Король в Желтом - Роберт Уильям Чамберс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тем вечером я, а вернее, мы с мисс Кармишель ужинали у Соляри. Едва первый золотой луч рассвета коснулся креста Мемориальной церкви, я вышел на Вашингтон-Сквер, оставив Эдит за брансвиком. В парке не было ни души. Немного побродив по аллеям, я отправился своей обычной дорогой – от статуи Гарибальди до многоквартирного дома на Гамильтон – и, проходя мимо церкви, заметил на каменных ступенях фигуру сторожа. Не в силах совладать с собой, я содрогнулся при виде белого, одутловатого лица и поспешил прочь. Он пробормотал что-то – вслед мне или про себя, – и внутри вспыхнула ярость: как смеет эта тварь со мной говорить?! На миг мне показалось, что я развернусь и обрушу трость ему на голову, но я лишь зашагал дальше, дошел до дома и поднялся в свою квартиру. Некоторое время я метался в кровати, пытаясь стереть из памяти звук его голоса, но не смог этого сделать. Бормотание сторожа наполняло мою голову, как жирный дым, поднимающийся из чана для топления сала, как отвратительный запах гнили. Оно становилось все отчетливей, и, дрожа на смятых простынях, я начал понимать, что именно он сказал. Слова, сперва невнятные, будто забытые, наконец зазвучали во мне:
«Ты нашел Желтый Знак?»
«Ты нашел Желтый Знак?»
«Ты нашел Желтый Знак?»
Я был в бешенстве. Что он имел в виду? Проклиная его, я повернулся на бок и задремал, но проснулся разбитым и бледным, ибо вновь видел вчерашний сон, и это встревожило меня больше, чем хотелось признать.
Одевшись, я спустился в мастерскую. Тэсси сидела у окна, но, едва я вошел, встала и обняла меня, одарив нежным поцелуем. Она казалась такой грациозной и милой, что я поцеловал ее снова, а потом сел за мольберт.
– Эй! А где мой вчерашний этюд? – спросил я.
Тэсси, казалось, знала, но не ответила.
Я принялся рыться в груде холстов, поторапливая:
– Поспеши, Тэсс, приготовься. Надо использовать утренний свет.
Наконец я сдался: обернулся, чтобы взглянуть, не найдется ли пропажи где-нибудь в комнате, и увидел, что Тэсси стоит у ширмы, все еще одетая.
– В чем дело? – спросил я. – Ты в порядке?
– Да.
– Тогда поторопись.
– Ты хочешь, чтобы я позировала тебе, как… как всегда?
Теперь я понял. Возникла новая сложность. Я потерял лучшую натурщицу, которая позировала мне обнаженной. Я посмотрел на Тэсси. Ее лицо пылало. Увы! Увы! Мы вкусили запретный плод, и невинность Эдема осталась для нее сладким воспоминанием.
Полагаю, она увидела мое разочарование, и сказала:
– Я буду позировать, как ты хочешь. Этюд за ширмой, я его спрятала.
– Нет, – ответил я, – мы начнем новый.
Я заглянул в гардеробную и отыскал мавританский костюм, расшитый блестками. Он был настоящим, и Тэсси удалилась за ширму, совершенно очарованная. Когда она вернулась, я застыл в восхищении. Ее длинные черные волосы перехватывала нитка бирюзы, концы которой касались сверкающего пояска. На ногах были вышитые остроносые туфли, юбка в серебристых узорах спускалась до лодыжек. Нижняя рубашка, темно-синяя и блестящая, тоже расшитая серебром, и мавританская стеганая курточка, украшенная стеклярусом и бирюзой, сидели на ней превосходно. Улыбаясь, она подошла ко мне. Я сунул руку в карман, достал из него золотую цепочку с крестиком и надел ей на шею.
– Это тебе, Тэсси.
– Мне? – переспросила она.
– Тебе. А теперь пора за работу.
С лучезарной улыбкой Тэсси убежала за ширму и тотчас же возвратилась с маленькой коробочкой, на которой было написано мое имя.
– Я хотела подарить ее вечером, когда пойду домой, – сказала она, – но ждать нет сил.
Я открыл коробочку. Внутри на розовом шелке лежал аграф из черного оникса, украшенный странным золотым символом или буквой. Знак не был арабским или китайским и, как я узнал позже, вообще не принадлежал к человеческим языкам.
– Это все, что я могу подарить тебе на память, – робко сказала Тэсси.
Я был встревожен, но ответил, что ценю ее заботу, и пообещал никогда не снимать украшения. Тэсси прикрепила его на лацкан моего пальто.
– Это безумие, Тэсс, покупать мне такой дорогой подарок, – добавил я.
– Я и не покупала, – рассмеялась она.
– Откуда же он у тебя?
Тэсси рассказала, как нашла аграф, возвращаясь из океанариума, и давала объявления в газеты, пока не потеряла надежду разыскать владельца.
– Это случилось прошлой зимой, – сказала она. – Тем вечером я увидела первый сон о катафалке.
Я вспомнил свой вчерашний кошмар, но предпочел промолчать. Пару минут спустя мой карандаш летал по холсту – Тэсси замерла на подиуме.
III
Следующий день обернулся катастрофой. Перенося холсты в тяжелой раме с одного мольберта на другой, я поскользнулся на натертом полу и упал, приземлившись на оба запястья. Растяжение оказалось столь сильным, что я не мог держать кисть и был вынужден шататься по мастерской, взирая на незаконченные наброски, пока в отчаянье не сел курить, сжимая сигарету дрожащими от ярости пальцами. Дождь бил в стекла и стучал по крыше церкви, сводя с ума своей бесконечной болтовней. Тэсси вышивала, сидя возле окна. Время от времени она поднимала голову и глядела на меня с такой искренней жалостью, что я стыдился своего раздражения и думал, чем бы себя занять. Я прочел все газеты и книги в библиотеке, но, решив, что нужно как-то отвлечься, подошел к книжным шкафам и одну за другой открыл дверцы локтем. Я знал каждую книгу – по цвету корешка. Бродил по комнате, рассматривал их, насвистывал, чтобы сохранить присутствие духа, и уже хотел пойти в столовую, когда заметил книгу в переплете из змеиной кожи, стоявшую в углу верхней полки в последнем книжном шкафу. Я не помнил ее и не мог разобрать бледной вязи на корешке, так что вернулся в курительную и позвал Тэсси. Она пришла из мастерской и забралась на стул, чтобы достать том.
– Что это? – спросил я.
– «Король в Желтом».
Я застыл, потрясенный. Кто принес его сюда? Как он попал ко мне? Давным-давно я решил, что никогда не открою этой книги, и ничто на свете не могло заставить меня купить ее. В страхе, что любопытство погубит меня, я отводил взгляд, едва завидев ее на прилавке. Если когда-то мне и хотелось прочесть «Короля…», то ужасная трагедия, случившаяся с юным Кастейном, моим приятелем, уберегла меня от изучения этих проклятых страниц. Я отказывался слушать даже разговоры о пьесе –
