Том 1. Стихотворения 1828-1831 - Михаил Лермонтов

Пир Асмодея*

У беса праздник. Скачет представлятьсяЧертей и душ усопших мелкий сброд,Кухмейстеры за кушаньем трудятся,Прозябнувши, придворный в зале ждет.И вот за стол все по чинам садятся,И вот лакей картофель подает,Затем что самодержец МефистофельБыл родом немец и любил картофель.

По правую сидел приезжий <Павел>,По левую начальник докторов,Великий Фауст, муж отличных правил(Распространять сужденья дураковОн средство нам превечное доставил).Сидят. Вдруг настежь дверь и звук шагов;Три демона, войдя с большим поклоном,Кладут свои подарки перед троном.

Вот сердце женщины: она искалаОт неба даже скрыть свои делаИ многим это сердце обещалаИ никому его не отдала.

Она себе беды лишь не желала,Лишь злобе до конца верна была.Не откажись от скромного даянья,Хоть эта вещь не стоила названья.

«C'est trop commun!»[4] воскликнул бес державныйС презрительной улыбкою своей.«Подарок твой подарок был бы славный,Но новизна царица наших дней;И мало ли случалося недавно,И как не быть приятных мне вестей;Я думаю, слыхали даже стеныПро эти бесконечные измены».

На стол твой я принес вино свободы;Никто не мог им жажды утолить,Его земные опились народыИ начали в куски короны бить;Но как помочь? кто против общей моды?И нам ли разрушенье усыпить?Прими ж напиток сей, земли властитель,Единственный мой царь и повелитель.

Тут все цари невольно взбеленились,С тарелками вскочили с мест своих,Бояся, чтобы черти не напились,Чтоб и отсюда не прогнали их.Придворные в молчании косились,Смекнув, что лучше прочь в подобный миг:Но главный бес с геройскою ухваткойНа землю выплеснул напиток сладкой.

В Москву болезнь холеру притащили.Врачи вступились за нее тотчас,Они морили и они лечилиИ больше уморили во сто раз.Один из них, которому служилиМы некогда, во-время вспомнил насИ он кого-то хлору пить заставилИ к прадедам здорового отправил.

Сказал и подает стакан фатальныйВластителю поспешною рукой.«Так вот сосуд любезный и печальный,Драгой залог науки докторской.Благодарю. Хотя с полночи дальной,Но мне милее всех подарок твой»,Так молвил Асмодей и всё смеялся,Покуда пир вечерний продолжался.

Сон («Я видел сон: прохладный гаснул день…»)*

Я видел сон: прохладный гаснул день,От дома длинная ложилась тень,Луна, взойдя на небе голубом,Играла в стеклах радужным огнем;Всё было тихо, как луна и ночь,И ветр не мог дремоты превозмочь.И на большом крыльце меж двух колоннЯ видел деву; как последний сонДуши, на небо призванной, онаСидела тут пленительна, грустна;Хоть, может быть, притворная печальБлестела в этом взоре, но едва ль.Ее рука так трепетна была,И грудь ее младая так тепла;У ног ее (ребенок, может быть)Сидел… ах! рано начал он любить,Во цвете лет, с привязчивой душой,Зачем ты здесь, страдалец молодой?И он сидел и с страхом руку жал,И глаз ее движенья провожал.И не прочел он в них судьбы завет,Мучение, заботы многих лет,Болезнь души, потоки горьких слез,Всё, что оставил, всё, что перенес;И дорожил он взглядом тех очей,Причиною погибели своей…

На картину Рембрандта*

Ты понимал, о мрачный гений,Тот грустный безотчетный сон,Порыв страстей и вдохновений,Всё то, чем удивил Байрон.Я вижу лик полуоткрытыйОзначен резкою чертой;То не беглец ли знаменитыйВ одежде инока святой?Быть может, тайным преступленьемВысокий ум его убит;Всё темно вкруг: тоской, сомненьемНадменный взгляд его горит.Быть может, ты писал с природы,И этот лик не идеал!Или в страдальческие годыТы сам себя изображал?Но никогда великой тайныХолодный не проникнет взор,И этот труд необычайныйБездушным будет злой укор.

К *** («О, полно извинять разврат…»)*

О, полно извинять разврат!Ужель злодеям щит порфира?Пусть их глупцы боготворят,Пусть им звучит другая лира;Но ты остановись, певец,Златой венец не твой венец.

Изгнаньем из страны роднойХвались повсюду как свободой;Высокой мыслью и душойТы рано одарен природой;Ты видел зло и перед зломТы гордым не поник челом.

Ты пел о вольности, когдаТиран гремел, грозили казни;Боясь лишь вечного судаИ чуждый на земле боязни,Ты пел, и в этом есть краюОдин, кто понял песнь твою.

Прощанье («Прости, прости!..»)*

Прости, прости!О сколько мукПроизвестиСей может звук.В далекий крайУносишь тыМой ад, мой рай,Мои мечты.Твоя рукаОт уст моихТак далека,О лишь на миг,Прошу, придиИ оживиВ моей грудиОгонь любви.Я здесь больной,Один, один,С моей тоской,Как властелин.Разлуку яПереживу ль,И ждать тебяНазад могу ль?Пусть я прижмуУста к тебеИ так умруНа зло судьбе.Что за нужда?Прощанья часПускай тогдаЗастанет нас!

К приятелю*

Мой друг, не плачь перед разлукойИ преждевременною мукойМладое сердце не тревожь,Ты сам же после осмеешьТоску любови легковерной,Которая закралась в грудь.Что раз потеряно, то, верно,Вернется к нам когда-нибудь.Но невиновен рок бывает,Что чувство в нас неглубоко,Что наше сердце изменяетНадеждам прежним так легко,Что, получив опять предметы,Недавно взятые судьбой,Не узнаём мы их приметы,Не прельщены их красотой;И даже прежнему пристрастьюНе верим слабою душой,И даже то относим к счастью,Что нам казалося бедой.

Смерть («Оборвана цепь жизни молодой»)*

Оборвана цепь жизни молодой,Окончен путь, бил час, пора домой,Пора туда, где будущего нет,Ни прошлого, ни вечности, ни лет;Где нет ни ожиданий, ни страстей,Ни горьких слез, ни славы, ни честей.Где вспоминанье спит глубоким сном,И сердце в тесном доме гробовомНе чувствует, что червь его грызет.Пора. Устал я от земных забот.Ужель бездушных удовольствий шум,Ужели пытки бесполезных дум,Ужель самолюбивая толпа,Которая от мудрости глупа,Ужели дев коварная любовьПрельстят меня перед кончиной вновь?Ужели захочу я жить опять,Чтобы душой попрежнему страдатьИ столько же любить? Всесильный бог,Ты знал: я долее терпеть не мог;Пускай меня обхватит целый ад,Пусть буду мучиться, я рад, я рад,Хотя бы вдвое против прошлых дней,Но только дальше, дальше от людей.

Волны и люди*

Волны катятся одна за другоюС плеском и шумом глухим;Люди проходят ничтожной толпоюТакже один за другим.Волнам их воля и холод дорожеЗнойных полудня лучей;Люди хотят иметь души… и что же?—Души в них волн холодней!

Звуки*