Закон Арены - Дмитрий Олегович Силлов

– У меня есть деньги, – быстро проговорила женщина. В приемном лотке, расположенном под бронестеклом, что-то зазвенело. Захаров любопытства ради потянул лоток на себя – и рассмеялся.

На дне глубокого стального ящика лежали три монеты. Академик взял одну, покрутил в пальцах, попробовал на зуб.

– Забавное предложение, – произнес он. – Золотые инвестиционные червонцы восьмидесятого года выпуска. По нынешнему курсу долларов на семьсот каждый потянет. Дорогая, вы хоть представляете себе, сколько стоит матрица для оживления погибшего?

– Я не знаю, сколько она стоит, – глухо проговорила женщина. – Но для того, чтобы вернуть к жизни моего ребенка, я готова на все.

Захаров посмотрел на часы, после чего бросил монетку обратно в лоток и толкнул его обратно.

– Милочка, вы отняли у меня десять минут моего драгоценного времени, которые стоят больше, чем все ваши монетки, – сказал он. – Но грабить убитую горем мать я не буду, поэтому считайте щедрым подарком потраченное мной время на вас. Забирайте ваши деньги, и всего вам доброго.

Но женщина не взяла деньги. Вместо этого она рухнула на колени, протянув к бронестеклу руки с растопыренными пальцами, между которыми была зажата обгоревшая голова мертвеца.

– Все что угодно! – проревела она неженским голосом. – Я на все готова! Верните мне моего ребенка!!!

За свою жизнь Захаров видел многое, и подобные сцены его абсолютно не трогали. Он уже хотел было приказать кибу вышвырнуть наемницу обратно в Зону, но, вглядевшись в искаженное искренним страданием лицо посетительницы, внезапно передумал.

– Все что угодно? – переспросил он. – Вы уверены?

– Да! Да!!! Да!!!

От звериного рева женщины, рвущегося из ее груди, казалось, сейчас вывалится бронестекло, не выдержав ударов звуковых волн.

Академик поморщился.

– Во-первых, словосочетание «да-да» – это моя прерогатива, попрошу без плагиата, – сказал он. – Во-вторых, прекратите этот цирк, у меня от него уже уши болят. И, в-третьих, заканчивайте ползать на коленях, поднимайтесь и пройдемте в мою лабораторию. Ничего не обещаю, голова трупа в ужасном состоянии, но посмотрим, что можно сделать.

– Спасибо, спасибо, – лепетала женщина, неловко поднимаясь на ноги.

– За «спасибо» я не работаю, – усмехнулся ученый. – Только за большие деньги либо ради науки. Больших денег у вас нет, но, возможно, мы сможем взаимовыгодно посотрудничать в рамках интересного для меня эксперимента.

* * *

Климентий хорошо знал эти места и указал мне на ручей, бивший из-под камня неподалеку.

– Мерил тут фон с неделю назад, было около ста рентген, – сказал выпускающий Арены. – Ерунда для настоящего сталкера, так что мойся-стирайся. У меня даже где-то в коляске собачий шампунь завалялся. Надо?

– Ни разу не мылся таким, но давай, – сказал я. – Лучше пахнуть псиной, чем тухлятиной.

– Да не, он вроде ничо так пахнет, – пожал плечами Климентий, протягивая мне флакон, в котором тягуче переливалась жидкость цвета мочи желтушного больного. – Сам мылся им пару раз, нормально все.

Песий шампунь пах лавандой и неплохо смывал грязь даже в ледяной ключевой воде. В целом мытье и постирушки заняли около получаса, за которые я на осеннем ветру задубел окончательно.

При мысли, что придется натягивать на себя мокрую одежду, измученное тело начало рефлекторно крючиться, но делать нечего, другой не было. Отжал я свой шмот насколько смог и оделся, понимая, что с сегодняшнего дня приторно-синтетический запах лаванды будет у меня ассоциироваться с ледяным адом викингов, куда грешников спускают экстремально мерзнуть и принудительно нюхать собачий шампунь.

– Пахнешь ты, конечно, все еще мерзко, – сказал Климентий, поведя носом в мою сторону. – Но с поправкой на Зону сойдет. Садись в коляску.

– Не, – мотнул я головой. – Ты езжай потихоньку, а я следом пробегусь. Если сяду, то до базы наймитов ты мини-айсберг довезешь. Только смотри не влети в аномалию. Мне для полного счастья еще не хватало твоим искореженным ведром по морде получить.

– Обижаешь, – скривился Климентий. – Это ведро сто́ит как три современных крутых мотоцикла. Оно восемьдесят третьего года выпуска и здесь пережило Чернобыльскую аварию. Смекаешь?

– Ага, – отозвался я. – Имущество Зоны.

– Точно! – ощерился выпускающий. – Моему «Уралу» никакая аномалия навредить не может. Я раз на нем случайно «гравиконцентрат» насквозь проехал, так тот только хлопнул сзади от досады. Так что хоть он и выглядит как гнилая собака в терминальной стадии, зато вообще ремонта не требует. Его Зона сама ремонтирует, откатывает до состояния восемьдесят шестого года. Я просто его при очередном выбросе снаружи оставляю, чтоб обновился, и из подвала слежу, чтоб не сперли. Хотя кто ж его сопрет во время выброса? Разве только зомби…

– Слушай, хватит трепаться, а? – попросил я, уже заметно постукивая зубами. – Езжай уже.

– Да ваще не вопрос, – слегка обиделся выпускающий – и, заведя свой драндулет, похоже, специально обдал меня клубом черного, едкого выхлопа. Да и хрен с ним. Мне не привыкать дышать и пахнуть всякой гадостью…

До базы наймитов расстояние было приличное, но в моем случае это оказалось даже к лучшему. Лучшее средство для профилактики воспаления легких – это пробежка по пересеченной местности плюс силовые упражнения – пару раз тяжелая супермашина Климентия застряла в грязи, и нам пришлось совместными усилиями ее оттуда извлекать. Плюс уже неподалеку от точки прибытия случилась неприятность.

Ктулху за нами увязался. Взрослый, матерый. И, очевидно, голодный, судя по втянутому брюху и глазам, налитым бледной кровью.

– В коляску, быстро! – заорал Климентий, увидев чудовище в зеркало заднего вида. И после того, как я выполнил его указание, выкрутил газ на полную.

Носиться как угорелый по Зоне – занятие так себе в плане безопасности. Особенно на мотоцикле, где каждая кочка и рытвина весьма чувствительно ощущается пятой точкой. Меньше чем за минуту я понял две вещи: что мой позвоночник вот-вот высыплется в штаны и что ктулху нас догоняет. Неважная тема, ибо драться человеку что с взрослым щупломордым монстром, что, например, с медведем или тигром, конечно, можно, но лучше без этого обойтись.

В коляске Климентия лежал старый, видавший виды автомат Калашникова первого выпуска, тяжелый, как моя жизнь, и надежный, как стальное зубило. Вот из этого автомата, извернувшись в коляске жгутом, я и начал стрелять по ктулху, норовя попасть ему в башку. Известны случаи, когда прицельная очередь в башню заставляла это чудовище отказаться от атаки и даже отправляла в лучший мир. Но положить пулю в череп бегущей твари из мотоцикла, прыгающего словно теннисный мячик, занятие, прямо скажем, непростое.

Потому стрелял я одиночными, и очень по-своему…

Один нехороший человек случайно ли, нарочно ли пробудил во мне способности псионика. То есть умел я теперь мысленно влезть