Юнги с Урала - Алексей Леонтьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На смотрах, организуемых политотделом Северного флота, Школа юнг занимала обычно первые места.
Многие увлекались военно-прикладными видами спорта.
Часто устраивались соревнования по легкой атлетике, футболу, волейболу, борьбе, лыжам, баскетболу, шлюпочным гонкам.
Мы, юнги флота...
Были у юнг и чисто творческие увлечения.
Как-то зайдя к командиру роты по какому-то комсомольскому делу, я застал Дубового за не совсем обычным делом. Он... сочинял стихи.
— Многие части, помимо общеизвестных военных песен, имеют свои собственные. Вот бы и нам такую создать, — сказал он. — Поговори с ребятами, может, у кого-нибудь такие таланты и объявятся. Стихи юнг можно будет использовать в боевых листках, стенной газете, многотиражке «Товсь!», читать с клубной сцены, печатать в краснофлотской газете Северного флота «Краснофлотец»... Да мало ли где они могут принести пользу?
Идея старшего лейтенанта нашла поддержку. Чуть позже был даже объявлен конкурс на создание песни о школе. Один из тех, кто увлекся сочинением стихов и не бросает этого дела до сих пор, — бывший юнга пермяк Володя Лотошников. Помнится, писали стихи юнга Володя Зыслин, преподаватель школы Исай Абрамович Ка-мышко. Но больше всего мы были благодарны секретарю комсомольской организации школы лейтенанту Алексею Васильевичу Степакову, который в содружестве с Дубовым создал песню о юнгах. Вот какая запись есть в моем дневнике по этому поводу:
«2 ноября 1942 года.
Продолжаем готовиться к 25-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции. Был на репетиции. Пробовали разучивать марш юнг ВМФ. Песня до конца еще не дописана, но мне уже нравится. Есть в ней такие куплеты:
Мы сами строим нашу Школу гонгов И видим радость в собственном труде,
Пойдем навстречу штормам, бурям, вьюгам За нашу жизнь, что создана в борьбе.
Пройдут года суровой флотской жизни,
Из нас лихие выйдут моряки,
Но не забудем нашей крепкой дружбы И вспомним Школу юнгов, Соловки...
Правдиво. Дожить бы до тех времен: и врага разбить, и на Соловках побывать... Вот хорошо бы было!»
Ныне можно сказать, что мечты наши сбылись: и врага разбили, и встречи юнг-ветеранов на Соловках проходят регулярно.
А тогда мы были рады тому, что у нас появилась своя собственная юнгашеская песня. Припев у нее был такой:
Мы, юнги флота, крепки, как бронь,
За честь народа пойдем в огонь.
Фашистским гадам мы отомстим,
В победу верим и победим!
В победу верим и победим!
После того как 7 ноября она была исполнена на торжественном собрании, песню буквально в считанные дни разучили все роты. И не было дня, чтобы она не звучала над лесными пущами и озерами Соловецких островов.
Испытания продолжаются
С начала сентября начались заморозки. Подули холодные северные ветры. В начале октября острова оделись в зимний наряд. А строительство землянок завершено еще не было. Продолжали жить в палатках. Матрасы сдвинули плотнее. Ложиться стали впритирку.
— На Соловках можно спать только укрывшись всем вещевым довольствием, — шутил Ваня Умпелев.
За три месяца пребывания в Школе юнг он так изменился, что теперь обвинить в лени парнишку было никак нельзя. Да и некогда любимое Ванино «шишеньки» как-то незаметно ушло из его лексикона.
На улице около двадцати градусов холода. Пока работаешь, вроде терпимо, а ложиться в постель страшно.
Уж очень она холодная. Засыпаем только после того, как под одеялами от собственного дыхания становится относительно тепло. Я слышу, как бьется о берег море. Его гул, подхваченный ветром, доносится даже сюда, в глубину леса. Шумят сосны. Нет, на самом деле шумят деревья — значит, я проснулся. Приподнять хотя бы кончик одеяла боюсь — в мое нагретое дыханием теплое гнездышко тут же ворвется соловецкий мороз. Зажмуриваюсь, пытаясь снова провалиться в сон с радужными грезами из совсем еще недавней счастливой жизни в Очерском детском доме, но он не приходит. Значит, вот-вот дневальный во всю глотку заорет:
— Подъем!
Окружающие палатку сосны шумят и шумят. При сильных порывах ветра кажется, что какая-нибудь из них вот-вот упадет на палатку и превратит нас в кишмиш.
— Подъем! — кричит дневальный. Делает он это, кажется, даже со злорадством — ему надоело торчать на посту одному.
Вставать ужасно не хочется, но надо, ведь я — секретарь комсомольской организации, обязан показывать пример другим.
И все же первым сделал попытку выскочить из своего нагретого за ночь собственным телом местечка Гена Мерзляков и тут же зачертыхался. Отсыревшее от дыхания одеяло примерзло к доскам нар.
Трещат постельные принадлежности и шинели и у других юнг.
На шум в палатку заглядывает старшина смены. Юнги смеются, а Воронов ругается:
— Народное добро надо беречь! Неужели это так трудно уяснить?
Скорей бы уж в землянки!
Переходить в них начали с конца октября. Это было для юнг настоящим праздником. Правда, пока не для всех. Многие смены продолжали жить в палатках до первых чисел декабря, Случилась задержка с поступлением кирпича, из-за чего не могли своевременно сложить печи, а кое-где были вынуждены сделать из листового железа «буржуйки». Да и с внутренней отделкой работы затянулись.
Еще несколько записей из дневника:
«17 октября 1942 года.
Вчера ночью была тревога. Они часто бывают. Иногда за ночь не по одному разу. И все надо делать в считанные секунды. Старшины засекают время. Кое-кто ловчит. И вот попались. Сыграли «боевую тревогу» и сделали марш-бросок на 12 километров. А потом команда: «Снять шинели!» и... О, ужас! Трое в одних кальсонах... Смеху-то было! А вообще-то не смешно. Завтра по этому поводу проводим собрание. Обещался быть парторг Карачев. Достанется нам. И правильно».
«20 октября 1942 года.
Соловки после того, как выпал снег, стали совсем другими. А звериных следов сколько! Каждый шаг виден.
Теперь сачкам будет неловко. Их, правда, уже немного. Повывели. Замполит Калинин сказал, что в этом есть заслуга и комсомольской организации. Значит, ругаемся с ними не зря. Да и песочим в стенгазете тоже.
...Опять была тревога. Говорят, немцы сбросили несколько парашютистов. Ушли их ловить. Интересно, какие они? Я ведь даже живого немца до сих пор не видел. Слышал, рослые — не то, что мы. Наверное, как пришедший к нам из боцманов. Неприятный тип. Целыми днями молчит. А сила у него есть — ворочает бревна хоть бы что...»
«21 октября 1942 года.
Действительно, тип неприятный. Я его в своем дневнике за силу похвалил, а он во время тревоги куда-то смылся. Надо же, какая бессовестность! Да еще не говорит, где был, хотя прорабатывали его всей комсомольской группой».
Тут, наверное, надо сделать пояснение. «Неприятный тип» — это Верзила. Он все-таки своего добился — из роты боцманов в роту радистов его перевели. Обещал командованию в учебе нас догнать. Но пока это у него нс получается. Правда, это только с моей точки зрения. Я ведь еще на Волге у Гурьева, Чернышева и Решетняка кое-чему научился. А здесь изучаем пока самые азы.
Занятия радистов идут в том самом классе, где мы с Геной помогали «Милеше Пестахову» в монтаже радиотелеграфных ключей и наушников. Сейчас на стенах висят еще и длинные листы с написанными Сережкой знаками азбуки Морзе.
— От точек и тире даже в глазах рябит, — говорит Вадик Василевский. — Неужели мы их когда-то выучим, да еще передавать и принимать научимся?
Он у нас лирик, пытается писать стихи о любви. Это ему принадлежат строки, впоследствии ставшие известными чуть ли не всем юнгам: «Мы первую любовь узнаем позже, чем первое ранение в бою...»
Пророческими оказались слова Вадика. Так со многими из нас и случилось. А многим, как косинцу Володе Дьякову, пермяку Жене Григорьеву, кунгуряку Саше Жуманову, калининцам (бывшим юго-осокинцам) Мише Мельникову, Володе Льву, добрянцу Валере Перинго, что такое любовь, познать было вообще не суждено. Они полной чашей испили только тяготы войны. На ней и сложили свои головы.
А пока Вадик, как и другие юнги-радисты, внимательно слушает своих наставников. Их у нас двое — Пестов и Астахов.
— И... раз! — командует первый.
Мы коротко нажимаем на головки ключей. Это — точка.
— И... раз, два!
Нажим в два раза длиннее — тире.
— Буквы и цифры учитесь запоминать не по количеству в них точек и тире, а по музыкальному звучанию, — поясняет Астахов. — Например, буква И — два коротких нажима на ключ. Что получается? Ти-ти. А два длинных нажима — буква М. Это уже — та-а, та-а.
— Слушайте, как будет звучать, скажем, цифра 2 — две точки, три тире: ти, ти, та-а, та-а, та-а — я на горку шла. Повторяю: ти, ти, та-а, та-а, та-а — пирожок нашла, — пропел Пестов.
