Через три океана - Владимир Кравченко

Я прочел подробную лекцию офицерам об оказании первой помощи. Соответственно демонстрировал ее. Команде прочел отдельно в сокращенном и более популярном изложении. С санитарным отрядом все время ведутся специальные занятия - это мои непосредственные помощники - всецело в моем распоряжении во время боя - им нужны обстоятельные сведения. Кроме того веду занятия со старшим фельдшером, повторяю с ним курс анатомии, расположение сосудов, простейшие операции. Это, ведь, мой младший врач.

Ночью исчез любимый лемур: должно быть, упал за борт во время своих прыжков и кувырканий через голову. Остальные по-прежнему ходят стадом по вантам, во главе со своим черным вожаком, которого они, видимо, страшно боятся.

После погрузок 15 и 16 марта{*24} угольный запас наш стал опять 1300 тонн. Снова завалена вся верхняя палуба, проход возможен только по узеньким коридорчикам, оставленным между угольными сооружениями, которые на этот раз похожи на детские игрушечные работы из кубиков, так как принятый уголь брикетный, английского производства.

20 марта. Семнадцатый день в море. Прошли и оставили к северу Сейшельские острова, поднялись между Мальдивскими островами и архипелагом Чагоса. Шли вдали от их берегов. Экватор уже пересекли и из штилевой полосы вышли, поднявшись к северу. Последний дает себя чувствовать - мерзнем - до того все привыкли к адской жаре.

Что же третья эскадра? Жадно впиваемся глазами в горизонт. Ни одного дымка. По мере приближения к Суматре и небольшого удаления от экватора погода изменила свой характерный вид: чаще всего небо бывает заволочено тучами, каждый день с трех до четырех часов налетают шквалы, но к ночи или к утру обыкновенно стихает. Это сильно затруднило угольные погрузки. Тяжело ползут на буксире у паровых катеров загруженные барказы, колыхаясь на зыби, бьет их о борт. Благополучное движение нашей эскадры находится всецело в зависимости от частой возможности подгруживаться углем. Дальше это будет все труднее ввиду приближения к неприятелю, и уже теперь имеются подозрительные симптомы, указывающие как будто на его близость.

Почти каждый вечер "Донской", "Изумруд" и "Кубань" доносят о будто видимых ими по временам судовых огнях на северную сторону эскадры.

И у нас на "Авроре" в последнее время ночью нередко замечали на горизонте огонек, следующий за нами то сзади, то где-нибудь со стороны. Из любопытства все перелазили на марс и на салинг.

Если это не галлюцинация, не заходящие у горизонта звезды, а настоящие судовые огни, то это только может быть выслеживающий нас неприятель, но не огни коммерческих пароходов, которым в этой широте совершенно незачем быть. Этот таинственный огонек всех нас очень интригует.

Мы теперь недалеки от острова Чагоса, на котором, по слухам, так недавно гостил со своим отрядом Камимура{31}. Ночная атака миноносцев весьма возможна. На эскадре ночью очень внимательны.

С провизией не совсем ладно - солонина стала все чаще и чаще портиться - вскроют бочонок - "запах" (выражаясь деликатно) разносится по всему судну. Каждый раз все больше и больше приходится забраковывать. Запас свежего мяса, хранившегося в рефрижераторах, давно истощился, но далеко не все суда обладают такой необходимой вещью, как рефрижератор.

Команда без сапог. Имеет по одной фуражке, которая бережется самым тщательным образом. Во время погрузки кто носит феску, кто колпак, большая часть просто пустой чехол, а один даже в цилиндр вырядился, который ему живо смяли во время погрузки.

Последнее время на судне много случаев малярии. В день прибывает человек пять с сорокаградусной температурой. После первой большой дозы хинина приступы больше не повторяются.

23 марта. Сегодня утром распрощались с Индийским океаном, о котором впрочем сохранили самое приятное воспоминание; первую половину его прошли полным штилем, а во второй налетавшие шквалы обыкновенно через несколько часов затихали, зыбь была сносная, что и давало нам возможность грузиться неоднократно. Погрузку начинали с раннего утра и даже в самый солнцепек не прекращали. Частенько нас поливал и освежал тропический дождик, налетавший вместе со шквалом.

Ввиду приближения к неприятелю, количество сверхкомплектного угля на всех судах уменьшено адмиралом. Для "Авроры" полный запас установлен теперь в 1250 тонн, для броненосцев - в 1800 тонн.

При последней погрузке миноносец "Буйный" получил повреждение в носовой части; раньше такой случай уже был с другим миноносцем.

Похоронили мы в Индийском океане двух матросов, умерших на госпитальном судне "Орел", потопили один паровой катер с броненосца "Сисой Великий"; его во время погрузки зыбью ударило о борт броненосца, прижало и перевернуло: офицера и команду, очутившихся в воде, подобрали, прежде чем акулы успели накинуться на них.

Сегодня в час дня прошли между Никобарскими островами и Суматрой. Засинели вправо на горизонте горы острова Пуловея (у северной оконечности Суматры), милого Пуловея, с которым у меня связано столько охотничьих воспоминаний.

Глава XXIX.

Малаккский пролив

Вошли в Малаккский пролив; чем дальше, тем он уже становится. Здесь идти тревожно. Каждую ночь можно ожидать нападения миноносцев. Миновали спокойные денечки.

Ну а где же наша 3-я Тихоокеанская эскадра? Наша пресловутая 3-я эскадра, посланная для успокоения общественного мнения? Будем ли мы ждать ее или нет?

Нынешнее настроение офицеров и команды мне очень нравится. Все как-то воспрянули духом, чрезвычайно деятельны, бодры, работа кипит; странно, что адмирал, несмотря на двухкратную просьбу командира, почему-то не разрешает выломать и выбросить все дерево за борт. У нас очень много горючего материала{32}. Делаются попытки защитить и мой боевой перевязочный пункт: вдоль борта вешаются железные колосники. Разумеется, как защита, все это сущие пустяки. Днем встретили одно коммерческое судно, идущее к Пуловею, скоро вся Европа будет оповещена по телеграфу о нашем местонахождении. Воображаю, какие толки и путаница были в газетах! Куда делась эскадра? Уж не вокруг ли Австралии она идет? Потом разочарование и негодование. Помилуйте! Ползти Индийским океаном двадцать дней!

С наступлением темноты разносятся и ставятся на палубе пиронафтовые фонари{*25}, пущенные в четверть огня, или же зажигаются электрические лампочки, окрашенные в темно-синий цвет. Сидим мы в этой полутьме, лица кажутся мертвенно-бледными; разговоры не клеятся. Скучно.

На музыку большой спрос. В этой темноте почти каждый вечер я играю свои любимые мотивы, часто полные меланхолии и грусти; публика слушает молча, пригорюнившись.

Несколько слов по поводу нашего кают-компанейского музыкального инструмента. Перенесение его в новое помещение - в командирскую столовую, после того как прежнюю кают-компанию пришлось завалить углем, доставило много трудов и смеха. (Это происходило еще до моего прибытия на переходе из Габона в Грейт-Фиш-Бей.) Вначале, когда наваливали уголь, пришли к заключению, что пианино по его величине невозможно пронести сквозь извилистый и узкий коридор, соединяющий прежнюю кают-компанию с новой. Поэтому решено было оставить его на старом месте и закутать брезентами ввиду соседства угля. Но через сутки наши музыканты соскучились без него, открыли брезенты и нашли, что пианино уже пострадало: звук, дескать, стал глуше. Тогда двое энергичных мичманов решили его разобрать и в таком виде перенести. Над ними трунили, смеялись, однако разборка шла с такой спешностью, что около них скоро образовались целые горы разных винтов, палочек, кусков дерева и т.п. В конце концов, две выдающиеся части, на которых помещается клавиатура, не поддались разбору, оказались великолепно приклеенными. Этот эпизод привел всех в уныние, и было решено разобрать косяки дверей железной переборки. Долго стучали, ломали; наконец, с великим трудом удалось втащить пианино в узкий кривой коридор, где снова надо было устранить массу препятствий. К 11 часам вечера пианино допутешествовало до входных дверей новой кают-компании, которые также оказались узкими и были облицованы железом, так что всякое расширение оказалось невозможным. Обливавшиеся потом инициаторы переноса злились, противники злорадствовали и хохотали до упаду; советы и остроты сыпались со всех сторон, обстоятельства становились критическими, и из трагикомедии легко могла бы выйти трагедия. Все уже отступились, когда явился старший офицер и решил, что кусок пианино надо отнять. Посыпались насмешки: как это, пилить пианино. Но, действительно, это был единственный исход. И вот появился судовой плотник с пилой и начал пилить пианино. Думаю, что звуков пиления пианино никто еще никогда не слыхивал, а потому в одной группе офицеров раздался гомерический хохот, а в другой - плохо скрываемая злоба и досада. Когда был отпилен порядочный кусок, остатки пианино внесли на место, и стараниями тех же двух инициаторов оно снова было собрано к двум часам ночи. Плотник искусно приделал отпиленную часть, и офицеры стали снова извлекать увеселяющие звуки.