«Бесы» вчера и сегодня - Людмила Ивановна Гордеева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Фактические подробности историй и некоторые рассуждения отчасти заимствованы из одного недавнего процесса, отчасти созданы собственной фантазией Достоевского. Весьма вероятно, на святой Руси существуют, как случайные аномалии, негодяи, полунегодяи и полуидиоты, в роде выставляемых автором; но их существование отнюдь не может и не должно иметь никакого важного значения, отнюдь не может быть причиною движения, даже самого подпольного из подпольных, самого мизерного из мизерных».
Такова реакция либерально-буржуазной критики. Буренин соглашается, что движение было, и суд над нечаевцами был, и роман стенографически воспроизводит всё это, но тут же заявляет, что всё это «не должно иметь никакого важного значения». То есть хоть всё это и было, но этого не должно быть, значит надо считать, что и не было. А Достоевский, видите ли, увековечил событие, дерзнул все эти миазмы сохранить в памяти народа.
Кроме того, В. Буренин подозревает Достоевского в том, что тот хотел нечаевцев изобразить в качестве героев. Критик стремится доказать, что этого у писателя не получилось: «Если г. Достоевский, выставляя эти безобразные и нелепые личности, полагал в них нарисовать героев, носящих в себе так называемое „Знамение времени“, если он желал им придать некоторое обобщённое значение в глазах читателей, то он не достиг этого: в романе нигде и никем не доказано и не уяснено подобное значение».
Буренин признаёт, таким образом, что герои Достоевского не лишены черт, по которым их можно заподозрить в истинном героизме. А это уж совершенно не нравится критику. И он, так же как Авсеенко, стремится защитить молодежь от влияния «идейных» героев Достоевского: «песни новейших птенцов отзываются скорее практическим, чем идеалистическим характером». Этим он старается подкрепить свои выводы о нереальности положительных типов Достоевского — Шатова и Кириллова.
В. П. Буренин — единственный из популярных критиков, которому пришлось пересмотреть свою точку зрения на роман Достоевского, на его идеи и героев через 33 года — в 1906-м, после первой русской революции. Это единственный рецензент романа «Бесы», на чьем примере мы имеем возможность увидеть, как реакционная пресса изменила свои же позиции, чтобы приспособить произведения великого писателя для компрометации нарастающей революции. Если в 1873 году он упрекал Достоевского в том, что тот описал ничтожное событие, которое не может быть «причиною движения» для перемен в стране, а Шатова и Кириллова называл «несомненно повреждёнными», то теперь, после революции 1905 года, В. П. Буренин пишет, что роман «Бесы» принадлежит к наиболее ярким и сильным, к наиболее выстраданным творениям Достоевского. А его самого без колебаний называет великим писателем:
«Я думаю, не будет ошибки, если поставить этот роман по глубине и широте художественного замысла наряду с двумя его крупнейшими работами „Преступление и наказание“ и „Братья Карамазовы“. Роман „Бесы“ занимает как бы среднюю часть удивительной художественной трилогии, в которой великий писатель разработал с необычайной выразительностью основные мотивы той умственной и нравственной смуты русской жизни, которая мучила и разъедала наше общество, начавшись более полувека назад, мучает и разъедает и теперь, быть может с большим ещё напряжением, чем прежде. Выход из этой смуты ещё скрыт во мраке будущего и невозможно отгадать его с точностью. Закончится ли эта продолжительная, страшная и мучительная смута полным и светлым возрождением, или же в болезненных судорогах её истощится весь общественный организм… — кто может предсказать это теперь без колебаний в непреложности своего пророчества?
„Бесы“ появились в 1871 году вслед за известным уголовным делом Нечаева. Это дело, в котором, если не ошибаюсь, у нас впервые прозвучал кровавый мотив политического убийства, взято Достоевским за один из основных эпизодов романа. Вокруг безумного и гнусного эпизода политического убийства Достоевский сгруппировал ряд удивительных типов и картин, если так можно выразиться, начального похода анархизма на наше отечество, первых судорог того „красного дебоша“, который в настоящее время неправильно окрещивается освободительным движением…»
Те же типы, которые Буренин называл мистическими, теперь он называет «удивительными», уголовное убийство называет политическим, а от «зловредного учения, страшной язвы нигилизма» проводит связную нить к освободительному революционному движению начала XX века.
Думаю, Буренин прекрасно понимал, что нечаевщина — не есть рабоче-крестьянское движение, но как представитель реакционной прессы, отрицающей реальную революцию, он стремится использовать роман для компрометации этого движения. И поэтому бросается в противоположную крайность. Вспомним, что после публикации романа «Бесы» в начале 1870-х годов он в своих рецензиях убеждал, что явление нечаевщины ничтожно и «не может быть причиною движения, даже самого подпольного из подпольных, самого мизерного из мизерных». Теперь же он возводит нечаевщину едва ли не до сути революции, считает её главной движущей силой народных волнений.
В. П. Буренин, не упоминая о себе, честно пишет, что «Бесы» при появлении книги были «обруганы, а затем злостно „замолчаны“ тогдашней мнимо-передовой критикой. Но, несмотря на ругательства этой критики, несмотря на её пристрастное замалчивание, роман всё-таки произвёл огромное впечатление среди образованных читателей и глубиной идей, и нервным подъёмом художественного вдохновения, и силой анализа духовных настроений времени, и яркостью, и жизненностью, если не всех, то очень многих фигур…»
Далее Буренин связывает нечаевщину с современным революционным движением, называя его «хамо-кратическим».
Эта статья — яркий образчик того, как умело использовала либерально-буржуазная пресса в своих целях всё, что считала выгодным для себя, не стесняясь для этого приспосабливаться к событиям и искажать факты.
Естественно, не отнеслись равнодушно к появлению романа представители демократической печати. В журнале «Искра» за 1 апреля 1873 года анонимный автор опубликовал сатирический фельетон, названный явно в подражание «Дневнику писателя» «Дневником прохожего», в котором надворный советник Девушкин недоумённо жалуется, что, прочитав роман «Бесы», ничего не понял:
«Ведь простой роман, кажется, из одних разговоров больше состоит; слова все понимаю в отдельности, а к чему вот все сочинение клонится, хоть гром меня разрази — не постигаю».
Наиболее обстоятельными и значительными были выступления публициста, народника, одного из редакторов журналов «Отечественные записки» и «Русское богатство» Николая Константиновича Михайловского и главного идеолога насильственных методов борьбы Петра Никитича Ткачёва. Для нас эти работы тем интереснее, что они оказали большое влияние на восприятие «Бесов» революционно-настроенной молодёжью, — как современной им, так и в последующие годы.
