Игра в игру - Эллина Наумова

– С чего это ты приуныла? – затормошил ее Игнат. – Еще успеем чаю попить, и я исчезну.

Он уже, как воду с зонта, стряхнул с себя и вид, и настроение, обеспеченное недолгой читкой. А Лиза до последней строчки каждого своего романа будто мокла под дождем и категорически отказывалась идти в дом. «Ага, разница между писателем и актером все же есть, – с облегчением догадалась Маша. – Может, мне еще удастся заняться терапией, а не психиатрией».

И девушка отправилась рассматривать фотографии свадебных нарядов в журналах, чтобы ответить матери на привычный вопрос: «Машенька, выбор за тобой, но скажи хоть ориентировочно, что ты хочешь купить?» Лиза выслушивала дочь, а потом начинала по букве, по словечку навязывать свой вариант. Достичь компромисса никогда не удавалось. Кто-то должен был уступить. Они однажды прикинули, сколько раз отказывались от собственных предложений. Вышло – ничья. Результат обсудили хором. Лиза: «Я полагала, что я сильнее». Маша: «Я думала, что я слабее». И еще долго над собой смеялись.

Лиза, почти невыносимо довольная заинтересованным обсуждением первой главы романа, призванного заговорить боль Веры Вересковой, размышляла в своей комнате за письменным столом, как обещала Игнату и Маше. Ей вспомнилась юность. Они с подружкой в ноябрьскую морось сверху и грязь снизу неслись на какой-то концерт. Достали билеты за месяц и еле его прожили, так хотелось взглянуть… «А, собственно, на кого? – напряглась Лиза, которую память подводила редко. – Надо же, вылетело из головы. Ну и ладно». Спутница Лизы поскользнулась и села точнехонько в середину лужи. Когда Лиза ее вытянула, девчонка разрыдалась в голос и отказалась в таком виде появляться на людях. Молодых, разумеется. Лиза своей шапкой пожертвовала, отчищая ее светлый пуховик. Но тщетно: на попе непристойно темнело большое мокрое пятно. «Так, немедленно прекрати голосить, – сказала Лиза. – Сейчас я плюхнусь в ту же лужу, ты размажешь эту гадость по моему заду моей шапкой, ее все равно выкидывать в ближайшую урну. И мы бежим дальше одинаковые. Идет?» – «Как же, одинаковые! – взвыла подруга. – У тебя пуховик синий, на нем меньше заметно». – «Тогда надевай мой, – осенило будущую сочинительницу. – Мне плевать в чем, лишь бы добраться до своего места». Они прямо на улице поменялись верхней одеждой.

Когда Лиза рассказала об этом выросшей дочери, та поморщилась: «Мама, я бы так не смогла. Дичь, тебе же пятнадцать лет было. К чему такое самоуничижение? Если подружке влом было идти в общественное место с пятном на заднице, я отпустила бы ее домой плакать. Травить потом восторгами по поводу концерта не стала бы, но и баловать своим чистым пуховиком – увольте. И вообще, как она посмела согласиться, нахалка!» – «Ей очень хотелось увидеть кумиров. По-моему, нормальное поведение девочки, впавшей в отчаяние», – заступилась Лиза, которая и через двадцать с лишним лет верила, что они обе поступили обыкновенно. «Ага, повырастало хамок из таких девочек. В магазинах, банках, поликлиниках, школах, за рулем сплошные твои повзрослевшие подружки. Они теперь, если им понадобится, и пуховик силой отнимут, и шкуру с любого живьем сдерут. И все из-за таких, как ты». – «Каких»? – насупилась Лиза. «Потакающих дурным наклонностям, – гневно пригвоздила Маша. И сбавила тон: – Мам, не обиделась? Ты так радуешься, что мы с тобой похожи. Ты добрая. Но я тоже не злая. Просто есть граница дозволенного чужим людям». – «Она была моей подругой, а не чужим человеком», – без энтузиазма возразила Лиза. «И где она теперь. Что значит – была подругой?» – ехидно насела дочь. «Я могла бы тебя смутить, наврав, будто она погибла в автокатастрофе через три дня после того концерта. Но, если честно, она живет на соседней улице. Просто после замужества общается только с компанией своего благоверного». – «Мама, у тебя чудовищное воображение. Мне бы в голову не пришло так кого-нибудь смущать, как ты меня «могла бы», – пробормотала Маша. Лиза прикусила язык. Но сказать что-то было необходимо. И она резко сменила тему: «Доченька, я и правда радуюсь нашей с тобой схожести. Но я в курсе, что ты наполовину мама, а наполовину папа. Эдуард, когда услышал от меня эту историю, отреагировал точно так же, как ты. Поэтому никогда под меня не подлаживайся, будь собой. Обещаешь?» – «Торжественно клянусь, – усмехнулась Маша. – А ты никогда мне не лги, то есть не придумывай назидательных концовок, когда рассказываешь про реальные ситуации. Обещаешь?» – «Да», – сказала Лиза и вздохнула. Она частенько не только концовки, но и сами истории про себя и своих друзей выдумывала именно в назидание дочке. Когда нечем было подкрепить теорию.

Теперь Лиза задавалась вопросом: как воспринял бы ее рассказ Игнат Смирнов? Поменялся бы с другом куртками или нет? Это означало, что ей не хватает терпения узнать нового человека. И тогда его легче было «сочинить». «Только факты. Только действительность, какой бы она ни была. Машке с этим парнем жить по-настоящему», – опомнилась без двух с половиной месяцев теща.

Игнат вышел из метро. Вечер был теплый, пасмурный, безветренный и очень соответствовал его внутреннему состоянию. Деревья богатели листвой, земля скудела одуванчиками. «Лето», – подумал Игнат. И не успел добавить что-нибудь осмысленное: запел его сотовый, высветив на дисплее запретное имя – «Ленок».

Послышался боготворимый голос:

– Как ты? Чем занят? Не хотела беспокоить, но отчего-то сама забеспокоилась. Мне показалось, что в нашу последнюю встречу я тебя слишком испугала.

– Здравствуй, родственная душа! – возопил Игнат. – Я спешу на съемки. Но позови меня, развернусь и кинусь к тебе.

– Нет, все-таки тебя до сих пор нельзя баловать лирическими отступлениями, – вздохнула Елена. – Ведь договаривались не один раз: в наших отношениях последующее ничего не отменяет в предыдущем. Не забывай, я жду, когда ты женишься и возблагодаришь меня искренними и, настаиваю, лаконичными фразами.

– Родственная душа, но пока я холост. Мне до павильона семь минут хода. Я растяну их в десять. И буду трепаться. Ты только иногда вставляй словечко, чтобы мне становилось радостно. Ладно?

– Ладно, – рассмеялась Елена. – Начинай.

Игнат пересказал содержание первой главы Лизиного романа. Поведал, как расплакалась Маша. Выложил всю ее критику. Но не смог произнести ни звука о своем участии в обсуждении. Когда это стало его злить, настала пора сказать Елене:

– Я люблю тебя, родственная душа. Счастливо.

– До свидания, – ответила она необычайно приветливо. И отключила телефон.

А у Игната начали шалить нервы. После трех часов работы приступили к съемкам эпизода, в котором его герой является к своему вечно пьяному дядюшке взять в долг. И тут выяснилось, что тема алкоголизма Игната еще не отпустила. Он деловито предложил реквизитору обеспечить своего партнера бутылкой коньяка и рюмкой, чтобы ясно было, почему у того заплетается язык.