Русская трагедия. Дороги дальние, невозвратные - Нина Аленникова

У Лени было много родственников в Одессе, Добровольских. Он заодно хотел их всех повидать, особенно Витю, у которого он думал остановиться. Витя недавно женился, мы никто его жены не знали, так как она в Латовку не приезжала. Я немало слышала об этом браке, которого никто не одобрял. Она была намного старше его и принадлежала к более чем скромной среде. Как и всегда, такие неравные браки вызывают возмущение со стороны привилегированных. Но Леня очень дружил с ним и не осуждал его нисколько.

Провожали меня с грустью. Все выражали желание, чтобы я опять вернулась в Новоселку. Между прочим, дедушке не заикнулись о том, что Леня меня провожает. Боялись, что он найдет это неприличным. Рано утром отвез меня дядя Ахиллес на станцию, там меня ждал Леня. Мы с ним сели в поезд, нагруженные не только обычным багажом, но и продуктами, которыми нас щедро снабдили, боясь, что мы проголодаемся. Мы весело болтали, вспоминая приятные каникулы. Я уже больше не думала о моих благополучно сросшихся ребрах.

На вопрос Лени, что я намерена делать зимой, я ответила сразу, что уеду в мой любимый Питер. Думаю там учиться, но еще не знаю, по какой отрасли пойду. При этом известии Леня сильно нахмурился. «Я был уверен, что вы будете в Одессе и мы часто будем встречаться», – с грустью сказал он. Я его успокоила тем, что мы будем часто переписываться.

Когда мы проезжали через Елизаветград, где была большая остановка, я вышла на платформу и вдруг, к моему ужасу, очутилась лицом к лицу с отцом. Он, как всегда, был мрачный и угрюмый. Столкнувшись со мной, он коротко сказал: «Ты что? Едешь к нам домой? А я на пару дней остаюсь здесь, надо повидать Высоцких. Ну, скоро увидимся». У меня сразу отлегло на душе, стало веселее и спокойнее. Я побежала в свое купе и рассказала Лене о встрече. «Неужели это ваш папа? Вы даже не поцеловались, ведь давно не виделись?» – сказал он с изумлением. Он наблюдал за нами из окна вагона. Я засмеялась и объяснила ему, что отец не очень нежный. Народу в купе было немного. Мы спокойно могли расположиться закусывать, а на остановках Леня спускался за квасом.

В Одессе на вокзале меня встретила Клеопатра Михайловна. Я познакомила ее с Леней и представила его как родственника Добровольских. Она очень любезно пригласила его заходить, и мы сразу же условились, что он придет через три дня, когда вернется отец. Я решила от нее ничего не скрывать и рассказала все по порядку, думая ее обрадовать. Но вышло наоборот. «Вот тебе и на. Нашла жениха, да он еще воинскую повинность будет отбывать. Да где же он учился? Не военный же он?» Посыпались тревожные вопросы. На многие я и ответить не могла. Эта неожиданная реакция Клеопатры Михайловны подействовала на меня как холодный душ и заставила призадуматься.

В этот первый вечер моего приезда в Одессу я долго не могла уснуть. Ворочалась, напряженно думала о всем происшедшем и наконец почувствовала свое легкомыслие. Мне стало ясно, что Клеопатра Михайловна права. Мне еще надо было учиться, многое в жизни повидать, прежде чем забраться в глухую провинцию, навсегда связав свою судьбу. Я твердо решила поговорить с Леней и отсоветовать ему делать предложение отцу. Этим намерением я поделилась с Клеопатрой Михайловной. Она вполне одобрила и прибавила: «Успеешь убедиться в его привязанности, да и тебе самой необходимо себя хорошо проверить. В твои годы легко ошибиться».

Отец явился в прекрасном настроении. Первым делом спросил, научилась ли я курить. На мой откровенный ответ, что я действительно люблю выкурить папироску, он расхохотался и сказал: «Я так и знал», – с этим он протянул мне свой портсигар, усеянный золотыми монограммами. Я взяла папироску и непринужденно закурила. Он все-таки добавил: «Смотри, поменьше занимайся этим делом, вредная штука». Клеопатра Михайловна, которая давно курила, смеялась. Она была очень удивлена реакцией отца, вместо гнева был смех.

Леня явился с огромным букетом цветов, произвел на всех прекрасное впечатление и остался ужинать. Когда мы оказались наедине, я ему сказала, что моя мачеха считает, что мне еще слишком рано решать свою судьбу, а отец и подавно воспротивится, так что лучше отложить до будущего года. Леня был явно очень разочарован, но покорно согласился. Однако спросил: «Но разве вы будете меня ждать? Скоро забудете в вихре столичной жизни». Мне стало жаль его, я начала искренне его уверять, что ни в коем случае не забуду, что буду часто писать. После этого я его встретила раза два у Вити, затем мы расстались.

Одесса была осенью такая же нарядная и шумная. Всюду золотились деревья. Небо, все такое же синее, как весной, отражалось в неподвижном море. Мы часто с Клеопатрой Михайловной ходили на набережную и болтали о многом. Она мне сообщила, что отец хочет меня послать учиться в Англию. Там у него много знакомых, семья Эльворти, которых тоже хорошо знает дедушка Яницкий, и мог бы при желании меня к ним устроить. В Елизаветграде был известный завод земледельческих орудий. Он принадлежал англичанину Эльворти, о нем и была речь. «Ты знаешь, – говорила она, – отец всегда был большим поклонником Англии. Он хотел бы, чтобы ты там получила высшее образование». Сильное чувство протеста охватило меня. «Я ни за что из России никуда не уеду. Ведь я ничего не видела, кроме стен учебного заведения. Теперь настала пора познакомиться с русской жизнью, столкнуться с ней лицом к лицу. Никакие заграницы меня не прельщают; я поеду в Питер и там буду учиться», – задыхаясь от волнения, отвечала я. Она старалась убедить меня серьезно обдумать вопрос об Англии, но я и слышать не хотела. «Ну вот, опять будет драма с отцом», – говорила она, встревоженная. Но так как я оставалась на совершенно непоколебимой позиции, мы прекратили этот разговор и перешли на другие темы.

Через несколько дней после этого разговора отец мне заявил, что хочет со мной поговорить и предлагает поехать с ним в Ланжерон, обычная его прогулка. Взяли извозчика. (Он не держал своих лошадей в Одессе, так как всегда предполагалось, что он находится там временно. Его экипаж и лошади оставались в Петербурге, в полном распоряжении дяди Жоржа.) Во время поездки он мне изложил свои проекты устроить меня у Эльворти в Лондоне. Будучи подготовленной к этому разговору, я смогла спокойно ему сказать, что я, наоборот, намерена остаться в России и учиться в Питере. «Я там тоже могу изучать английский язык, хочу тоже изучать литературу, для этого мне не нужно уезжать в Англию». Все доводы отца меня не убедили, я заупрямилась и не уступала. На вопрос отца, как я буду жить совершенно одна в Петербурге, я сказала, что есть там дядя Жорж, наша общая квартира и никакого затруднения не может быть. «Ну хорошо, – согласился он. – Эту зиму проболтайся в Питере, а на следующую – увидим». Я облегченно вздохнула. Эту радостную весть я поспешила сообщить Клеопатре Михайловне. Она была очень удивлена, что отец так легко уступил.