Жонглёр - Андрей Борисович Батуханов

– Вчерашнее освобождение навеяло? – спросил Леонид, подёргав за фальшремни.

– Ага! – кивнул, шмыгнув красным носом, Александр.

– Так ты сам запустил исполнение нашего общего плана! Я – в Африку, так что ты теперь обязан в короткий срок женится.

– А это как получится. Сам знаешь: поспешишь – людей насмешишь. А тут никакого веселья. Все должно быть надолго, если не навечно, – резюмировал Краснов.

– Но всё равно, помни – план начал действовать. Два пункта уже исполнены.

– Долгие проводы – лишние слёзы, – сказал Александр Леонидович. По его лицу текли слезы. От ветра ли или от предстоящей разлуки? Но, по крайней мере, их можно было не скрывать, опасаясь уронить свою репутацию. Он обнял сына. – Помни мои наставления. Для победы иногда нужно сделать шаг в сторону, чтобы потом начать поступательное движение вперёд. Бывай и береги себя.

– Саша, ты иногда навещай отца…

– Мог бы и не говорить, ради того, чтобы услышать его голос, я готов на всё!

– Полно, Александр Савельевич, я же не сирена гомеровская, – несколько подобиделся Фирсанов-старший.

– Что вы! Что вы! Вы много лучше!

– Ну, вот и договорились.

– Ой! Простите, ради бога, не хотел вас обидеть, Александр Леонидович! – принялся извиняться за невольно возникшую двусмысленность Краснов.

– Вот, я вас обоих и пристроил! – слушая эту неожиданную перепалку, обрадовался Лёня.

Обрядовые обнимания прошли без жертв с обеих сторон. И два самых близких ему человека, поддерживая друг друга, пошли прочь. Один раз они всё же не выдержали и синхронно повернулись, помахали и затерялись в толпе. Леонид, сколько мог, провожал из взглядом. Когда он ещё их увидит и увидит ли вообще? От подобных драматичных мыслей не удавалось избавится все последние дни.

Едва толпа провожающих поглотила их спины, у Лени так защемило сердце, что он был готов послать эту Южную Африку куда подальше и черт с ним, со стыдом и потерянной репутацией! Он не хотел никуда ехать! Что его ждёт там, где смерть вплотную подходит к людским душам? Где играющий блик на стальной косе безносой старухи так же легко увидеть, как и чихнуть от поднятой пыли. А тут всё налажено: дом, учёба, уже видны горизонты будущей карьеры. Неосторожно брошенное женское слово, как это часто бывает, поменяло ход истории. На любом уровне. Хотя валить на женщину – последние дело. Голова ведь не только для кепи и волос нужна.

Потребовалось большое усилие воли, чтобы остаться возле вагона, не заскочить в купе, схватить баул и с ошалевшими глазами броситься вслед за отцом и другом. Чтобы не провоцировать себя, Лёня решил уйти в вагон. Но едва он поставил ногу на первую ступеньку, как услышал:

– Леонид! Лёня! Подождите! – Этот женский крик разрезал воздух, как молния. Он резко повернулся. К нему бежала Елизавета.

– Слава богу, успела! Насилу вас нашла.

Леонид молча смотрел на неё. Он понимал, что её нужно приободрить, но после последних двух встреч слова застряли у него в горле. Он не был ни в чём уверен: ни в своих чувствах, ни в их отношениях, ни в правоте своего поступка. Наконец он кивнул головой и выдавил из себя:

– Здравствуйте, Елизавета. И, – он слегка усмехнулся, – сразу приходится прощаться! Вот такие временные парадоксы получаются. Иногда.

– Неправильно говорите, Леонид. Не прощайте, а до свидания! Я буду ждать… ваших писем. Очень буду. Вы же будете писать их интересными?… – не приказала, а мягко попросила Меньшикова.

– Это уж как получится. Я же не литератор какой-то.

– А я в вас верю! А не ехать вы не можете?

– Теперь уже нет. У меня подписан годовой контракт с «Невским экспрессом».

– Годовой? – потухла Лиза.

– Да.

– А раньше вернуться нельзя будет? – Последний лучик надежды безвозвратно угасал.

– Вряд ли. Только если…

Лиза, поняв, что он сейчас произнесёт, закрыла ему пальцами рот. Как тогда в пролётке. И перечёркивая все предыдущие мысли, размышления и выводы Фирсанова, Лиза приподнялась на носках, вскинула руки, обняв его за шею, на виду у всех, поцеловала. Вспышка молнии или яркого солнца. У Лёни перед глазами ещё плавали фиолетовые круги, а она медленно опустилась. Руки безвольно повисли вдоль тела, не зная, что им делать: то ли продолжать обнимать, то ли начать рвать волосы. Меньшикова и Фирсанов так и застыли друг перед другом. Не найдя ни слов, ни жестов, подходящих для такого непривычного для них момента.

– Идите, а то простынете. Вон какой ветер нынче, – наконец жалобно попросил Леонид, не отрывая взгляда от Лизиного лица. Рука, которой он сжимал вагонный поручень, побелела. Она покачала головой и подтолкнула Леонида под локоть. Кажется, отрезая от себя и от него целую эпоху. Он прекрасно понимал, что, останься в эту минуту с ней, он мгновенно её потеряет, но уже навсегда. Сейчас он мимолётный герой, а через мгновение может стать для неё вечным трусом.

Едва оказавшись в купе, он кинулся к окну. Елизавета стояла у дальней кромки перрона и искала его взглядом. В этот момент поезд тронулся. Новоиспечённый корреспондент «Невского экспресса» неуверенно, до конца ещё не веря в произошедшее, помахал ей. Она сделала то же самое и пошла за поездом, но быстро отстала.

Поезд потихоньку, в полный голос запел свою известную песню на стыках. За окнами проносились знакомые и незнакомые пейзажи, случайные дома, товарные вагоны на запасных путях. В жизни точно так же: ещё какое-то время тащатся за спиной остатки и обломки старого, а затем начинают набегать элементы новых пейзажей. Они уже лучше тем, что, по крайней мере, новые и неизвестные. Серое небо от горизонта до горизонта расплющило Санкт-Петербург. Как-то неохотно и не радушно прощался город со своим сыном. И вдруг серое однообразие в одно мгновение перечеркнул солнечный блик, летящий от Петропавловской крепости.

Октябрь 1899 год. Одесса

«De tout mon cœ ur, chè re Élisabeth![18] Простите мне упоминание своего сердца вблизи от вашего имени. Прошло всего три дня, как милый моему сердцу ангел на шпиле Петропавловской крепости послал мне прощальный солнечный блик из Петербуржской небесной бледной дали. Естественно, я воспринял это как добрый знак и благословение на весь заморский путь. Но уже в душе образовалась настоящая ностальгия по всему тому, что у меня было, теперь уже прошлой жизни. Душевная буря последних дней постепенно, но сошла на нет.

Недаром китайцы говорят: путь в десять тысяч ли[19] начинается с первого шага. И он мною сделан, дорогая Лизавета! Оставив за спиной