Отцовская скрипка в футляре (сборник) - Иван Сибирцев

Копченов помнил Варварина, красное, будто кирпичной крошкой присыпанное лицо, обвислые плечи… Сколько раз случалось Копченову призывать Варварина к порядку. Тот отмахивался и с хмельной улыбочкой бормотал:

— Не замай, лейтенант. Не возьмешь голыми руками. Колюч. Костист. Да и заступа у меня…

В поселке знали, что «заступой» этого спившегося человека был управляющий рудником Николай Аристархович Аксенов. А в прошлом году Варварин исчез.

Копченов сделал пометку в блокноте и снова углубился в книгу регистрации. Он и сам не мог объяснить, чем привлекла его внимание запись: «Москва, Большая Калужская улица, дом № 23, квартира 17, Желтову Михаилу Георгиевичу. Бандероль. Отправитель — Смородин Григорий Кириллович».

О Смородине и Желтове никогда не слыхал, но вот улица, номер дома… Лейтенант мог поклясться, что совсем недавно слышал и даже записывал этот или очень схожий адрес.

Он вернулся в райотдел, хмуро кивнул соседу по кабинету Юрию Локтеву, спросил:

— Тебе ни о чем не говорит адрес: Москва, Большая Калужская, дом двадцать три? Живет там Желтов.

— В Москве я бывал проездом. Знаю, что есть там метро «Калужская» — и только, — он из-под очков поглядел на Копченова. — Есть любопытные новости. Петр. Из области приехал в поселок художник Метелкин в связи с оплатой его произведений для клуба. Загорелся вдруг писать портрет Насти Аксеновой и упрашивал позировать ему. Как, Петя, в свете приказа взять под охрану семейство Аксёновых? Не настораживает, а?

— А Смородин Григорий Кириллович? Не говорит ни о чем? — думая о своем, спрашивал Копченов.

— А чем он, собственно, знаменит, твой Смородин?

Выслушав ответ Копченова, Локтев сказал:

— Ну, что тут особенного? Бандероль — дело обычное. И что тебе дает Смородин? Вполне возможно, что он студент-москвич из строительного отряда. Хотя погоди, кажется, я припоминаю. На прииске Сосновском в прошлом году, по-моему, был такой парень…

— Но если Смородин жил в Сосновском, зачем его понесло в Октябрьский, за сто километров отправлять бандероль? В Сосновском своя почта.

Копченов разыскал работницу, которая дежурила на почте в тот сентябрьский день, когда Смородин отправлял бандероль.

Пожилая женщина, сощурясь, долго разглядывала запись в книге регистрации.

— Год ведь прошел без малого.

— Постарайтесь припомнить. Как выглядел парень, который отправлял бандероль? Может быть, еще какие подробности. Пожалуйста, это очень важно.

— Да какие подробности. — Женщина насупилась я спохватилась: — Уж не те ли двое, что приемник проверяли?… Дежурю я, значит. Ну, приходят два парня.

— Два?

— Ага, очень даже хорошо помню: двое. Книжку принесли, толстую такую. Нет, две, однако, книги. Как называются — мне без надобности. Еще принесли приемничек. Ну, эти, как их, транзитные, что ли… Спрашивают, можно это бандеролью отправить? Отвечаю: почему нельзя? Ну, пощелкали они кнопкой, колесико повертели, музыка запела. Я запаковала, выписала квитанцию — и вся недолга. Я говорю, обыкновенно все. Кабы они не запускали транзитник свой, я бы не вспомнила ни за что — год почти прошел.

«Будто продемонстрировать хотели: мол, все в порядке, обычный приемник. А на самом деле это был совсем не приемник…» — подумал Копченов.

— А как выглядели эти двое?

— А тоже обыкновенно. Одетые, как все ходят нынче, в чистом. И на личность ничего особенного. Который сдавал бандероль, я его что-то не примечала в поселке, невидный такой из себя, белесый, скуластенький. Ну, а второй, он вроде нонешний год старается на Светлой. Высоченный такой парень, на лицо приятный. Встретила я его недавно. На улице позвал его кто-то по фамилии. Признать-то сразу его признала, а вот фамилия из головы вон. Съедобная вроде — не то Булкин, не то Лепешкин или Рыбкин…

— Не Карасев, случайно?

— Может, и Карасев.

Ну, конечно же. Как только лейтенант мог позабыть? Он же сам интересовался в старательской артели местожительством работавших в прошлом году сезонников и записал адрес Карасева: Москва, Большая Калужская, дом двадцать пять. Так вот почему привлекла его внимание бандероль к Желтову. Этот Желтов — сосед Карасева. И похоже, что Карасев принимал участие в отправке бандероли. Но бандероль-то отравил все-таки Смородин.

Но стоп! Почему он так уверен в том, что это был Смородин именно из Сосновского, а не другой. И Карасев — парень, которого трудно заподозрить в чем-то. Трудолюбив, культурен, вежлив, к выпивке равнодушен. Вон как дружка своего шибанул за пьянки. Снова приехал сюда и работает на совесть.

И все-таки придется проверять Карасева и его московского соседа Желтова, Ступина, которому отправил посылку Варварин, разыскивать Варварина и Смородина. Осторожно проверять, без шума, чтобы не обидеть напрасно. Но проверять непременно.

Вылетая из Москвы, Зубцов надеялся, что сможет найти с Агнией Климентьевной общий язык и, возможно, даже сделать ее своей союзницей. Но то, что удалось уловить при встрече с нею, появление Кашеварова и особенно Потапова поколебало намерения Зубцова и убедило, что разговаривать начистоту опрометчиво.

Преждевременно заводить откровенный разговор и с Аксеновым. Да и нет сейчас его в Октябрьском. Уехал на коллегию министерства, простудился, заполучил тяжелый грипп и неизвестно когда вернется из Москвы.

Отзывы об Аксенове самые лестные, но товарищи из Северотайгинского райотдела подозревают в кражах золота Тимофея Варварина, которому покровительствует Аксенов. Варварин прошлой осенью выехал неизвестно куда. Пришлось объявлять всесоюзный розыск. Дмитрий Ступин, которому Варварин отправил посылку, завербовался в рыболовный флот и промышляет у Огненной Земли.

Московский адресат Григория Смородина, Михаил Желтов, уехал туристом на Кубу. А пока не допрошены Смородин и Желтов, нельзя ничего сказать о роли Карасева. Может быть, он случайно зашел со Смородиным на почту, а может быть, это вообще не Карасев.

Раздумывая об этом, Зубцов закончил зарядку, оглядываясь на дверь, побоксовал подушку, запил кефиром черствую булочку и отправился в областное управление к полковнику Патрину.

Сергей Иванович встретил, как всегда, радушно:

— Хорошо ли отдыхал, Анатолий Владимирович?

— Хорошо, — буркнул Зубцов. — Хотя и устать не с чего. Смотрим, смотрим, а увидеть не можем…

— Эх, кабы могли мы с одного взгляда все рассмотреть, так были бы повсюду тишь да гладь, а мы с тобой хроническими безработными.

— Вот славно бы, пришел с повинной последний неразысканный преступник — и милиция стала безработной. Я переквалифицируюсь в историки. Трактат напишу о борьбе прогрессивных и реакционных тенденций среди дореволюционной сибирской интеллигенции.

Патрин вздохнул:

— Не знаю, что приготовит нам день грядущий, а день минувший принес такие новости: вчера Потапов заходил к Лебедевой. Побыл у нее часа три и уехал на турбазу, где проводит семинар библиотекарей.

— Все у Потапова в ажуре, — отозвался Зубцов. — Но почему он, собираясь на такой же семинар в Тюмень, срочно переиграл командировку и прилетел сюда? Не потому ли, что всколыхнул я его допросом, интересом к Бодылину. Он же сообразил сразу, чем вызван мой интерес. А главное: как вышел на Наследницу? Сам же говорил мне, что дочь Бодылина умерла. Может, он главный в шайке, его сообщники были у Никандрова?… Ох, и глаза у него были, Сергей Иванович, во время нашего разговора! Такая гамма чувств. А с другой стороны, — Зубцов по привычке закружил по комнате, — вроде бы и логично, что приехал в Краснокаменск. Ведь после того не значит вследствие того… Товарищ, которого направляли сюда, заболел. У Потапова в Краснокаменске живут дочь, внуки, он навещал их и раньше. И встречи с Лебедевой естественны: отцы их были знакомы. Но откуда все-таки он узнал про нее? Ладно, через два дня семинар закончится. Посмотрим, как поведет себя Потапов. А пока ждать…

— Совершенно справедливо, товарищ майор, — за спиной Зубцова раздался подчеркнуто внушительный голос. — Генерал Шадричев считает, что нет оснований для изменений тактики. Время решительных действий не наступило.

— На том стоим уже десять дней, — Зубцов растроганно смотрел на Федорина. — Семейство-то видел мое?…

— И не однажды. Между прочим, в Сибири, как в Сахаре, жара, а в Москве дожди. Юрка твой пристрастился сбрасывать сандалии и шлепать босиком по лужам. Нину это приводит в отчаянье. Она уверена: сын получил от тебя порочный генетический код. А вообще-то, просила передать привет и сказать, что все в порядке…

— Спасибо. Если ты уже истощил свое остроумие, расскажи нам с Сергеем Ивановичем о Кашеварове.

— Не так уж много, — Федорин разом отрешился от шутливого тона. — Журналист-профессионал на вольных хлебах. До войны жил в Ленинграде. Всю войну служил в армии, имеет награды. После демобилизации поселился в Москве. Одинок. У него две комнаты в коммунальной квартире. Третью комнату в секции занимает пенсионерка Надежда Алексеевна Завьялова. Ей около семидесяти, в прошлом бухгалтер. У Кашеварова на станции Лосиноостровская скромная дачка. Она замкнута и оборудована сигнализацией. В феврале Кашеваров заключил с журналом договор на статью о сибирском шелкопряде, однако командировку в Северотайгинский район попросил две недели назад, что естественно: зимой шелкопряд в спячке. В издательстве от Кашеварова есть заявка на роман о старой Сибири и сибирской интеллигенции. Подана в июне. Кроме командировки от журнала, он оформил творческую командировку от групкома литераторов для сбора материалов к роману. Так что в Москве у него все в порядке.