Портрет дамы с жемчугами - Кан Кикути
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Едва дождавшись конца десерта, когда был подан кофе, распорядитель церемонии виконт Сугино поблагодарил гостей за оказанную новобрачным честь. Гости же, давно ждавшие этого момента, шумным потоком хлынули в вестибюль. В громадном, залитом ярким электрическим светом зале осталось всего несколько человек.
К счастью, у барона был просто легкий обморок и он пришел в себя еще до приезда доктора, однако стал еще более мрачным и на все вопросы Рурико и Сёхэя отвечал молчанием.
Через некоторое время он решил, что пора возвращаться в свой опустевший дом. Провожая взглядом скорбную фигуру отца, Рурико чувствовала, как болезненно у нее сжимается сердце от жалости. Когда отец сел в автомобиль, Рурико прильнула к дверце и тихонько произнесла:
– Крепитесь, отец, я скоро вернусь! Верьте мне. Отец кивнул головой и едва слышно ответил:
– Смотри сдержи слово и помни, какой позор пришлось тебе сегодня пережить.
Автомобиль бесшумно покатился по улице.
Затем подали большой автомобиль «фиат», недавно выписанный Сёдой из Италии, который должен был отвезти молодых к месту их вечного соединения. Муж (да, теперь он уже был для Рурико мужем) предложил Рурико занять место в автомобиле рядом с ним.
Сёхэю очень хотелось заговорить с Рурико, но зубы ее были плотно сжаты. Она просто покорила Сёхэя своей красотой. Робко посматривая на нее, Сёхэй наконец решился нарушить молчание:
– Я вижу, вы чем-то опечалены. Но прошу вас, не бойтесь меня! Я не такой бездушный, каким представляюсь рам. Я сознаю свою вину перед вами и перед вашим отцом и, чтобы искупить ее, готов сделать все, что в моих силах. Умоляю вас, не смотрите на меня как на врага. Верно, судьбе было угодно, чтобы вы стали моей женой.
Сёхэй, переходя иногда на деревенский жаргон, говорил тихо и вежливо, как никогда и ни с кем еще не говорил. В его голосе звучала мольба. Но Рурико в ответ не проронила ни слова. Несколько минут длилось тягостное молчание.
– Мне стыдно, но должен признаться, что с того самого момента, как я увидел вас у себя в саду на празднике, невзирая на свой возраст, ха-ха!… Я… И в то же время я невольно нанес оскорбление вашему отцу! В этом я глубоко виновен перед вами.
Стараясь отыскать путь к душе Рурико, Сёда произнес обычные для такого случая слова и отвесил ей низкий поклон.
Согнав с лица мелькнувшую было ироническую улыбку, Рурико отвечала:
– Весьма польщена вашими словами, но неужели вы обратили на меня свой благосклонный взор?!
В полумраке ясно можно было видеть, как мило улыбнулась Рурико Сёхэю, чем окончательно привела его в восторг. Сёхэй успокоился и вдруг почувствовал, что слегка захмелел от выпитого шампанского. Ощущение это все усиливалось. Его круглое лицо расплылось в глупой улыбке, и он сказал:.
– Ах, вот как! Я не знал, что вам лестно мое внимание, и, по правде сказать, беспокоился!
Вне себя от радости, Сёда полностью перешел на деревенский жаргон и говорил высоким, тонким голосом, так не вязавшимся с его тучной фигурой.
– Для меня нет большего счастья, чем знать, что вы вышли за меня по доброй воле и даже рады этому! Для вас я ничего не пожалею! Готов отдать все свое имущество, ха-ха!… – говорил Сёда, чувствуя себя на вершине блаженства и с вожделением поглядывая на белевшую в полумраке шейку стыдливо потупившей голову Рурико. – Теперь я буду работать в три, в пять раз больше, чем до сих пор! Я вас осыплю бриллиантами. Вот увидите, ха-ха-ха!…
Сёда мог сейчас сказать все что угодно, только бы заслужить ее улыбку, ее благосклонность!
Было десять часов. Три автомобиля следовали друг за другом в вечернем сумраке. В первом ехали новобрачные, во втором – Минако, в третьем – служанки. От парка Хибия до Пятой улицы через Миякэдзаку было не более трех минут езды.
Когда поддерживаемая Сёдой Рурико вышла из автомобиля у подъезда роскошного особняка, сердце ее учащенно забилось. Нервы были напряжены до предела, как у разведчика, проникшего в штаб неприятельской армии. Ее рука, которой касался Сёхэй, дрожала, и Рурико никак не могла унять дрожь.
Когда Рурико вслед за Сёхэем хотела войти в переднюю, какой-то юноша, с идиотским видом стоявший впереди встречавших их многочисленных слуг, подошел к Сёхэю и крикнул капризным голосом:
– Отец! Дай подарок, дай подарок!…
Сёхэй, чувствуя неловкость, отмахнулся от него, сказав:
– Ладно, ладно! Потом дадим тебе много подарков! А теперь поздоровайся со своей новой мамой!
Взяв юношу за руку, Сёхэй увлек его за собой, а тот непрестанно оглядывался, внимательно и с удивлением рассматривая Рурико.
– И ты, Минако, иди сюда! – позвал Сёхэй дочь, познакомил ее с Рурико, а затем представил и сына. Обычно надменное лицо Сёхэя выражало сейчас сильное смущение. – Это мой сын! Видите, какой он? Боюсь, он доставит вам много хлопот. Но я все же прошу вас присматривать за ним. Он глуповат, но сердце у него доброе и простое. К тому же он очень послушный. Эй, Кацухико, скорее поклонись маме!
Пристально смотревший на Рурико юноша словно очнулся и сказал:
– Это не мама! Мама давно умерла. Мама была некрасивая, а эта госпожа красивая, такая же, как Мина-тян [29]. Это не мама, правда, Мина-тян? – обратился он к сестре, как бы требуя подтверждения своим словам.
Густо покраснев, Минако сказала, поучая брата:
– Нужно говорить «мама»! Госпожа изволила стать женой отца.
– Что ты! Жена папы! Папа хитрый, он говорил, что женит меня, а еще до сих пор не нашел мне невесты.
Кацухико говорил, как капризный ребенок, не получивший обещанного подарка.
Слушая его, Рурико вспомнила, что Сёхэй хотел сделать ее своей игрушкой и отдать в жены своему сыну-идиоту.
При мысли об этом в сердце Рурико с новой силой вспыхнули ненависть и отвращение к мужу.
Было уже около одиннадцати часов, когда Кацухико и Минако разошлись по своим комнатам. Скоро молодые должны были отправиться в свои покои. Сёхэй, который из кожи вон лез, чтобы угодить Рурико, вдруг, как бы спохватившись, сказал:
– Совсем забыл! У меня есть свадебный подарок для вас.
С этими словами он вынул из сейфа пачку документов.
– Это долговые обязательства вашего отца, по-моему, здесь все, я преподношу их вам.
Сёхэй протянул Рурико расписки на сто пятьдесят тысяч иен с таким видом, словно эта сумма для него ровно ничего не значила.
Рурико перевела взгляд с мужа на расписки, несколько минут постояла в раздумье, потом спросила:
– Нет ли у вас спичек?
– Спичек?… – удивился Сёда.
– Да, спичек.
– Ах, спичек! Сколько угодно!
Он достал с полки коробок и положил на стол перед Рурико, поинтересовавшись:
– Что вы хотите делать?
Не отвечая, Рурико подошла к железной печке и опустилась на корточки, подбирая рукава своего уже в третий раз смененного наряда из темно-лилового шелка.
– Газ действует? – Рурико ласково улыбнулась.
От радости, что она обратилась к нему без прежней официальности, Сёхэй расплылся в улыбке.
– Разумеется, действует! Меня не перестали снабжать газом!
Не успел Сёхэй договорить, как в белой, нежной руке Рурико вспыхнула спичка и газ с легким треском зажегся. Рурико с минуту неподвижно смотрела на пламя, потом подошла к столу, и, взяв лежавшие там долговые расписки, спокойно, словно простую бумагу, бросила их в огонь, с улыбкой взглянув на удивленного Сёхэя.
– Знаете поговорку: концы в воду? Так же, как эти долговые расписки, я хотела бы сжечь все бывшие между нами недоразумения, ха-ха!… Именно сжечь! Так будет лучше!
– Конечно. Сжечь, чтоб следа не осталось. Это прекрасно. Будто их и не было, и искренне верить друг другу! Если вы согласны, большего счастья для себя я не желаю!
Говоря это, Сёхэй, у которого блестели глаза, стал приближаться к Рурико, намереваясь поцеловать ее. Но Рурико, как бы не замечая этого, вернулась на свое место и приняла прежний холодный и неприступный вид.
В этот момент открылась дверь.
– Все готово! – доложила служанка. Наступила решительная минута.
– Ну, Рури-сан, идемте! Они хотят, чтобы мы совершили старинный обряд и обменялись чашечками сакэ, ха-ха!…
Услыхав многозначительный смех Сёхэя, Рурико побледнела, но старалась сохранить спокойствие.
– Я хотела бы позвонить по телефону, узнать, как чувствует себя отец.
Хотя момент был для этого неподходящим, желание Рурико казалось вполне естественным.
– Я велю служанке позвонить, – ответил Сёхэй и хотел кликнуть служанку, но Рурико остановила его:
– Нет, я сама позвоню.
– Звоните, пожалуйста, вот телефон, – сказал Сёхэй, и только сейчас Рурико заметила в углу на столике черного дерева телефон.
Она с отчаянной решимостью подошла К нему, сняла трубку и прошептала:
– Двадцать восемь, девяносто один, Банте. – Затем повторила: – Двадцать восемь, девяносто один, Банте! – Рука ее, державшая трубку, слегка дрожала. Некоторое время она дожидалась ответа, а потом спросила: – Это дом Карасавы? Говорит Рурико! Это вы, бабушка? Значит, вы собирались позвонить мне? Весьма кстати. Как здоровье отца?
