Огненное погребение - Владимир Нестеренко

Они сталкиваются, у Султана тоже нож, в левой, не простреленной руке, он бьет Гитлера в печень, очень быстро, два раза. Гитлер, не реагируя на рану, резким взмахом рассекает Султану сухожилия на руке, нож выпадает, Султан бросается на Гитлера и валит его на дно емкости, Гитлер несколько раз бьет Султана ножом под ребра, под диафрагму, тот слабеет. Гитлер выворачивается из-под Султана, взбирается ему на спину, хватает рукой за нос, запустив пальцы в ноздри, запрокидывает голову назад.

Горловина емкости снаружи. На емкости стоят два солдата ВВ. У одного на плечах рация.

СОЛДАТ: Ебу я туда нырять. Смотри, и лестница на хуй сгнила.

ЕФРЕЙТОР Не сцы, зема, сейчас спросим. (Говорит в рацию.) «Третий», «третий», я «девятый». Тут лестницы нет, разрешите применить дымы?

После ответа достает из подсумка дымовую шашку, рвет ленту и бросает загоревшуюся шашку в емкость.

Внутренность емкости.

Крупно, в дыму, лицо Гитлера. Оно мертвенно бледное, в темных пятнах грязи и крови.

Повязки нет.

Гитлер умирает от потери крови.

Дым окутывает его, и из сохранившегося глаза текут слезы, Гитлер плачет.

Лбом ко лбу к нему прижата голова Султана, Гитлер держит его за волосы, вцепившись смертельной хваткой.

Камера отъезжает, мы видим, что за волосы Гитлер держит отрезанную голову.

Город Ковров.

Комната в частном доме, ночь. Андрей и Люба в постели.

ЛЮБА: В Нижний поедем?

АНДРЕЙ: Сначала в Нижний, а там посмотрим.

ЛЮБА: Мать снилась вчера. В степи какой-то, у колодца. Про деньги говорила, мол, на дно утащат.

АНДРЕЙ: Надо в монастырь съездить. Замолим грехи, заживем, как люди.

ЛЮБА: Можно и в монастырь. Если пустят.

АНДРЕЙ: Как не пустят? Мы пожертвование сделаем.

ЛЮБА: Могут меня не пустить, и на деньги не посмотрят.

В комнате Андрей, в дверь стучат.

Андрей подходит к двери и, встав сбоку, за стену, спрашивает.

АНДРЕЙ: Чего там?

ГОЛОС: ЛЮБЫ Дядя Саша, это мы.

Андрей открывает дверь, заходит Люба и Мужик.

МУЖИК: Вечер добрый.

АНДРЕЙ: Здоровенько. Проходи, присаживайся.

Мужик садится за стол, на столе бутылка водки.

ЛЮБА: Пойду закуску принесу. (Выходит из комнаты.)

АНДРЕЙ: Ну что, нашел?

МУЖИК: Принес.

АНДРЕЙ: Показывай.

Мужик достает из сумки сверток, разворачивает его, виден огромный револьвер несуразного вида. Андрей берет в руки револьвер, разбирает его и рассматривает.

Пиздец, ну и инструмент. Это что, резиновый?

МУЖИК: Ну да. «Ратник».

АНДРЕЙ: Ну и на кой он мне? Говорили про настоящий.

МУЖИК: Ну ты че, совсем, что ли? Я тебе что, КПВТ припру? Пушку самолетную? АГС? Не делают у нас пистолетов.

АНДРЕЙ: Делают. «Каштан» делают.

МУЖИК: Там не вынесешь, ни целый, ни частями. Строго очень.

АНДРЕЙ: Вообще, что ли, никак? Помню, в Ижевске автомат у каждого работяги был. А у пацанов «Макар» вместо рогатки.

МУЖИК: Вспомнил, ага. У нас тоже было, да прижали. Разве только с начальством договориться, спишут у себя как брак. Да ты не бойся, он не резиновый. Ствол настоящий и барабан без дырок, не сверленный. Под 32-й калибр, под охотничий. Гильзы обрезать надо и пороха меньше сыпать, а пуля обычная, свинцовая. А хочешь, таких дам?

Мужик достает из кармана и кладет на стол несколько патронов с огромными, заостренными пулями, похожими на боеголовки ракет.

АНДРЕЙ: Это что?

МУЖИК: А мы пулю от «Утеса» пополам режем, обжимаем в калибре. Пошли на Ширину гору, в лес, сам увидишь. Березу (показывает руками толщину ствола) насквозь.

АНДРЕЙ: Много патронов?

МУЖИК: Есть. Тридцать штук хватит?

АНДРЕЙ (смеется): На три жизни.

МУЖИК: Тридцать дам, а больше и не надо – на пятом выстреле рука отнимется, а на двадцать пятом он и сам на куски.

Андрей рассматривает револьвер, еще раз заглядывает в ствол.

АНДРЕЙ: Прямо как в кино. Не смотрел, про бандитов?

МУЖИК: Хуй знает, может, смотрел. Как называется?

АНДРЕЙ: Да не помню. Про маму что-то там. Там один в ракетницу смотрит и спрашивает: «И откуда ствол такой, дикий?».

Мужик и Андрей смеются, заходит Люба, несет тарелки с колбасой, огурцами…

Сон Андрея Андрей идет по полутемным улицам промышленной зоны. Улица – это проезжая часть между двумя высокими бесконечными стенами из кирпича, за которыми что-то вспыхивает, как электросварка, поднимаются клубы пара, ухает, грохочет, скрипит. Проходит мимо КПП, из ворот выглядывает Китай в форме охранника, смотрит на Андрея, не говорит ничего, просто поднимает руку, сжатую в кулак, подобно жесту «Рот-фронт».

Андрей проходит мимо, сворачивает в какой-то переулок. Вдруг от стены отделяется невысокий, худощавый человек.

Молодой человек, юноша-»малолетка», обращается к Андрею.

МАЛОЛЕТКА: Эй, мужик!

АНДРЕЙ: Чего тебе?

МАЛОЛЕТКА: Мужик, у тебя нож есть?

АНДРЕЙ: Нет.

МАЛОЛЕТКА: А надо.

Внезапно рука Малолетки удлиняется, становится похожа на плеть и так же, как плетью, поворотом плеч, Малолетка бьет Андрея под лопатку, верхней частью кулака, в котором ничего нет. Ударив, Малолетка карабкается, как кот, по кирпичной стене и исчезает за ней.

Андрей щупает себя под лопаткой, смотрит на руку, на ней нет крови. Он подносит руку к лицу, камера смотрит глазами Андрея, горизонт запрокидывается, он смотрит в сумрачное, багрово-синее, почти ночное небо, небо становится все меньше и меньше, пока не сходится в точку…

Ночь, комната.

Андрей вскакивает в постели, Люба тоже просыпается.

ЛЮБА: Что ты, что ты?

АНДРЕЙ: Сон.

ЛЮБА (с тревогой): Плохо?

АНДРЕЙ: Убили.

Люба бросается Андрею на шею, поглаживает его, успокаивает.

ЛЮБА: Ну ерунда, ерунда, сны разные бывают, не все в руку, успокойся, родной мой.

АНДРЕЙ: Завтра уходим.

ЛЮБА: Как скажешь. На машине?

АНДРЕЙ: Электричками. Третий день не в себе, как бы не нарваться.

Больница, палата, на кровати лежит Кабан.

Возле кровати сидит следователь, рядом врач, несколько милиционеров в штатском, один в форме. Нога Кабана в гипсе и висит на противовесах, ее вытягивают грузом, виден блок, трос, гири, все это присоединено к спице, которой проткнута насквозь нога Кабана.

Кабан весел, говорит тихо, но много и быстро, видно, что он под действием обезболивающего. Его правая рука пристегнута наручником к металлической раме кровати.

КАБАН: Да говорю ж я вам, не знаю никого. От жены сбежал, машину купил и сразу свадьбу цыганскую во Владимир повез, хорошие деньги предложили. Тут стрельба, попал под раздачу. Чистый терпила, самому смешно.

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Ну а стрелял кто?

КАБАН: Веришь, как на войне – хуй поймешь, со всех сторон.

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Из Владимира Петеля куда направлялся?

КАБАН: Кто?

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Террорист, убийца и авторитет организованной преступности Андрей Валерьевич Нестеров. По кличке Петеля.

КАБАН: Первый раз слышу.

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Да ты вспомни, вспомни старую свою бригаду. Мы спец-учеты подняли. Слыхал, небось: «Хранить вечно»? Думали, прибрал Бог бродягу, ан нет, нам придется.

КАБАН: Да не грузи ты. И так едва жив.

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Ну, давай, поправляйся. Готовься, Набок, призовой червончик сидеть, раз тебе одного мало показалось.

Следователь встает, выходит из палаты, за ним идет врач, остальные милиционеры. Последний опер возвращается от дверей палаты и сильно дергает за гирю, Кабан кричит от боли.

ОПЕР: Не грузи, блядь, животное.

Опер выходит из палаты.

Железнодорожная станция.

Пустая платформа, в электричку садятся две группы сотрудников ОМОНа, по три человека в группе, в первый и последний вагоны.

Электричка.

В электричке Андрей и Люба, сидят друг напротив друга. Вокруг пассажиры с кладью, два мужика, не особо прячась, распивают бутылку водки.

По проходу идет компания выпившей, агрессивной молодежи, пройдя ряд сидений, они бьют по ним руками, как бы считают.

МОЛОДОЙ ГОПНИК (Андрею): Слышь, мужик, ногу убрал!

АНДРЕЙ: Не вопрос, проходи!

Андрей подвигается на сиденье, компания идет дальше, выходит из вагона в тамбур.

ПАССАЖИРКА: И не стыдно, взрослый мужчина, не одернули хулиганье! В кого мужики превратились! Или пьянь, или не пойми чего!

Люба, услышав это, улыбается, затем начинает смеяться, смех ее становится истерическим, она плачет…

Тамбур электрички, компания молодых людей открывает дверь, чтобы перейти в другой вагон, из открытой двери навстречу им выходят трое омоновцев.

Первый омоновец, мельком взглянув на компанию, сразу же бьет того гопника, что разговаривал с Андреем, коленом в пах, гопник сгибается от боли, падает.

ОМОНОВЕЦ: А ну сели! Ну!