XX веков спустя - Kancstc
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что надо Макар Макарыч? — спросил он вежливо.
— Да вот смотри… — Макарыч указал куда-то в сторону.
Федя повернулся и тут же получил затрещину. Рука мастера оказалась воистину тяжела и отправила проштрафившегося работника на карачки. Пока он лихорадочно собирал себя в кучку, Макарыч не спеша сгрёб его ладонью за шиворот и легко, как котёнка — одной рукой! — поднял так, что ноги несчастного не касались пола и вопросил:
— Ты… — пропущено цензурой, — какого… — снова цензура вычёркивает, — тут устроил? Ты… — и снова цензура вычёркивает, а я ещё раз порадовался, что диктофончик не забыл активировать, — …малолетний, какого… — опять совершенно шедевральный заворот, — своими кривыми и грязным руками в прошивку лазаешь?
— Макар Макарыч!… — заблеял проштрафившийся, — Меня барыня просили… я не сам…
— А вот я тебе сейчас такое просили…
— Макарыч, оставь мальчишку, это правда, я его попросила! — раздалось откуда-то из-под распотрошённого «Тёрна».
Спустя пару секунд тётя вылезла из-под стоящей на стапеле машины, в заметно поношенной спецовке, с обычным гаечным ключом в руке и идеально уложенной причёской. И как это я не заметил как она тут появилась? И правда увлёкся работой. А… так скажем, конструктивное обсуждение возникшей проблемы стало медленно, но верно разгораться:
— Да! Лиза! Тыж… — и ещё заворот, но звучала в нем уже некая теплота и забота, — что творишь? Вот… — и опять короткая ёмкая фраза, которую на современный литературный язык можно перевести как «зачем?», — тебе эту… — и ещё сколько-то эпитетов, — прошивку ломать?
По ходу этой тирады мастер не глядя отбросил несчастного Федю куда-то назад. Тот, охая, на трёх ногах, придерживая четвёртой конечностью где-то в районе задницы, поспешил ретироваться. А ведь на первый взгляд не скажешь про Макарыча, что он богатырь. И ростом-то не особо велик. А тётя, тем временем, продолжила спор:
— Да потому что на этой… — ого как тётя заворачивает! — прошивке только с улитками наперегонки летать!
— А тебе, егоза, всё мало? Мало ты по осени… — нда, исчерпывающее описание случившегося ДТП.
— Да этот… — ого какая характеристика второго участника аварии! Если тётя ему хоть что-то из этого высказала, теперь бедняга если и ездит, то только на пассажирском сидении. Вернее, под пассажирским… — сам виноват! Какого… — и снова весьма эмоциональные эпитеты, — полез поперёк?
— Да… — вот это посыл! — с ним! Я о тебе пекусь! И Захар команду дал, никаких перепрошивок!
— Да что ж это… — да! Тут ещё вопрос, кто круче заворачивает, то ли Макарыч, то ли тётя…
И тут раздался жалобный писк:
— Мама…
А вот и Дашенька подтянулась. Ну и чего это у неё глазки такие кругленькие и ручки дрожат? А вот чего:
— А что в-в-в-в-вы тут так ругаетесь?
— Да мы не ругаемся, мы разговариваем, — равнодушно пожала плечами старшая баронесса.
А я не выдержал и снова влез:
— Ну так я же говорил: детство-то где прошло? В муромских лесах. Места там глухие, люди дикие, игрушки деревянные, топором рубленые. Там, Дашенька, матом не ругаются, там так разговаривают.
Макарыч на это хохотнул:
— А ты, барин, толк в жизни знаешь!
Но тут же посерьёзнел:
— Нет, Лизонька, не проси! Захар Георгиевич приказал и с Михаилом Алексеевичем всё согласовано.
Тут я снова влез, озвучивая мысли, вертевшиеся у меня в голове:
— Тётя Лиз! Понимаете, когда блок перепрошит, непонятно кто его правил и что в новой прошивке. Может это ваша прошивка, а моет туда под это дело кто-то какую гадость залил.
— Вот! — Макарыч назидательно поднял к потолку указательный палец. — А Серёга-то, я смотрю, точно не дурак! Так что, Лизавета, не дёргайся.
— Вот… спелись, — косо взглянув в сторону дочери тётя Лиз сдержала тихое незлобное слово. — Ну тогда хоть настройки не блокируй!
— Не буду, — согласился Макарыч, — но ограничение скорости поставлю.
И тут я снова влез:
— Нельзя, Макар Макарыч! Вдруг удирать придётся?
Мастер снова задумался, покачал головой:
— Ладно, сделаем так: ограничение я поставлю, но завяжу его на предохранитель. Если что — срываешь его рукой и ограничение сбросится.
— Вредные вы все… — проворчала тётя Лиз, уползая под брюхо стоящего на стапеле «Тёрна», правда почти тут же оттуда донеслось: — Дашенька! Ты иди к себе… Нам тут ещё на пол часика где-то и будем ужинать…
Ну а я вернулся к назначенному мне для контроля стеллажу. А выявленный контроллер с правленой прошивкой я решил отнести дяде Захару: пусть с ней разбираются специально обученные люди: что там поправили, когда поправили…
За ужином Даша была необычно тихой и поглядывала на маму с некоторым испугом. Похоже, за вчера и сегодня она узнала свою родительницу с совершенно необычной стороны. Наконец она решилась:
— Ма-а-а-ам… а что ты так… с этим механиком?..
Тётя Лиз рассмеялась:
— Тебе же Серж всё объяснил! А Макарыча я знаю ещё с Андреево, он работал на мехбазе нашего лесного завода, много нам, мелким, помогал. То-есть делать он нам ничего не делал, говорил, что нельзя, но подсказать, научить — всегда пожалуйста.
— И ругаться тоже он тебя научил?
— Да это разве ругаться? — искренне удивилась тётя, а я подначил:
— Ходить, пить, курить и говорить матом вы начали одновременно. О том, что есть слова не матерные вы узнали только тремя годами позже…
Даша на это надулась так… Я аж испугался: никак сейчас лопнет? А вот тётя рассмеялась и отмахнулась:
— Да ну тебя! Медовухой меня первый раз угостили когда мне было шестнадцать… Да та же баба Валя. Медовуха-то на травах, с клюквой, да не простая, ставленная… Правда молодая, всего сорок лет… А матом… так с лесорубами по-другому нельзя. Без мата они просто не понимают, вообще ничего… Эх, доченька! Честно, очень жалею что ты тут росла, в этой… фильтрованной своей клоаке. Там бы общалась с нормальными людьми, природу бы увидела, нормальную жизнь. А тут одна скукота. Одна надежда, что Серж тебя расшевелит.
Сразу после ужина
