Путин против Ленина. Кто «заложил бомбу» под Россию - Владимир Бушин

Надо ли говорить, какая сложная, трудная, опасная жизнь началась у Ленина на посту председателя правительства России. Достаточно напомнить, что на него было совершено шесть бандитских налетов и покушений, одно из которых едва не стало роковым и уж несомненно похитило у него несколько лет жизни. С чем это можно сопоставить ныне? Ну, однажды какой-то мужик врезал по загривку Горбачеву, одна девушка букетом из роз отхлестала покойного Яковлева в Самаре прямо на сцене театра во время презентации его очередного ученого труда. Да, розы были с шипами, но ведь это не то, что пули Каплан. А больше и вспомнить нечего…

Еще находясь в эмиграции, сорокапятилетний Ленин писал Инессе Арданд: «Вот она, судьба моя. Одна боевая кампания за другой против политических глупостей, пошлостей, оппортунизма… Это с 1893 года (то есть с 23 лет. — В.Б.). И ненависть пошляков из-за этого. Ну, а я все же не променял бы сей судьбы на мир с пошляками». Как это похоже на известные слова Пушкина о том, что несмотря на все тяготы русский истории, он — «клянусь честью» — не хотел бы переменить отечество и иметь иную историю, чем та, что Бог нам послал.

Шли годы, десятилетия, скоро уже сто лет, как Ленин умер, а племя политических глупцов, пошляков и оборотней-оппортунистов, орда ненавистников Ленина и клеветников на него не убывает. Максим Горький в знаменитом очерке о Ленине вскоре после его смерти писал: «Даже некоторые из стана его врагов признают: в лице Ленина мир потерял человека, «который среди всех современных ему великих людей наиболее ярко выражал гениальность… Немецкая буржуазная газета Prager Tageblatt напечатала о Ленине статью, полную почтительного удивления перед его колоссальной фигурой и закончила словами: «Велик, недоступен и страшен кажется Ленин даже в смерти».

«По тону статьи ясно, — продолжал Горький, — что вызвало ее не физиологическое удовольствие, цинично выраженное афоризмом «Труп врага хорошо пахнет», не та радость, которую ощущают люди, когда большой беспокойный человек уходит, — нет, в этой статье громко звучит человеческая гордость человеком».

Такая гордость недоступна и непонятна нашим доморощенным пошлякам и ненавистникам, всем — от покойного Волкогонова да перманентно животрепещущего Познера. Этот беседовал в ночной программе первого канала телевидения с польским послом Ежи Баром. Речь шла, разумеется, о двух Катынях — о расстреле польских офицеров немцами в 1941 году и о гибели самолета с руководителями Польши, летевшими на поминальную церемонию. И странная это была беседушка… Улыбка то и дело перепархивала с одних старческих уст на другие, а порой собеседнички даже не могли удержать приступ смеха…

Я знал, чем Познер закончит: конечно же, как всегда, — проклятием коммунизму, Ленину и Сталину. Он тужился на эту тему в течение всей беседы, а закончил тем, что вслед за Геббельсом, творцом Катыни-1, объявил коммунистическую партию «преступной», ту самую партию, членом которой, как шкурник от рождения, лет двадцать состоял. Нет, мазурик, преступна не партия, спасшая тебя и твоих соплеменников от душегубки, — преступна власть, которая ежедневно дает возможность с самых высоких трибун лгать и клеветать, унижать и оскорблять народ, к которому они не имеют никакого отношения, — таким, как француз Познер, грузин Сванидзе, грек Попов, поляк Радзинский, словак Радзиховский, испанка Новодворская, турок Млечин, «проклятый жид, почтенный Соломон» Михалков, как сказал бы о нем Пушкин, и другие.

А покойный Волкогонов? О, этот целую книгу о Ленине накатал. Поди, сейчас, сидя на сковороде, чертям вслух читает. Да и как было не накатать книгу после появления в 1992 году в журнале «Русская мысль» письма Инессы Арманд, посланного Ленину в декабре 1913 года из Парижа в Краков, где она тоже недавно была. Вот оно в сокращении.

«Расстались, расстались мы, дорогой, с тобой! И это так больно. Я знаю, я чувствую, никогда ты сюда не приедешь! <…> Какое большое место ты еще здесь, в Париже, занимал в моей жизни. Я тогда совсем не была влюблена в тебя, но и тогда я тебя очень любила. Я бы и сейчас обошлась без поцелуев, только бы видеть тебя, иногда говорить с тобой было бы радостью — и это никому не могло бы причинить боль. Зачем было меня этого лишать?<…> В Париже я в то время боялась тебя пуще огня. Хочется увидеть тебя, но лучше, кажется, умерла бы на месте, чем войти к тебе, а когда ты заходил, в комнату Н.К., я сразу терялась и глупела. Всегда удивлялась и завидовала смелости других, которые прямо заходили к тебе, говорили с тобой. Я так любила не только слушать, но и просто смотреть на тебя, когда ты говорил…» И в конце: «Ну, дорогой, на сегодня довольно. Вчера не было письма от тебя! Я так боюсь, что мои письма не попадают к тебе — я послала три письма, это четвертое. Неужели ты их не получил? По этому поводу приходят в голову самые невероятные мысли.

Крепко тебя целую.

Твоя Инесса».

Тут можно только добавить, что это писала 39-летняя красавица, мать пятерых детей. И писала не главе правительства, а всего лишь эмигранту, автору нескольких книг, мужчине средних лет с непредсказуемой судьбой. Ведь тогда пели «Варшавянку» с полным сознанием серьезности этих слов:

В бой роковой мы вступили с врагами.Нас еще судьбы безвестные ждут…

Безвестно было, к слову сказать, и то, что через семь лет 12 октября 1920 года уже глава правительства возложит на гроб венок из живых белых цветов с предельно краткой надписью на траурной ленте: «Тов. Инессе — В. И. Ленин». Назвав ее здесь по имени, он позволил себе единственную нотку интимности…

И вот это письмо попало в руки кастрата либерализма, который, разумеется, и не подозревал о существовании таких чувств и писем. Я избавлю читателя от непотребного зрелища, устроенного покойным кастратом.

В. Познер, конечно, не единственный ученик и последователь пошляка Д. Волкогонова. Вот хотя бы историк Поцелуев Владимир Алексеевич. Не так давно в Москве вышел его увесистый том «Ленин», имеющий все признаки большой учености автора: и предисловие, и заключение, и научный аппарат в виде указателя использованной литературы, и беспристрастные фотографии лиц, о коих идет речь… Но стоит полистать книжечку, как маскировочный туман учености расточается.

Судите сами. Ну, обязан же ученый, сочиняющий книгу о Ленине, знать имя Веры Ивановны Засулич и той же Инессы Арманд? Так он, бесстыдник, не знает и безбожно переименовывает их (с.70 и 118), будто Поцелуевы имеют на это право. А вот пишет, что в 1939 году книга Сталина «Вопросы ленинизма» была издана в количестве 4 миллионов экземпляров, а население-де — 190 миллионов, значит, «на каждого грамотного человека приходилось по книге» (с. 6). Товарищ Поцелуев, вы в своем уме? В стране было только 4 миллиона грамотных? Да тогда в одних только общеобразовательных школах училось 35,6 млн. учащихся (СЭС, М., 1985. С. 1257). А ведь еще существовали и тысячи техникумов, сотни вузов, которые, как и начальные да средние школы, работали и все предыдущие годы советской власти, выпускали образованных специалистов. Словом, грамотность в стране благодаря стараниям живодеров-большевиков составляла примерно 90 %, т. е. уж читать-то умели, возьмем с походом, миллионов 150–170. Выходит, одна книжечка приходилась не на каждого, а человек на 40–45. Как же это вы? А еще ученый человек с такой притягательной фамилией.

Впрочем, что ж, это умственная мелочь. Человек считать не умеет. Подумаешь! Да и зачем арифметика нужна историку? Но вот вопрос поважнее и чисто исторический. Поцелуев пишет, что 13 членов Временного правительства были арестованы и после недолгого заключения освобождены. Да, это известно, только арестовали тогда не 13, а 15 человек. Но тут же читаем: «Некоторые эмигрировали, оставшиеся в Советской России С. Салазкин, Н. Кишкин, С. Ольденбург, А. Зарудный, П. Малянтович и другие были в дальнейшем репрессированы» (с. 197). Да ведь сразу недоумение: почему одних беспрепятственно отпустили, а других… Это густое вранье. Во-первых, что значит репрессированы — уволены с министерских должностей? Да, в этом смысле кровожадный Ленин жестоко репрессировал их всех. Но недавно в телепередаче «Постскриптум» некий Дмитрий Графов заявил, что всех 15 зверюги большевики расстреляли, а еще в 1992 году ныне покойный писатель С. в книге, изданной на американские деньги, рисовал еще более кошмарную картину: «не мешкая ни часу, ни дня, посадили их в баржу, а баржу потопили в Неве». Есть веские основания думать, что и вы, Поцелуев, несмотря на нежную фамилию, намекаете на нечто подобное в отношении перечисленных вами министров, но опять трусливо напускаете туман.

А между тем, дотошный Вадим Кожинов — царство ему небесное — верить которому несколько больше оснований, чем всем Поцелуевым, Лабзаевым и Чмоковым демократической России, установил, что тогда уехали за границу восемь бывших министров, а семь остались на родине. Один из них — С. Л. Маслов, занимавший довольно высокий пост в системе кооперации и преподававший в МГУ и других вузах, в 1938 году действительно был расстрелян, но не за то, конечно, что двадцать лет тому назад работал министром земледелия, а за совсем другое. В декабре 1943 года был расстрелян и С. Н. Третьяков. А произошло это в Париже, где с 1929 года бывший министр работал на благо родины как агент советской разведки и был схвачен немецкими фашистами. Вот такие две жертвы… Трагична судьба и генерала А. А. Маниковского, короткое время исполнявшего обязанности военного министра. Он — представьте себе, Чмоков! — во время Гражданской войны по предложению Советского правительства стал начальником Главного артиллерийского управления, потом — начальником снабжения Красной Армии, но в 1920 году погиб в железнодорожном крушении.