Стихотворения - Давид Бурлюк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дочь
Ор. 10.
Девочка расширяясь бедрами,Сменить намерена мамашу.Коленки круглые из-под короткой юбкиЗовут:Приди и упади…Точеностью коленокРасплющила сердце мне.
«В лесу своих испуганных волос…»
Op. 11.
В лесу своих испуганных волосТаилась женщина — трагический вопрос…
Кто он
Ор. 12.
Неизъяснимыми очами кто-то в душу смотрит мне,Грозно тайными речами просекаясь в тишине.Кто он демон или правды добрый гений, верный друг,Или только тень бравады, что пред мной явилась вдруг?Или это отраженье, будто в Гарце, — при луне,Самого себя, в смущеньи вдруг причудилося мне?!..Неизъяснимыми ночами эта тень всегда со мной,Грозно тайными, речами сотрясает мой покой.
1928
Поездка за город
Ор. 13.
Как луч бросаемый домнойПадает на соседний лесЯ выброшен ночью огромнойНью-Йорка на выси окрест.Разница здесь проследима:Луч никогда назад не возвращаетсяВ родимый горн, где лучи висят.
Зелень лесов
Ор. 14.
Как примитивна эта зеленьВ сравненьи с крышами домовОна дань тел; родные кельиДля птиц; зверушек — отчий кров.
Марусе («Когда был жив и молод…»)
Ор. 15.
Когда был жив и молодБыла весна ясна,Но ныне труден молотОн жмет на рамена; Кругом так много близких, Но братьев — никого… Одни собвеев визги Корявою ногойПрорвали перепонкуИ слух мой онемел… Одною счастлив женкой — Она любви удел.
Размышленья час
Op. 16.
Сумерки свод превратили в палитру художника,Тучи задумчиво сини, палевы пятна заката.Сердце у вечера стало покорным заложником,Прошлым забылось, мечтает о бывшем когда-то.Я простоявши Нью-Йорке так долго, не видел простора,Только стальные размеры, только охваты цемента…Жизнь беспрерывно тянулась кремнистую гору,В счетах скупого на корку упавшего сента.Прошлое знаю и разуму прошлое мило;То что случится надолго неймет воображенья —В младости верил, и сердце ударом частило,Рвалось грядущее, мир и в его достиженья…Но теперь дорожа, утоляю я жажду текущим,Медленно жизнь изучая глоткамиСтал я философом, дубом кряжисто растущим,Что размышлений потока любим облаками.
1928 г.
Прием Хлебникова
Ор. 17.
Я старел, на лице взбороздились морщины —Линии, рельсы тревог и волнений,Где взрывных раздумий проносились кручины —Поезда дребезжавшие в исступленьи.Ты старел и лицо уподобилось картеИсцарапанной сетью путей,Где не мчаться уже необузданной нарте,И свободному чувству где негде лететь!..А эти прозрачные очи глазницыВсе глубже входили, и реже огняПробегали порывы, очнувшейся птицы,Вдруг вспомнившей ласку весеннего дня..И билось сознанье под клейкою сетьюМорщин, как в сачке голубой мотылекА время стегало жестокою плетьюНо был деревянным конек.
Этюд на Брайтон-Биче
Ор. 18.
Обворожительно проколота соскомТвоя обветренная блузка!Изображу ль своим стихом,Что блузка бюсту была узкой…К тому же бризовый порывПодувший резво океанаПошире душку приоткрыл,Чтоб встречных стариков изранить…
«Я вижу цели, зрю задачи…»
Op. 19.
Я вижу цели, зрю задачи —Я презираю златозвон,Что по сердцам банкрутским скачет,Не находя отметки «Вон» — Я друг, заступник слабых, бедных; За них словесный поднят жест; Средь криков оргии победных Мои слова не знают: лесть!Пролетарьята редкий воин,Поэт — словесный метеорОн удивления достоин,Когда слепит буржуя взор. За мной не шли толпой зеваки, Для избранных ковался стих Острей испанские навахи И вточь она — ударно лих!..Я был когда-то, был в легендеСвирепо растянувши лук;Восточно выспренним эффенди,Надев цветистый архалук; Но ныне потонул асфальте Я, катастрофы краснознак. Теперь затеряна спираль та, С которой сросся так!
«Я сидел темнице смрадной…»
Ор. 20.
Я сидел темнице смраднойЛуч где солнца косоглазИ внимая жизни стаднойЧрез скупой тюремный лаз Я последним в целом мире Был малейшим всех чудес Изнывал под тяжкой гирей Вздувши к жизни интересЯ был крошкою ничтожнойПолуслеп и полуглухКогда жертвой невозможнойРаздирали деве слух Когда тявкали на лирах Изжевав в губах сосец Поскоком гнались вампира, Там где выплакал свинецГде сухотки тяжкой ночьюВолчья стая пьет тоскуЗвезды брызнут многоточьемНа небесную реку Где в челнок садится месяц Чтобы плыть над стадом риг Где так много интереса Ветер с лиственниц остригГолубым крылатым другомТы из мира в казематПодлетишь, крылом упругимСтанешь душу обнимать. Скажешь тихо очень тихо: Ты в тюрьме, но я с тобой… Жди! примчится смерти вихорь Унесет тебя с собой!
Два изречения
Op. 21.
Большая честь родиться бедняком!
* * *Женатый смотрит наЖизнь из-за спины женщины.
«Послушай, девушка, что так гордишься юнью…»
Op. 22.
Послушай, девушка, что так гордишься юнью…Ты видишь там клюку и тусклый гроб?..Краса твоя теперь подобна полнолунью,Где роз уста и грудь торчит как короб. Но время не стоит и красота завянет, Ведь и луну уродует ущерб. И трещины безжалостно на стане Наложат свой отвратогерб.Потухнут очи, побелеют кудри,А вместо грудеваз отвиснут черепкиИ будешь ты стоять в чужом румяном утреУщербною луной спешащею зайти.
Книга надписей и записей
На улицеОр. 23.
УлицацелаяУлицаЦелуяЗаЦелковыйЦелуя за долларНе дешевкаА товарТорговкаМясомСобственным бедра;Кто плясомНа матрац одраТак простоНад помостомМахать хвостомВот здесьОн весьСтихами некрофилЛюбви могилаСтрастей Атилла.
«Я хотел позабавиться прозой…»
Op. 24.
Я хотел позабавиться прозойА вышли стихиНеведомой метемпсихозойТрудом сохи.
«Эти строки идут стенке косо…»
Op. 25.
Эти строки идут стенке косо,Косой глаз или левша, дамским задом или торсомОни наброшены спеша?— Я живу во имя размножения!— Где же твой приплод?Жизнь подобна умножению— Стар ты или молод.
«Ваши профили истерты, безобразны……»
Op. 26.
