Забирая Еву - Виолетта Роман

— Но…, — растерянно смотрю на него. Получается, Колесников решил, что после его вранья я не стану просить помощи у Кая. Но не учел одного. Стараясь защитить своего любимого, я не испугаюсь гнева Кая и все равно использую единственный имеющийся шанс.

— Вы мне поможете или нет?

Снова тишина. Он будто издевается. Хочет, чтобы я умолять начала? Или вовсе не станет помогать?

— Помогу, — наконец-таки слетает с его губ.

И когда я счастливо улыбаюсь, добавляет.

— Как помог бы любому сотруднику, обратившемуся ко мне за помощью. В данной ситуации Кирилл Александрович своими действиями угрожает нормальной работе отдела. А мне не нужны эти трудности. Но я хочу вас предупредить, Ева Сергеевна, — подается немножечко вперед, смотря на не отрывая от меня глаз.

— Если вы считаете, что можете врываться ко мне в кабинет, разговаривать со мной, будто с одним из своих старых приятелей, вы глубоко заблуждаетесь. Тот факт, что вы скрашиваете ночи моему другу, отнюдь не ставит вас в один ряд с ним. Так что давайте будем сохранять субординацию.

Унизил, так унизил. Пять баллов.

— Договорились, — надеюсь, моя улыбка не получилась слишком вымученно.

— Свободны, — бросает холодно и возвращается к своим делам, словно теряет ко мне интерес.

***

Возвращаюсь в отдел через полчаса. Нинка перехватывает меня на входе и утягивает в нашу потайную комнату - в архив.

— Что у тебя случилось? Пятнадцать минут назад Колесникову звонил Кай. Не знаю, что он сказал ему, но тот побледнел, словно покойник после, — тараторит Нина.

Я пересказываю подруге события ближайшего часа. По ходу моего рассказа у Нинки все больше и больше расширяются глаза, и вытягивается от удивления лицо.

— Колесников сказал, что жена Егора - сестра Кая?! Что за чушь?! Вот хитрец. Думал, что ты испугаешься, и будешь молчать в тряпочку, пока он будет свои грязные делишки за спиной у шефа делать, — рассуждает Нина.

— Да, только вот он не учел, что я все равно к Каю попрусь. Не могла же я так Егора подставить.

Нина задумчиво молчит.

— Все хорошо, конечно. Но планы ты Колесникову подпортила. Думаю, что теперь, Ева, ты обрела себе очень опасного врага в его лице, — адумчиво протягивает подруга.

— Да, ради Бога, если ему так хочется, пусть так и будет, — отмахиваюсь от нее.

— Нин, пошли работать.

***

Колесников в тот день вызвал меня к себе на ковер. Мне, честно говоря, было смешно наблюдать за тем, как он исходится гневом и злобой по отношению ко мне. Но сказать ничего не может. Видимо, Кай ему хорошенько наподдал. Единственное, что было сказано мне:

— Не думал, что вы настолько востребованы, Ева Сергеевна. Ладно Егор Анатольевич… Но держать под контролем и Николая Германовича… Я вас недооценивал, — задумчиво протянул он под конец нашей аудиенции.

Я ничего не стала ему отвечать. Зачем? Пусть думает так, как ему хочется. Загадочно улыбнувшись, извинилась и вышла из кабинета.

Всю оставшуюся неделю Кирилл Александрович пытался по максимуму испортить мне жизнь. Его больше не волновали ничьи косяки в работе, ничей неопрятный внешний вид. Теперь я, словно красная тряпка тореадора. При одном моем появлении у Колесникова перекашивалось лицо. Крыша поднималась от его крика на меня во время планерок. Я держалась. Ни разу не показала ему своей слабости. А мысленно отсчитывала часы до возвращения Егора.

Он звонил мне каждый день. По вечерам, перед сном мы болтали с ним по несколько часов. Я жутко скучала. И возможность хотя бы услышать его голос, для меня была просто спасением. Я не стала рассказывать ему по телефону о своих проблемах. Во-первых, это был нетелефонный разговор, а во-вторых, я знала, услышь он в моем голосе нотки отчаяния, бросил бы все и примчался на помощь. Поэтому на его взволнованные вопросы о моем грустном голосе, я отвечала, что просто устала, просто соскучилась.

Ребята из отдела откровенно недоумевали, отчего так неожиданно Колесников взъелся на меня. Выручали меня, как могли. Потому что тот объем работы, которым меня нагрузил Кирилл Александрович одному человеку было выполнить просто невозможно. Мы делали ее втроем, и все равно оставались нерешенные вопросы.

И вот, наконец, настала долгожданная пятница. Я еще не успела открыть глаза, а мой телефон уже вовсю разрывался.

— Алло, — нащупав на подушке аппарат, кладу его себе на ухо.

— С днем рождения, малыш! – довольный голос Егора напрочь сметает последние остатки сна.

— Спасибо, — не замечаю, как начинаю улыбаться.

— Но, откуда ты узнал? Я ведь никому не говорила, — переворачиваюсь на живот, поднимаюсь на локтях.

— Я твое дело личное наизусть знаю, — гордо заявляет Егор.

— В первые дни, буквально до дыр его затер. Все любовался на твое фото в анкете.

— Маньяк, — хохочу, закрывая глаза.

— Еще какой. На выходные ничего не планируй. Я тебя из кровати не выпущу!

— С радостью, - и снова улыбка на моих губах. Какой же это кайф… любить и быть любимой.

— Я прилетаю в три часа. Заскочу домой и к тебе. В шесть будь готова. Заеду за тобой к отделу, поедем праздновать.

— Куда?

— Секрет, — смеется Егор. А я слушаю его смех, закрываю глаза и представляю, что он рядом.

— Мне бежать пора. Будь умницей. Люблю тебя, — говорит он и кладет трубку. А я еще несколько минут лежу на подушке, мечтательно глядя в потолок с довольной улыбкой на губах.

С утра в кабинете меня ждал сюрприз от ребят. Куча воздушных шариков и подарок. Моя верная троица постарались на славу. Даже Ленину, стоящему на полке у Егора нацепили колпачок. На этом радостные моменты закончились. На планерке Колесников, будто специально, желая испортить мне настроение, напустился на меня с первой минуты. Не оригинально. Ожидаемо, от того и неинтересно.

День пролетел, словно один миг. Когда делаешь пять дел одновременно, обычно так и получается. К концу дня я выполнила практически все его указания. И оставалась самая важная миссия: отпроситься у начальника, чтобы уйти чуть раньше шести. Хотелось привести себя в порядок и переодеться для встречи с Егором.

— Вы все сделали? – не отрывая взгляда от монитора, спрашивает Колесо.

В груди все сжалось от чувства разочарования.

— Кирилл Александрович, у меня сегодня день рождения, — пытаюсь призвать его к совести.