Наследие Рэйны. Дорога к себе - Зоя Ласкина

Полчаса. Или — крайнее время — не больше часа.

А пока он не вспыхнул, ты дом свой не покидай.

Не каждую ночь я смогу защитить от мрака.

Дай мне время, мой друг, на разгадку всех этих тайн,

Говори им что хочешь, меня же — не узнавай.

На груди оступившихся алые вспыхнут маки.

Глава 5. Крылья и кольцо

Дорога в ночь вьется змеей,

Мир тает перед глазами.

«Ты должен быть нашим!» — кричит воронье,

Я, танцуя со смертью, себя забываю.

Боль и любовь на разные чаши,

Меня здесь не будет, следы смоет дождь.

Кричит воронье: «Ты должен быть нашим!»

Вьется змеей дорога в ночь.

Ольви. Дорога в ночь

Трудно было выбрать более подходящее убежище, чем то, которое занимал Темный орден. Ультуна, Цитадель-под-землей, не зря получила свое название: подземелья шли подо всем Виареном, перемежаясь переходами, галереями, залами — и большими, как главный зал, и совсем маленькими, где жили члены ордена, хранились книги, артефакты, запасы продовольствия, оружие. Были и теплицы, где за растениями ухаживали даэны и кое-кто из ультунских магов.

Ломенар, само собой, удивлялся, откуда под городом столько туннелей и кто их прокопал; Иннер, давно не новичок в Ультуне, объяснил, что некоторые из них проделали сами Темные, но большинство было здесь задолго до прихода Альмаро. «Неужели люди, строившие Виарен, не знали об этих подземельях?» — спросил Ломенар. «Вероятно, не знали, иначе пользовались бы ими, — ответил тейнар. — Может, Магистру известно и больше нашего, но он никогда об этом не говорит. Ясно одно: подземелья очень и очень древние». Иннер, добровольно взявшийся опекать Ломенара, показал ему всю Ультуну (с дозволения Альмаро, разумеется), и полуэльф сам видел непонятные рисунки, высеченные в каменной стене в одном из коридоров, кончавшемся тупиком. «Что же за тайну скрывают эти подземелья?» — подумал он.

По сути, Ультуна была огромной шпионской сетью: подчиненные Альмаро следили за всеми важными фигурами в городе. В итоге Магистр знал все слабые места чиновников, аристократов, приближенных короля, а значит, обладал истинной властью. Всегда можно было, потолковав с нужным человеком, убедить его действовать в интересах Ультуны, устранить неугодных, протолкнуть или, напротив, отменить тот или иной закон. Этим, собственно, Ломенар и занимался: следил и «толковал», впрочем, как и многие в Цитадели-под-землей. Временами ему давали и иные поручения: получить раз в декану-две плату с торговцев, прибегавших к помощи ультунцев, сопроводить ценности или оружие в безопасное место, быть связным при передаче важных сведений… И все это главным образом ночью. Теперь-то ему не приходилось опасаться ночных прогулок, даже в самых неблагополучных кварталах: во-первых, он почти всегда был не один, а во-вторых, опасались уже его и ему подобных.

Первое время Ломенару приходилось прикладывать усилия, чтобы не вспоминать Рунара, Йорэна, Академию; но вскоре он обнаружил, что воспоминания стали тускнеть — совсем они, конечно, не исчезли, но силой его воли были загнаны вглубь, где уже не могли причинить боль.

Не сказать, чтобы он нашел друзей в Ультуне, но из тех, с кем ему доводилось тут работать, симпатию или по крайней мере интерес вызывали семеро. Прежде всего та троица, которая и привела его к Альмаро: даэн Грун, уриск Вириг и, конечно, Иннер — кстати, единственный тейнар среди обитателей Ультуны. Ломенар сразу заподозрил, что это неспроста, но ни о чем Иннера не спрашивал, тем более что о себе тоже не собирался рассказывать. Остальными четырьмя были еще один даэн, Угни, и люди — Бенну из Бьёрлунда, Аскур из Сехавии и Одвар, уроженец Виарена. Такое разнообразие нравилось Ломенару — наконец-то он чувствовал себя своим среди таких же, как он. В даэнах его привлекали добросовестность, основательность, редкое спокойствие, но если даэна вывести из себя… О, это был настоящий ураган! Уриски же внешне были отражением породившей их стихии, Металла: такие же непроницаемые, яркие и холодные, но ради тех, кому удавалось завоевать их расположение, могли пойти и в огонь, и в воду.

А еще Ломенара необъяснимо притягивал сам Темный Магистр: полуэльф частенько украдкой наблюдал за ним, пытаясь понять, кто же он такой. Не человек и не амдар, это ясно, но кто тогда? Альмаро не подходил под описание ни одного из известных Ломенару народов; было в нем что-то особенное, некая тайна, и мало кто отваживался прямо выдержать взгляд его удивительных глаз — черных, глубоких, в которых бродили странные отсветы. Никто не знал, откуда он пришел в Виарен и где жил до этого, и сам он ни разу об этом и словом не обмолвился. Казалось, он был здесь всегда; и в то же время Ломенар чувствовал, что Магистр чего-то ждет: какого-то знака, не иначе, после которого все должно измениться.

Дважды Альмаро отдавал ему приказ убивать. Ломенар счел это скорее проверкой, нежели важным поручением: уж слишком незначительной помехой казались жертвы, но с готовностью отправился на задание. В первый раз было трудно. Он прогонял перед внутренним взором все сцены, которые могли вызвать в нем злость: лицо Аллака, обрекающего на смерть бедного старика, Измиера, приговорившего Ниледа к казни, и толпу, безучастно на это глядящую… Наконец, он представлял тело Рунара, которого наверняка отравил кто-то из этих двоих или такой же подонок. «Все они одинаковы», — внушал он себе. И все равно от мысли, что придется убить человека, не имеющего отношения к его врагам и, по сути, ничего ему плохого не сделавшего, Ломенара кидало в дрожь. Добравшись до жертвы, он просто приказал себе: «Надо» — и, ощутив странную пустоту, нереальность происходящего, вонзил кинжал человеку в грудь.

Потом накатили слабость и тошнота. Ломенар тащился по городу, с трудом понимая, куда идет; было желание завалиться в ближайшую таверну и пить вино до тех пор, пока не потеряет сознание или, по крайней мере, не перестанет соображать. Вместо этого он добрел до Ультуны, никому не сказав ни слова, прошел в свою комнату и рухнул на кровать. Его не мучили кровавые образы, не являлись кошмары, просто он ощущал себя скверно. Тошнило от всего вокруг, а больше всего от себя, и ни одна мысль не доставляла радости. Так что он пустил в ход свое излюбленное средство: погрузился в чтение. Только далекие миры и необычные приключения, описанные хорошим мастером слова, заставляли его позабыть обо всех неприятностях и отвлечься от