Лагерь Хауксбилль - Роберт Силверберг

Барретту на самом деле нравилась его работа, ибо она давала ему возможность общаться с множеством людей: через контору проходили самые различные безработные жители Нью-Йорка. Одни из них были радикалами, искавшими подполье, другие просто подыскивали работу, и Барретт делал для них все, что было в его силах. Они не понимали, что он сам едва вышел из юношеского возраста, и некоторые приходили поглядеть на него как на источник всех советов и указаний, которым они должны были следовать. Это несколько смущало его, но он помогал людям, как только мог.

И все эти годы неуклонно проводилась подпольная работа. Барретт понимал, что эта фраза просто абстракция высокого порядка, почти лишенная подлинного содержания. «Подпольная работа». К чему она сводилась? К бесконечному планированию постоянно переносившегося дня восстания. К трансконтинентальным телефонным разговорам на жаргоне. К тайным публикациям антисиндикалистской пропаганды. К смелому распространению фальсифицированных книг по истории. К организации митингов протеста. К бесконечному числу небольших акций, которые со временем становились все более незначительными. Но Барретт, несмотря на весь свой пыл юношеского энтузиазма, учился терпению. В один прекрасный день все разрозненные ручейки сойдутся, убеждал он себя, и тогда грянет Революция.

Выполняя поручения, он исколесил всю страну. Экономика при синдикалистах оживилась, и аэропорты снова стали многолюдными. Барретту пришлось хорошенько с ними познакомиться. Большую часть лета 1991 года он провел в Альбукерке, штат Нью-Мексико, работая с группой революционеров, которых при прежнем режиме называли бы правоэкстремистами. Для Барретта почти вся их идеология была чуждой, но они ненавидели синдикалистов столь же сильно, как и он, и каждый по-своему – он и группа из Нью-Мексико разделяли любовь к революции 1776 года и к ее символам. В то лето он дважды был близок к аресту.

Зимой 1991-1992 годов он еженедельно летал в Орегон для организации в Спокане пропагандистского центра. Двухчасовой перелет в конце концов надоел ему до чертиков, но Барретт терпеливо продолжал сколачивать эту группу по средам, возвращаясь на другое утро в Нью-Йорк. Следующей весной он работал большей частью в Нью-Орлеане, а летом – в Сент-Луисе. Плэйель не уставал передвигать пешки. Он исходил из теоретической предпосылки, что нужно держаться по меньшей мере на три прыжка впереди от агентов полиции.

На самом деле в это время было очень мало сколько-нибудь значимых арестов. Синдикалисты перестали серьезно относиться к подполью и время от времени арестовывали то одного, то другого лидера подполья, просто так, для формы. Вообще к революционерам относились как к безвредным чудакам, позволяли им заниматься конспиративными делами в свое удовольствие, лишь бы они не отважились на саботаж или политическое убийство.

Кто вообще сейчас был против правления синдикалистов? Страна процветала. Большинство теперь имело постоянную работу. Налоги были низкими. Прервавшийся было поток технических чудес снова возобновился, и с каждым годом появлялись все более интересные изобретения: управление погодой, цветная видеотелефонная связь, объемное телевидение, пересадка органов, непрерывное, прямо на дому, печатание бюллетеней последних известий и многое другое. К чему было затягивать гайки? Разве жизнь при старой системе была лучше? Ходили даже слухи о восстановлении двухпартийной системы к 2000 году. В 1990 году возобновились свободные выборы, хотя, разумеется, Совет Синдикалистов оставил за собой право вето при отборе кандидатов. Никто уже больше не говорил о временном характере конституции 1985 года, потому что эта конституция все больше становилась постоянной во всех отношениях, хотя в мелочах правительство внесло в нее некоторые поправки, чтобы она в большей степени соответствовала устоявшимся национальным традициям.

Таким образом, у революционеров выбили почву из-под ног. Мрачные предсказания Джека Бернстейна начали сбываться: к синдикалистам привыкли, их горячо любили, они становились традиционным, пользующимся доверием правительством, и широкие слои народа уже воспринимали его так, словно оно всегда было в этой стране. Число недовольных все уменьшалось. Зачем нужно присоединяться к какому-то национальному движению, когда, если все наберутся терпения, нынешнее правительство само по себе трансформируется в еще более великодушное? Только озлобленные, неизлечимо больные, фанатичные разрушители имели желание связаться с революционной деятельностью. К концу 1993 года все выглядело так, будто подполье, а не синдикалистское правительство, зачахнет, поскольку традиционный для Америки консерватизм утвердился даже в этих изменившихся условиях.

Но в декабре 1993 года в правительстве произошли изменения.

Неожиданно от сердечного приступа умер канцлер Арнольд, который в соответствии с конституцией правил все эти восемь лет. Ему было всего сорок девять лет, и ходили слухи, будто его убили. Но в любом случае Арнольда не стало, и после кратковременного внутреннего кризиса синдикалисты выбрали из своих рядов нового канцлера. Верховная власть перешла к Томасу Дантеллу из Огайо, и во всех сферах началось закручивание гаек. В Совете Синдикалистов Дантелл отвечал за общее руководство полицией. Теперь, когда правительство возглавил Главный полицейский страны, сразу же закончилось мягкосердечное отношение к подпольным движениям. Начались аресты.

– Придется на некоторое время распустить организацию, – сказал уныло Плэйель весной 1994 года. – Они подступились слишком близко. Мы перенесли семь серьезных арестов, и теперь полиция подбирается к нашим руководящим кадрам.

– Если мы рассеемся, – возразил Барретт, – то уже никогда больше не организуем движение заново.

– Лучше сейчас залечь и выйти из укрытий через полгода-год, чем оказаться всем за решеткой на двадцать лет за антиправительственную агитацию.

По этому вопросу разгорелись ожесточенные споры на очередном собрании подполья. Плэйель потерпел поражение, но спокойно отнесся к этому и обещал продолжать работу, пока его не заберет полиция. Этот эпизод продемонстрировал, что Барретт стал выдвигаться на более высокое положение в группе. Руководителем ее по-прежнему оставался Плэйель, хотя и казался каким-то отрешенным, слишком уж не от мира сего. В по-настоящему критических условиях все стали обращаться к Барретту.

Барретту было тогда двадцать шесть лет, и он возвышался над всеми остальными буквально и фигурально. Огромный, сильный, неутомимый, он словно обладал неисчерпаемой энергией и легендарной стойкостью. Если это было необходимо, он прибегал к самым простым способам. Он, например, собственноручно расправился с дюжиной молодых хулиганов, когда те напали на трех девушек, раздававших на улице революционные брошюры. Когда появился Барретт, брошюры летали в воздухе, а девушки были на грани того, чтобы пострадать от совсем не идеологического насилия. Барретт разбросал нападавших во все стороны, как Самсон филистимлян. Но обычно он все же старался себя сдерживать.