Рождение Зимы - Брайан Ракли

Тейм Нарран пробирался сквозь этот хаос. Он протискивался в каждую толпу и отмахивался от мехов с вином, которые ему предлагали. Такой кутеж был ему знаком. Когда-то, молодым еще человеком, он после победы над Кровью Горин-Гир в Долине Камней, потрясенный и взволнованный азартом первого сражения, несколько дней предавался излишествам в Тенври. Это была не самая крупная битва: всего несколько тысяч захватчиков, которых не поддержали другие Крови Гир. Тем не менее это опьяняло. Кровь Ланнис противостояла старинным врагам, обменивалась с ним ударами и вышла победителем.

Однако сегодня вечером ни радости, ни волнения он не ощущал, только какое-то неопределенное чувство облегчения, что еще жив, и при этом он сам как бы осуждал это облегчение: и дело здесь не в вине за то, что выжил, хотя так много человек, которых он сюда привел, уже нет. Просто он устал не только телом, но и душой.

Тейм подошел к палатке Гривена ок Хейга и стал ждать, пока один из стражников испрашивал разрешения пропустить его. Прохаживаясь перед входом, чтобы спастись от холода, он вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Недалеко палатки, почти скрытый тьмой, стоял Кейл и невозмутимо наблюдал за ним. На какое-то мгновение их взгляды встретились. Тейм отвел глаза первым.

— Пришел просить объедки с высокого стола? — вкрадчиво произнес Кейл.

Тейм напрягся. Слова Кейла и заключенное в них презрение зажгли гнев в его груди. Он всегда считал себя человеком, умеющим владеть собой, но сейчас вдруг обнаружил, что железные цепи могут и порваться.

— Берегись, Нарран, — словно издалека, услышал он слова Кейла, точнее, ему показалось, что они прозвучали в его собственной голове. — Говорят, ты — лучший фехтовальщик в долине Гласа, но сейчас ты играешь в игру покрупнее.

Опять волна ненависти окатила Тейма, он поймал себя на том, что насмерть вцепился в рукоять меча. Но когда он, еще не решив, что за этим последует (и хочет ли он, чтобы последовало), поднял глаза, Кейл уже исчез.

Когда Тейм предстал наконец перед Верховным Таном, то обнаружил в душе полную пустоту. Он думал, что ему труднее будет справиться с гневом и удержаться от слов, которые ему хотелось бы сказать этому человеку. На самом же деле он просто чувствовал усталость, как будто короткая стычка с Кейлом лишила его последних страстей. Пожалуй, он был даже благодарен Кейлу. Он советовал Рорику нан Килкри-Хейгу скрывать свою ярость, а оказывается, ему и самому стоило бы последовать этому совету.

Гривен ок Хейг полулежал среди груды огромных подушек, накиданных перед троном, и наблюдал за почти раздетой танцующей девушкой, извивавшейся в центре палатки. В одной руке он держал золотой кубок, в другой — баранью ногу, которую лениво обгрызал. Позади тана, по обеим сторонам пустующего трона стояли музыканты с лирами и дудками и наигрывали странную, замысловатую мелодию. Они были одеты в рубашки из легкой белой ткани, такие же носят артисты, сопровождающие какого-нибудь выдающегося торговца из Тал Дира. Десять или пятнадцать человек расселись по краям ковра, на котором танцевала девушка: капитаны армии Крови Хейг, судейские чиновники Гривена, воины Тарал-Хейга и Эйт-Хейга. Рорика здесь не было. Вообще никто из Крови Килкри или Крови Ланнис приглашен не был.

Гривен на мгновение оторвал взгляд от девушки и сделал жест растерзанным куском мяса в сторону Тейма:

— Наш капитан Ланнис-Хейга, — перекрывая звуки музыки, сообщил он. — Присоединяйся.

Тейм покачал головой:

— Нет, спасибо, — сказал он и немного отодвинулся, поскольку танцовщица в этот момент проходила между ним и Таном Танов.

Гривен махнул девушке:

— Стой. Довольно.

Музыканты сразу смолкли. Девушка отступила к краю ковра и присела на корточки. Тейм, недолго думая, двинулся вперед, его будто втягивала пустота, образовавшаяся после ухода танцовщицы. Ковер под его ногами был богато украшен сложным переплетением цветов и листьев. Странно было видеть его здесь, в диких горах Даргеннан-Хейга.

— Выпьешь с нами? — спросил Верховный Тан.

— Прости, я зашел просто поговорить. Не знал, что у тебя гости.

Гривен рассмеялся, отложил баранью ногу и вытер пальцы о подушку.

— Конечно, у меня гости! А что еще делать в такую ночь?

— Конечно, — согласился Тейм. Ему было неловко под внимательными взглядами такого числа людей. Он знал, что здесь друзей не найдет. Не нужно было бы сюда приходить, но он вообще стал хуже соображать после бойни в Ан Каман Форте. В конечном счете отряды Ланнис и Килкри пробились в эту крепость ценой двух сотен жизней, если не больше. То, что за этим последовало — методическое уничтожение любого захваченного в плен, — казалось уже лишним. Тем более что всего через несколько дней пришло известие о пленении Игрина. Некогда могущественный Тан Крови Даргеннан был загнан в угол покинутой пастушьей лачуги, при нем осталась только горстка голодных и измученных воинов из его Щита.

— Ну, раз ты не хочешь присоединиться, тогда говори, что хотел сказать.

— Правитель… — начал Тейм, но тут его прервал громкий стон. За кольцом отдыхающих капитанов и чиновников, на соломенной циновке, как ребенок, которому снится страшный сон, свернулся Игрин ок Даргеннан-Хейг. Он лежал спиной к Тейму, с подтянутыми к груди коленями, а на голове — грязная повязка. Как разглядел Тейм, раненые плечи Игрина тряслись, и по всему крупному телу то и дело пробегала дрожь.

Гривен тоже взглянул на пленника.

— А, да, — легко сказал он. — Смотри, даже наш непослушный друг присоединился к нам.

— Он, кажется, нездоров, — пробормотал Тейм. Он знал, что видит. Когда-то давным-давно это называлось «Королевская Милость»: участь правителей, которые посягнули на трон и потерпели неудачу.

— Да, печально, — сказал Гривен. — Он расстался с глазами; нет ничего лучше, чтобы подумать над собственным безумием. Так говори, чего ты хочешь.

Резкий голос Верховного Тана сразу заставил Тейма опять повернуться к нему.

— Я хотел бы забрать своих людей, правитель. Утром.

Гривен вздернул брови:

— Мы через два дня выступаем. И ты это знаешь. Я как раз сегодня послал верховых в Веймаут, чтобы нам приготовили торжественную встречу.

В комнате наступила мертвая тишина. Гости Верховного Тана обратились в слух. Тейм почувствовал, как жар ползет по его щекам.

— Мои люди мечтают о доме, правитель. У них есть жены, к которым они хотят вернуться. Как и я. Приближается Рождение Зимы, а на возвращение потребуется не меньше месяца. Даже больше, поскольку с нами раненые и больные. Погода в землях Килкри и Ланнис ухудшается с каждым днем, это нас еще задержит.

— А как же торжества здесь? — с явной озабоченностью спросил Гривен. — Разве твои люди не заслужили отдыха? Или недостойны разделить с нами радость победы?

Слова тана больно укололи Тейма, и он почувствовал наконец, как в нем легонько зашевелилась та ярость, которую пробудил было, а потом погасил Кейл.

— Ни я, ни мои люди не вкладывали в это душу.

Верховный Тан несколько секунд разглядывал воина. Казалось, он хотел о чем-то спросить. Но нет, он только резко откинулся на многочисленные подушки.

— Ну и в чем же дело? Иди, если должен. Забирай своих людей. Я препятствовать не стану.

Тейм поймал себя на том, что готов вздохнуть от облегчения, но ему удалось справиться с собой. Он поклонился Тану Танов:

— Спасибо, мой господин. Мы выйдем на рассвете.

Он повернулся и поднял полог, закрывавший вход.

— Нарран, — тихо окликнул его Гривен.

Тейм, уже почти вышедший в ночь и успевший глотнуть чистого морозного воздуха, остановился и оглянулся. Гривен, прищурившись, смотрел на него.

— Сколько людей вернется с тобой в Андуран?

— Восемь сотен, если считать и тех, кто еще может умереть, — безжизненно произнес он.

Гривен задумчиво кивнул, не спуская с Тейма глаз.

— Скажешь Кросану то, о чем я просил? — только и сказал он.

II

К тому времени, как лодка ткнулась носом в скалистый берег и остановилась, Оризиан уже не мог подняться. Окровавленная рубашка прилипла к телу, в голове стучало, как будто сердце теперь находилось именно там, от каждого вздоха все тело пронизывала острая боль. Он мучительно кашлял и чувствовал, как что-то клокочет у него внутри. Он слышал, как Рот выпрыгнул из лодки, сапоги заскрипели по каменистому берегу.

— Нужно убираться с берега, — сказал Рот.

Оризиан хотел сказать, что он не может двигаться, но сумел только пробормотать что-то невнятное. Губы пересохли и растрескались. Он провел по ним языком. Тогда Рот обнял его за талию и поднял из лодки. Оризиан вскрикнул от боли.

— Прости, — услышал он шепот Рота.

Оризиан уже ничего не видел, кроме расплывчатых пятен, которые плавали и гасли на краю его сознания с каждым ударом сердца.