Джихан-2 - Александр Петров

Воительницы недовольно зашумели, а тетя Вера, бросив свой взгляд на меня стала совсем мрачной.

— Ганя, спой еще, — раздались голоса.

Девушка вздохнула и ударила по струнам.

Они с Клавдией продолжили петь. В моей голове и так была каша. Когда ко всему, что случилось со мной сегодня добавилось явное, обращенное ко мне внимание девушки, мозги совсем отказали. Я не помнил, что пела девушка для меня. Лишь отдельные слова: "Все пройдет, и печаль и радость, все пройдет, так устроен свет" и "милая моя, солнышко лесное". Сознание, вытесняя все прочее, наполнял чудесный тембр ее голоса и сияние глаз. Сердце взлетало и падало, сладко сжималось от понимания того, что для меня, только для меня поет о любви девушка, лучше которой я не видел никогда раньше и не увижу".

Написав эти строки, Джек подумал, что мальчик Данилка, которым он когда-то возможно был, чертовски прав. Вспоминая лицо девушки, лицо Ники Громовой, он понял с каких давнопрошедших времен связаны они неразрывной связью взаимного влечения. Он вздохнул, и продолжил.

"…Пустынный, каменистый пейзаж, редкие пятна зелени, цепочка гор вдали. Я, как и мои товарищи, одет в зеленую форму.

На плече висел автомат с еще теплым от стрельбы стволом, на ногах были надеты кроссовки.

На обочине дороги рычал на малых оборотах странный гусеничный экипаж, который показался мне чуть ли не родным. Мне было непонятно теплое чувство к железному монстру, пока память не подсказала, из каких передряг вытаскивала отделение разведроты эта неказистая с виду, вооруженная скорострельной пушкой и пулеметом боевая десантная машина.

Двое, память напомнила, что их называют Федот и Маркиз, приволокли сильно избитого местного в длинной рубахе и съехавшей набок чалме. Он был загорелым, черноусым, обритым наголо немолодым человеком, непрерывно, как заклинание повторявшим "Не нада, не нада" и пытавшимся при этом вырваться из рук солдат, которые периодически поддавали ему ногами по ребрам за его дрыганье. От южанина несет резкой хлорпикриновой вонью, которая, впрочем, не мог перебить запаха дерьма.

— Выкурили, духа! — сказал молодой парень рядом со мной. — Там еще двое были. Не вылезли, задохнулись.

— А с этим что? — спросил я. — В расход?

— А хули с ним делать? — ответил он. — Правды все равно не скажет, а везти этого засранца в часть — на хуй надо. Тут Васька- сержант придумал кой чего…

«Духа» связали, поставили на ноги, надели веревку на шею. Башня БМД повернулась набок, ствол пушки опустился. Веревку привязали, так, чтобы душман стоял приподнявшись на цыпочках.

По знаку сержанта оператор-наводчик начал поднимать пушку. По мере того, как затягивается петля на шее, лицо «духа» начинало наливаться кровью. Он извиваясь, пыталя достать до земли ногами.

Периодически ствол опускался, чтобы дать духу вдохнуть воздуха. И я слышал, как несчастный хрипел: "Тойота дам, золот дам, жена дам, жопа дам". Неумолимый сержант, такой же как и я молодой парень, жестом показывал наводчику в башне — «Майна», наслаждаясь мучениями врага.

— Данилка, просыпайся, пора — тетя Вера толкнула меня в бок.

— А, что?! "Духи"? — я вскочил, шаря руками по сторонам в поисках автомата, но нашел лишь теплое, упругое бедро начальницы амазонок.

— Данила, ты что, одурел? — зашипела тетя Вера, ударив меня по руке.

Женщины засмеялись. Они уже были готовы, затянуты в свою черную форму, словно и не ложились спать вовсе.

— Просыпайся, горе мое, — сказала Вера Ивановна, протягивая мне кружку. — Лунатик.

— А что случилось? — осторожно поинтересовался я, пытаясь вспомнить, чего еще я натворил.

— Лунатик, точно, — непонятно чему радуясь сказала Клавдия. — Ганя пела песню про "черный тюльпан" и Лена спросила, что это такое. Так ты сказал, что это самолет, который гробы возил. И откуда ты все это знаешь…

— А сказал это таким басом, будто не мальчик вовсе, а мужик лет тридцати, — добавила тетя Вера.

— Чего не лянешь спросонья, — ответил я.

— Ладно, — сказала тетя Вера. — Мы выступаем через десять минут. А ты марш в обоз… И чтобы духу твоего тут не было.

Ганю мне удалось увидеть лишь под вечер, когда князь со своим штабом проскакал мимо телеги дяди Федора, согнав на обочину его и сотни других возниц. Рыжая амазонка ехала рядом с Иваном Васильевичем, по левую от него сторону. Она пронеслась совсем рядом со мной на белом жеребце, и мне показалось, что она улыбнулась мне. Я, забыв об осторожности, поднялся на телеге, чтобы как можно дольше видеть ее точеную, затянутую в черную кожу парадной формы фигурку. Как на грех в арьергарде свиты затесался молодой боярин Дуболомов. Роман потянулся было за плетью, но понял, что не успеет и лишь буркнул нечто неразборчивое.

— Не суйсь, если кнута попробовать не хочешь, — хмуро сказал дядя Федор, дергая меня за рукав.

— Отстань, старый, — грубо ответил я ему, пытаясь разглядеть в кавалькаде всадников девушку.

— А хрен с тобой, паря. Ктой из стражников протянет поперек спины, сразу ума прибавится.

Я опустился, тем более, что Гани уже не было видно. Я сидел, уставясь в точку, улыбаясь неизвестно чему, мурлыкая под нос: "Моей надежды яркий свет, я шел к вам столько долгих лет. Но вы вдвоем, вы не со мной".

— Эх, Данилка, — вздохнул возница. — Все ребята, как ребята, один ты чокнутый. Не для тебя она, дочка князева.

— Чего ты болтаешь, дядя Федор, — возразил я. — Никакая она не княжеская дочь, раз в лесу с амазонками ночует.

— Энто они ее к воинскому делу сызмальства приучили…

— Но ее не Рогнеда звать, а Ганя.

— Что Ганя, что Рогнеда, — возница усмехнулся. — Тебя Данькой ведь зовут и Данилой. А вырастешь, Бог даст, кликать будут Даниилом Андреичем. Я точно знаю, нашего ирода она дочь. Подрастет чуток, и отдадут ее за князя Суздальского, Григория.

— На кой ей эта дубина, — вырвалось у меня.

— Не твово ума дело, — рассудительно сказал дядя Федор. — Как ейный папаша решил, так и будет. А через то, польза великая.

— Какая, к ебене — фене польза, — в сердцах сказал я.

— А вот тебя паря спросить забыли, — назидательно сказал дядя Федор. — Вот поженят наш князь и суздальский детей, конец войне придет проклятой.

— А по мне хрен с этой войной, лишь бы… — тут я понял, что говорю глупость и раскрываюсь перед ехидным мужичком, который с удовольствием раззвонит всем. — Да хуй с ней, пусть хоть козлу ее отдадут."

Эндфилд закончил писать. Тело требовало еды и разминки.

Конец 5 главы.

черновик

Глава 6

ДНИ ЖИВЫХ МЕРТВЕЦОВ

Джек, с большим неудовольствием, воспринял необходимость убить пару суток в никчемных занятиях. Явь забытой богом планеты, в сравнении с миром, который открывался ему в навеянных прибором грезах, казалась ужасным кошмаром. Только вот проснуться было нельзя. Впрочем, классические размышления о бабочке и мудреце недолго мучили Эндфилда. Джек был рационалом и практиком, а оттого не строил иллюзий о том, что первично.

Вечером, он загрузился на свой импровизированный глайдер и устроил гонку на предельной скорости, сваливаясь в глубины каньонов и поднимаясь к самым вершинам горных пиков. Светило свалилось к самому горизонту, не давая ни тепла, ни света. Из разреженной атмосферы, конденсировались газы, намерзая коркой на шлеме и сочленениях защитного костюма. Обогрев стекла был отключен. Видимость приближалась к нулю. Близость каменных стен и безумная скорость грозили неминуемой гибелью. Но именно это нужно было Капитану, чтобы оторваться от видений, всеми мыслями, чувствами и сенсорным восприятием снова вернуться в печальную реальность.

Но в назначенный час, он снова оказался в Старом Владимире, преодолев тысячи парсек и сотни веков. Закончив путешествие, он, как это у него повелось, стал записывать подсмотренное в далеком прошлом.

"… Меня тошнило, мучительно выворачивая наизнанку внутренности.

"Кто мог сделать такое?", — крутилось у меня в голове. Мирон, тихий и невредный мужик, лежал на куче мусора во дворе со спущенными штанами и задранной рубашкой. Из зада торчала арматурина, толстая, ребристая и ржавая. Руки и ноги возницы были переломаны во многих местах, пальцы расплющены. На теле чередовались длинные порезы и глубокие колотые раны. Было видно, что раны почти не кровоточили. Залитое слезами лицо было мертвенно-бледным. В рот натолкано грязное тряпье. Широко открытые глаза с побелевшими радужными оболочками смотрели с выражением запредельной, невыразимой муки.

— Посрать, наверное, пошел, — заметил один из ратников. — Тут они его и подхватили.

— Вампиры, — подтвердил другой. — Их работа. Я такого в Покрове насмотрелси. Мучают, и в глаза смотрят, жисть забирают. Доведуть до обмороку и давай ножом резать. А как от боли очнется, снова жисть из него тянуть.