву, и этого было достаточно, чтобы поладить.

Джейн старательно обучали тактике «сдержанности», которой сама Анна пользовалась между 1527 и 1532 годами.

«У нее не было большего сокровища в этом мире, чем ее честь, и она предпочла бы тысячу раз умереть, только бы не запятнать ее…»[107] и т. д.

Когда Генрих проявил полную глупость, послав ей дорогой подарок и письмо, она вернула и то и другое с выражениями нижайшего почтения и покорности, но с демонстративной непреклонностью. Если бы Джейн была предоставлена сама себе, она вполне бы могла стать любовницей короля весной 1536 года, но это не устроило бы Эдварда или его вновь обретенных друзей. Влияние этого заговора против короля оценить нелегко. Шапуис, который умел уловить любой сигнал, ошибался, говоря, что «дни наложницы сочтены» и что король «сильно влюблен в Джейн» и серьезно обсуждает перспективу женитьбы на ней. С другой стороны, существует множество свидетельств, относящихся к концу апреля, что влияние Болейнов при дворе было еще очень сильным и что система этой фракции еще работала вовсю. Одним из декретов, получивших одобрение короля от 14 апреля, было выведение города Линна в Норфолке из-под юрисдикции епископа Норвича, и вскоре после этого он был присоединен к владениям графа Уилтшира, который также получил выгодную аренду, по милости короля, в Ралее в Эссексе.