Ангельское личико - Лили Феррари

— Говорю тебе, если ты считаешь, что Сэтчмо самый лучший, тебе стоит послушать этого придурка… — Молодой человек остановился на середине фразы, заметив подошедшую девушку. Она смотрела прямо на Микки.

— Привет, — произнесла Марионетта с тяжелым чувством.

— Привет, — ответил он кратко.

— Привет! — начал второй молодой человек с энтузиазмом. — Мы с вами знакомы?

Марионетта не отводила взгляда от Микки и обратилась именно к нему:

— Вы были правы, когда велели мне убираться, — призналась она.

Приятель Микки заинтересовался.

— Я что-то пропустил? — осведомился он у Микки.

Тот не обратил на него внимания.

— Как у вас дела? — спросил Микки. — Как клуб?

— Вы были правы. Насчет моего отца. Мне очень жаль.

Микки бросил взгляд куда-то в пространство.

— Мне тоже, — спокойно ответил он.

— Слушай, ты собираешься меня представить или мне придется так и стоять здесь как идиоту, пока вы заняты занимательным разговором? — возмутился парень в очках.

Микки Энджел взял себя в руки.

— Прости, — извинился он. — Марионетта Перетти, а это Питер Трэвис. Мой друг.

Питер тепло пожал ей руку.

— Приятно познакомиться. Мы раньше не встречались?

— Не думаю, — застенчиво проговорила Марионетта, отнимая у него руку. И снова взглянула на Микки. — Я подумала, может быть, вам нужна работа.

Микки непонимающе смотрел на нее.

— В моем клубе, — продолжила она смущенно. «Несмотря на холодную атмосферу, надо высказаться», — решила Марионетта. — Нам, видимо, понадобится постоянный оркестр, маленький — только пианино, сакс и ударные, так, может…

— Прекрасная мысль! — Питер Трэвис еле сдерживался. — Не думаю, чтобы у нас было все заполнено, так ведь, старик? Уверен, что мы сможем выбрать несколько свободных суббот, чтобы угодить этой милой даме…

— Забудь. — Микки уже решительно шагал прочь.

Его приятель пришел в негодование.

— Микки! Куда ты направился? С ума, что ли, сошел? Мы не работали с той поры, как закрылась «Черная кошка», а теперь ты воротишь нос от постоянной работы! Что на тебя нашло?..

Микки зло повернулся.

— То, что Медведь просыхает в этой поганой лечебнице для алкоголиков, вот что на меня нашло, — отрезал он. — И я не работаю на подонков.

С этими словами Микки Энджел зашагал по улице, пробиваясь между группами музыкантов, что-то горячо обсуждающих на мостовой.

Питер Трэвис с беспокойством повернулся к Марионетте.

— Не уходите, мисс! — крикнул он. — Не ищете больше никого! Мы вернемся, я обещаю! — И он тоже исчез в толпе, изо всех всех сил стараясь догнать приятеля.

Марионетта отвернулась. Бесполезно. Она знала, что Микки Энджел никогда не примет от нее подаяния. Да и с чего бы? Ведь он знал одно: семья Перетти ничуть не лучше, чем Моруцци. Все они итальянцы, все подонки…

Глава четвертая

Марионетте снился сон. Она стояла в поле, в каком-то очень жарком месте и чувствовала, как солнце греет ее голые руки. Наверное, это была Сицилия. И кто-то, стоящий далеко, на холме, говорил ей торопливо и настойчиво: «Будь сильной, Марионетта!». Она узнала голос матери и увидела неожиданно выздоровевшую Франческу, которая чем-то махала. Марионетта прищурилась от яркого солнца. Что это такое? Стоило ей разглядеть предмет в руках матери, как сон утратил яркость.

«Мама, — пробормотала она. — Откуда ты взяла куклу?»

— Марионетта! — Девушка, смешавшись, подняла голову. Сицилийский пейзаж исчез. Перед ней всего лишь задний двор кафе, удушающе жаркий в этот июльский вечер, и лицо брата в темноте. — Марионетта! — говорил он. — Поверить не могу! Клуб скоро лопнет по швам, а ты здесь спишь.

Марионетта смущенно потерла глаза.

— Извини, — промолвила она, — я не хотела…

Но Марио уже заспешил внутрь.

— Через пять минут начинаем второе отделение, — с важностью произнес он, — так что тебе лучше пойти туда!

Марионетта вздохнула и потянулась. Марио был слишком поглощен своим успехом певца в клубе, чтобы заметить, как вымоталась сестра. Теперь, когда дед тяжело болел, у нее не оставалось ни одной свободной минуты, одна непрерывная беготня между кафе, клубом и домом, где старик Франко доживал свои последние дни в одиночестве спальни. Томмазо пытался помочь, но кафе отнимало все его время, так что когда он замечал, что дочь зевает в кафе, хмурился и говорил:

— Надо закрыть этот чертов клуб, у тебя нет времени, чтобы одновременно быть здесь и там, да еще присматривать за дедом.

«Он не ощущает несправедливости своих слов», — печально думала Марионетта. Ведь именно клуб теперь является наиболее успешной частью их семейного предприятия. И она не собиралась отказываться от своего единственного маленького успеха в жизни. Так что каждая ее минута была отдана работе — днем обслуживала посетителей в кафе, вечерами возилась с толпами в клубе, а в остальное время ухаживала за стариком. — Чего же удивляться тому, что у нее появилась способность засыпать буквально на ходу в любое время суток.

Марионетта встала, зевнула и потерла глаза. Этот уик-энд выдался особенно суматошным. Открылась ежегодная ярмарка в Сохо, как всегда привлекшая массу народа со всех концов Лондона. Люди принимали участие в играх, покупали товары, отдыхали на площади, и в воскресенье наблюдали за знаменитым забегом официантов Сохо. И клуб и кафе на этом хорошо зарабатывали, что шло на пользу семье, но тяжело отразилось на Марионетте, которая не могла позволить себе отдохнуть, как все, и посмотреть забег. Она вызвалась посидеть с дедом, чтобы дать такую возможность отцу и Марио. Ведь Марио сам собирался участвовать в забеге, а другие участники — официанты из кафе и ресторанов Сохо — были их друзьями. Нельзя, чтобы отец или брат остались дома…

Девушка медленно спустилась по ступенькам пожарной лестницы, поправляя швы на чулках. Потом взглянула на свое отражение в пыльном стекле двери, ведущей на кухню. Оттуда на нее смотрели большие заспанные карие глаза. Мысли ее все еще были заняты тем полем в Сицилии, где она в последний момент протянула руку, чтобы взять у матери куклу. Марионетта печально коснулась щеки. Во сне у нее не было шрама.

— Прелестно! — сказал вдруг кто-то. Она подняла голову. У открытого кухонного окна миссис Ли Фанг лущила горох. Без сомнения, замечание относилось к новому платью Марионетты, купленному специально для вечеров в клубе, самому нарядному из всех, которые ей когда-либо доводилось носить. Белое, креп-жоржетовое, в мелкий черный горошек, обтянутый верх на широких бретельках и широкая, падающая волнами, юбка. Платье явилось предметом долгих споров с отцом, считавшим, что приличной молодой женщине нельзя так оголяться. Марионетта благодарно улыбнулась соседке.