За семью замками. Снаружи (СИ) - Акулова Мария

Мол, не сердись, хозяин, но ты сам нарвался…

И Костя не спорил — нарвался.

— Спит? — спросил у дога, тот только глазами хлопнул. — Пустишь? — а дальше фыркнул. Вероятно, нет. Но это и правильно. — Охраняй.

Костя похлопал пса по теплому боку, встал, прошел мимо, держа себя в руках, а руки подальше от заветной ручки.

Соблазн войти и что-то там повыяснять был огромным. Но наконец-то пришло понимание, насколько сейчас каждый его шаг должен быть выверен. Насколько высоки ставки… И насколько в ужасной он позиции.

Если она потеряет ребенка… Если она уже его потеряла… Если он потеряет ее — они друг друга не простят. И себя тоже.

Но и что сделать, чтобы этого не случилось — слишком сложный вопрос. Огульно не ответишь. Нужно время. Нужно думать. Нужно… Стараться.

По-настоящему. Так, как не старался еще никогда.

Гаврила не ждал Костю, не заходил в дом. Уехал. Наверное, решил, что свой максимум сделал. Дальше — сами.

Но именно ему Костя позвонил, когда почти под утро понял, что надо.

Гаврила выслушал, не перебивая. Может, у него было, что сказать, но придержал при себе. Ни сам не бросился извиняться, ни от Кости извинений не ждал.

На вопрос, сколько времени нужно, ответил, что утром к девяти всё будет.

Костю это устраивало. Тянуть нельзя — некуда уже. Им с Агатой наконец-то нужно поговорить.

И она будто даже ждала этого.

Конечно же, не выходила из комнаты. Но когда Костя постучался на следующее утро, услышал тихое, немного сдавленное: «войди»…

Открыл дверь, сделал несколько шагов, остановился…

Агата сидела на кровати. Наверное, плохо спала, если спала вообще. Под глазами — синяки. Измучена до невозможности.

Руки трясутся, она усиленно ими мнет свитер, хотя в доме не то, чтобы холодно.

Возникла мысль подойти и прижать ладонь ко лбу, но она бы испугалась только. Явно не оценила бы заботу, поэтому…

Костя сделал еще один шаг, держа руки в карманах джинсов, потом еще…

Медленно. Засекая ее реакции.

Агата была напряжена, следила пристально, но позволяла.

Почти всё позволяла.

Задрожала только, когда он опустился на корточки, накрыл своими ее руки, сжал их с силой в колени.

На них же и смотрел — плотный джинс, не особо-то моргая…

Несколько минут они просто молчали. Костя не знал, что в голове у Агаты, а у него…

На самом деле, наверное, вся жизнь. Череда ложных выводов. Масса говна, которое наворотил. Тот самый пресловутый эгоизм, позволявший так долго не видеть берегов… А теперь… Доплавался на глубине, получается. Некому бросить спасательный круг. Выгребайся сам, раз такой умный. Или сдавайся на милость судьбы, победитель…

— Послушай меня, пожалуйста… Можно? — Костя начал, вскидывая взгляд на Агату. Снова молчал, пока она не кивнула. Наверное, сомневалась, стоит ли позволять, но… — Ты про меня читала, правда? Знаешь…

Начал, и тут же сбился… Вздохнул, отвел взгляд, долго смотрел в сторону окна, потом снова на Агату.

— У меня мать — проституткой была. Не фигурально. Она правда этим на жизнь зарабатывала. Она меня ненавидела. Родила, потому что то ли долго не понимала, что беременна, то ли надеялась, что отец одумается и простит ей ложь, если меня увидит. Я не знаю, видел ли, но ложь ей не простил. Она осталась со мной. Я ей был не нужен. Даже не знаю, почему не выбросила. Наверное, по инерции при себе держала. Но я никогда не чувствовал от нее любви. Она даже воспитывать меня не пыталась. Про добро рассказывать, в чём плохость зла объяснять. Когда мне было шесть — ее убили. Они бухали компанией. Пересрались или что… За ножи схватились. Это было стремно очень. Но я — слишком малой, чтобы до конца всё понять. Меня отдали в детский дом. Никто не захотел забирать, хотя родня была. Мать моей матери. Тетки какие-то… Отец… Но никому не нужен… Такой…

Костя говорил, не испытывая особой боли. Просто неприятно… Унизительно… Просто впервые так честно.

А Агата почему-то кривилась время от времени.

— Я не смог там долго. Меня ломали, пытались лепить человека. А мне там было душно. И тошно. Сбегал постоянно, возвращали, лупили. Там не очень учили уважению. Всё через унижение. Везде ломка. В итоге я оказался на улице. Мы дрались, получали деньги. Я кайфовал, Агат… Свободу почувствовал… Безграничную… Но там тоже не очень… О чувствах… О человечности… Дальше я шестёрил. За любую работу брался, лишь бы из дерьма… К тому моменту я уже сообразил, что нормальность мне не светит. Смирился, что бракованный. Да и она меня привлекать перестала. Я хотел к чему-то стремиться. Чего-то достигать. Карабкался, как сумасшедший. На всё болт клал. Ни о чем не жалел. Меня не жалели — и я не жалел. Меня ломали — и я ломал. Мне не стыдно даже. И вот сейчас не стыдно. Только перед тобой. Потому что ты для меня важна. Я никогда, наверное, не стану полноценным человеком. Но я так истосковался, Агат… Я думаю, всё из этого… Меня к тебе потянуло… Ты о шраме волновалась… А мне так похуй было… Я никогда такого не испытывал, а с тобой… Просто где-то есть девочка, которая ничего обо мне не знает, кроме той правды, которую даю ей я. И не хочет знать. Она мне верит. Я ей нравлюсь. Вот такой дерьмовый. Вот такой никому на самом деле нахрен не сдавшийся. Я сам в этом виноват, наверное. Хотя бы отчасти. Но это же правда… Многие даже выдохнут, если я подохну. А тебе я важен был. Ты сказала, что влюбилась, а даже ведь не видела… И я тоже влюбился… Ни с кем не была… Никого не хотела… Всех сторонилась… А меня выбрала. Прикинь? — Костя спросил, даже улыбнувшись… И неожиданно увидел, что глаза Агаты мокнут, она запрокидывает голову, моргает, набирает полную грудь воздуха, закусывая губы… — Не плачь, Замочек. Всё хорошо. Я закончу скоро. Пару слов скажу ещё… Ты меня выбрала. В этом вся суть. Не я тебя. Я сам себя долго убеждал, что всё по моим правилам разворачивается. Что как захочу — закончу. Надоешь — перестану приезжать. Захочу левую тёлку — трахну. Тебя потом захочу — тоже трахну. Я правда та еще сука. Но ты меня так меняла… Или я сам себя менял… Я ничего не хотел. Только к тебе. Я правда не спал с Полиной. Ни с кем я не спал. Только о тебе думал. И хотел бы, честно… Но не мог. Противно становилось при мысли. Но я женился бы. В этом ты права. Просто для меня это было… Типа независимо, что ли. А когда ты залезла в телефон и все поняла, а потом выгнала… Как по башке получил. Поначалу даже не мог разобраться, а что чувствую и чувствую ли. А потом всё хуже и хуже. Я не умею переживать. Ждать. Терпеть. Я не умею признавать свои косяки. Я всё сделал так, как хотел сам. Мне нужна была ты любой ценой. Я не думал, что чувствуешь ты. Чего ты хочешь. Мне было похуй. Я убедил себя, что мои желания — это наши. Мое благо — наше. Правда. Я не не слышал тебя, я не хотел тебя слушать. Обычно это со всеми работало. Люди сопротивляются — я давлю. Я получаю свое. Они остаются в долбоебах. А с тобой… Ты слишком упрямая. Нормальная… А мне слишком нужна от тебя искренняя любовь. Такая, как тогда, у тебя в квартире. Я же знаю, что ты меня любила там. Ты сама говорила. Спишь такая… Выдираешься, чтоб на мне прям… Мостишься… Кублишься… Я: «Агата, блять, жарко…». А ты: «ну пожалуйста, Кость… Я так тебя люблю…». Ну и как тебя снять после этого? Лежишь… Злишься… И улыбаешься, как дебил…

Костин взгляд снова поднялся, уголки губ дрогнули. По Агатиной щеке скатилась слеза. Он ей раньше этого не говорил. Хранил только для себя. В себе хранил.

— Как оставить тебя в покое? Я не смог… Тот мальчик, который очень хотел, чтобы его кто-то так любил — он не смог, Агата. Это не оправдание, я понимаю. Но я очень хочу, чтобы ты поняла, что во мне дохера зла. Говна дохера. Нет принципов. Нет ценностей. Мало человечности. Но для тебя… Я меняться хочу… Для тебя и для…

Мужской взгляд соскочил, Костя смотрел на живот, потом вздохнул, снова отворачиваясь. Не смог договорить.

Чувствовал, что Агата достает руки.

Чувствовал, что сердце будто замедляется.