Я сбил целый авиаполк. Мемуары финского аса - Эйно Луукканен

К этому времени я оказался уже довольно далеко от места основного боя. Самолет моего противника исчез без следа, так как его камуфляж слился с лесом внизу, держась над самой землей. В результате мне осталось лишь повернуть назад к месту оговоренной встречи. Но сразу после поворота я увидел выше себя одинокую «Чайку», которая летела на юг. Я повернул прямо на врага, дал полный газ и начал набирать высоту. Единственным способом уничтожить этот исключительно маневренный биплан было застигнуть его пилота врасплох. Я быстро догнал «Чайку», старательно держась в слепой зоне – сзади и чуть ниже. Чтобы наверняка попасть первой же очередью, я приблизился к русскому чуть ли не вплотную, так что мог видеть мельчайшие детали: яркие красные звезды на бледно-голубых нижних плоскостях, маленькие клубки дыма из выхлопных патрубков, расчалки и даже створки ниш шасси. Русский совершенно не подозревал о моем присутствии, так как не сделал и попытки изменить курс. С расстояния 50 метров я открыл огонь, моя первая очередь ударила по мотору снизу и прошлась по брюху фюзеляжа. «Чайка» резко дернулась, затем свалилась на крыло и упала на луг внизу. Я бросил взгляд на наручные часы – время 04.32. день только начинался! Я по радио собрал самолеты звена вместе, мы встретились над Парккила и примерно в 05.00 приземлились в Рантасалми. Все вместе мы сбили 5 самолетов, что еще более укрепило нашу веру в возможности «Брюстера» – нашей «Небесной жемчужины», как мы начали ласково называть этот небольшой моноплан. Мы второй раз за утро хлебнули кофе, после этого в течение часа обсуждали бой, а я готовил донесение, затем заступил на утреннее дежурство на командном пункте.

Лето оставалось неизменно жарким, лишь изредка дождь смывал пыль с наших истребителей. 10 июля началось наступление армии севернее Ладоги, она продвигалась так стремительно, что уже 21 июля 4-я армия пересекла старую границу в Салми. Это наступление нарушило планы нашей эскадрильи, ей приказали установить господство в воздухе над Ладогой и Карельским перешейком, поэтому мы почти все время патрулировали в воздухе, прикрывая свои войска. Однако противник не рисковал бросить нам вызов. В течение недели мы ежедневно взлетали до рассвета, мотались в воздухе, а последняя посадка совершалась уже после заката. Мы постепенно освоились с дикой местностью внизу, так как каждый вылет добавлял 2 часа и 1000 километров в наши летные книжки. Во время этих полетов мы могли видеть «пожары отмщения», которые зажигали отступающие русские. Лесные пожары бушевали вокруг Иломатси, Толваярви, Лоймола, вокруг Ляскела было более 20 очагов возгорания, в Импилахти сгорели многие дома, и завод Питкяранта и его окрестности превратились в сплошное море огня. Большинство пожаров было зажжено русскими, но кое-какие стали результатом артиллерийских обстрелов. Всюду, насколько хватало глаз, в воздух поднимались столбы дыма, ядовитые газы проникали в кабины наших истребителей.

Мы пролетели над районом боев Зимней войны в Коллаа, где все еще можно было видеть изуродованный лес, хотя кусты отважно пытались укрыть ужасные шрамы. Нечастые воздушные стычки и спорадические вспышки зенитного огня, обычно над районом Сортавалы – вот и все, что оживляло наши двух– и трехчасовые вылеты. Нам поручили прикрывать с воздуха перевозки крупных масс войск на станциях Хейнавеси, Варкаусе, Пиксамяки и Миккели. Однако эти вылеты были очень скучными, так как русские, похоже, не подозревали об этих перевозках. Ни один русский самолет так и не показался поблизости.

На полях вокруг Пювиля, примыкающих к аэродрому, сенокос был в самом разгаре. В свободное от дежурств время мы охотно помогали крестьянам. Запах свежескошенного сена освежал после резкого запаха высокооктанового бензина и машинного масла в кабине истребителя, от которого уже свербело в носу. Сауну мы топили каждый день, и каждый вечер мы с удовольствием парились, смывая пыль сенокоса. Рядом с нашей казармой имелась небольшая бухточка, где можно было прекрасно поплавать после сауны. Мы даже начали вставать на час раньше, чтобы освежиться перед вылетом. Вода в бухте напоминала парное молоко по сравнению с холодным утренним воздухом.

В последний день июля наша армия начала наступление на Карельском перешейке. День за днем мы носились над наступающими войсками, не позволяя вражеским самолетам вести разведку, и лишь изредка мы сопровождали «Бленхеймы», летящие что-нибудь бомбить. С высоты птичьего полета мы следили за наступлением, видели вспышки орудийных выстрелов, по которым можно было определить положение линии фронта. Горящие дома в деревнях отмечали районы, которые русские готовятся оставить.

Наши войска остановились в Похьялахти на северном берегу Ладоги, и 13 августа мы атаковали первый конвой на Ладожском озере. Мы патрулировали в воздухе, как обычно, и полет был просто скучным, если не считать зенитного огня возле Елисенваара и Куркийоки. Затем, пролетев некоторое расстояние на юг над сверкающим зеркалом озера, я заметил большой вражеский конвой. Немедленно сообщив об этом в штаб, я получил разрешение атаковать. Мы заходили на конвой издалека со стороны солнца, а затем начинали пикировать парами. Из 20 кораблей под нами 8 были военными, и 2 из них сразу начали ставить дымовую завесу. Перед нами возникла плотная завеса зенитного огня, сверкающие шарики разрывов вспыхивали на пути самолетов, а позади них начало собираться облако дыма. Вдруг до меня донесся резкий отрывистый треск откуда-то сзади, мой «Брюстер» резко дернулся, да так, что ручка управления едва не вырвалась из ладоней. Однако истребитель выправился, вроде бы не получив серьезных повреждений, поэтому я атаковал первое судно. Мои пулеметы прошлись по его палубе от носа до кормы, и когда я пролетал мимо, то видел экипаж, разбегающийся в разные стороны. Затем на прицеле возник следующий корабль, и я всадил порцию свинца в него тоже. Оглянувшись через плечо, я убедился, что остальные «Брюстеры» тоже начали штурмовку, я заскользил над водой, ведомые последовали за мной. А один из русских кораблей охватило пламя.

После атаки Курре Гинман не смог выпустить шасси, шланг гидравлики был перебит осколком, поэтому ему пришлось садиться на брюхо, изуродовав себе пропеллер. Не считая нескольких мелких пробоин от осколков снарядов, один из которых, похоже, и стал причиной услышанного шума, мой «Брюстер» остался совершенно цел. Даже не верилось, что я прорывался сквозь завесу зенитного огня.

После посадки я обнаружил, что мне прислали еще двух новых пилотов – Вилппу Лакио и Лила Лилья, в результате чего в звене образовался перекомплект летчиков. Это было очень здорово, так как часто нам приходилось летать по 20 часов в день, что вело к страшному переутомлению. В этот период нельзя было даже заикнуться об увольнении, но все-таки однажды вечером в середине августа мне удалось вырвать разрешение всем звеном поехать в Варкаус. Мы набились в салон BMW Курре и поехали в город, где закупили растворимый кофе, посетили парикмахера и с удовольствием пообедали в ресторане.