Пираты Гора - А. Захарченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Как зачем? Ты что, совсем глупая? — притворно удивилась Телима. — Разве не знаешь?
— Я буду, — захлебываясь от гнева, воскликнула Мидис, — буду служить ему лучше, чем какая-либо другая!
— Посмотрим, — пожала плечами Телима.
— Нам все равно понадобится кто-то, чтобы готовить, убирать и быть на побегушках, — заметил Клинтус.
Телима наградила его ненавидящим взглядом.
— Верно, — согласился я.
— Телима, — сказала моя бывшая хозяйка, — не какая-нибудь прислуживающая рабыня.
— Правильно, — согласился я, — она будет рабыней-посудомойкой.
Она презрительно фыркнула.
— Я бы даже сказал, — хохотнув, заметил Турнок, — она будет рабыней не только для мытья посуды, но и для мытья полов!
Он расхохотался, и стало заметно, что в верхнем ряду у него не хватает переднего зуба.
Я поднял голову Телиме и посмотрел в лицо.
— Верно, — сказал я. — Ты будешь и посудомойкой, и уборщицей.
— Как пожелает хозяин, — улыбнувшись, ответила она.
— Вот и хорошо, — кивнул я. — А называть тебя я буду хорошенькой рабыней.
Вопреки моим ожиданиям, это ее, по-видимому, не слишком огорчило.
— Красивая рабыня, пожалуй, больше бы соответствовало истине, — заметила она.
— Ты, Телима, странная женщина. Она пожала плечами.
— Ты, вероятно, полагаешь, что твоя жизнь со мной будет легкой и приятной? — поинтересовался я.
Она смело посмотрела мне в глаза.
— Нет, — покачала она головой, — я так не считаю,
— Я думал, ты никогда больше не пожелаешь оказаться в Порт-Каре, — заметил я.
— Я бы пошла за тобой даже в Порт-Кар, — сказала она.
Этому я не поверил.
— И напрасно, — сказал я. — Тебе следует опасаться меня.
Она посмотрела на меня, но особого страха в ее глазах я не заметил.
— Я порткарец, — сказал я.
— А разве мы не оба из Порт-Кара? — не сводя с меня глаз, спросила она.
Я вспомнил ее жестокость и унижения, которым она меня подвергала.
— Да, — согласился я, — пожалуй, так и есть.
— Ну что ж, хозяин, — сказала она, — значит, едем в наш город!
Глава девятая. ПОРТ-КАР
Сидя в пага-таверне в Порт-Каре, я наблюдал за девушкой, под щелканье бича исполнявшей на небольшой квадратной арене между столами какой-то замысловатый танец.
— Ваша пага, — обратилась ко мне обслуживавшая мой стол нагая рабыня, ставя передо мной объемистую кружку. — Подогретая, как вы проcили.
Она опустилась на колени позади низкого столика, за которым я сидел, по горианскому обычаю скрестив ноги.
В два глотка осушив кружку, я снова протянул ее рабыне, даже не взглянув в ее сторону.
— Еще, — сказал я.
— Да, хозяин, — ответила она, тут же поднимаясь на ноги и унося мою кружку.
Пагу я любил пить теплой; от нее быстрее начинает разливаться по телу приятная истома.
Девушка на арене исполняла танец плетей.
На ней была полупрозрачная накидка, подпоясанная тонкой цепочкой, с которой свисали мелкие, разменом с бусины, металлические шарики, перемежающиеся драгоценными камнями. Такие же шарики, издающие при каждом движении девушки своеобразный мелодичный звон, украшали ее ошейник и ножные и ручные браслеты.
Квадратную арену освещали свисающие прямо над ней с потолка корабельные фонари, привнося в таверну неповторимую атмосферу портовой набережной, на которой она располагалась.
Танец девушки сопровождался щелканьем бича и артистичными криками, искусно отражающими мучительную боль, испытываемую получающей удары рабыней.
Танцовщицы Порт-Кара не зря считаются лучшими на всем Горе. За ними специально приезжают и скупают практически для всех городов планеты, предлагая за них колоссальные деньги. Но они действительно стоят того — рабыни до мозга костей, воспитанные в неволе, привыкшие и нашедшие в ней своеобразное жестокое удовольствие; они красивы и обаятельны, хитры и опасны, чувственны и соблазнительны. Чертовски соблазнительны!
— Ваша пага, хозяин, — сказала обслуживавшая меня рабыня.
Не удостоив ее взглядом, я взял из ее руки кружку.
— Уходи, — приказал я ей.
— Да, хозяин, — ответила она, пятясь назад и оставляя после себя лишь легкий звон цепей.
Я снова отхлебнул пагу.
Итак, я был в Порт-Каре.
Четыре дня назад, поздно вечером, проведя больше двух cyток на болотах, мы, наконец, достигли каналов города.
Мы вышли к одному из тех каналов, что подходят к самой дельте Воска.
Канал был перегорожен крепкими металлическими воротами, запирающимися на массивные деревянные брусья, и тщательно охранялся.
Телима испуганно смотрела на ворота, нижняя часть которых уходила глубоко под воду.
— Когда я убегала отсюда, — сказала она, — здесь таких ворот не было.
— А сейчас ты бы смогла убежать? — спросил я.
— Нет, покачала она головой, — не смогла бы.
Ворота за нашей спиной наглухо закрылись.
Девушки, наши рабыни, направляя шестами наш плот по каналу, потихоньку плакали у нас за спиной.
Когда мы проходили под окнами протянувшихся вдоль каналов домов, из них то и дело высовывались люди и, окинув взглядом цаших рабынь, выкликали свою цену.
Ничего удивительного в этом я не видел. Девушки действительно были красивы и правили шестами с той легкостью и изяществом, что доступны, пожалуй, только выросшим на болотах ренсоводам. Нам оставалось только поздравить себя с такими пленницами.
Мидис, Тура, Ула, Телима.
Мы уже не держали их привязанными друг к другу за горло, но по нескольку петель веревки на шее у каждой из них оставили, что должно было символизировать рабский ошейник. Помимо этого, при входе в город мы не старались как-то ограничить свободу наших пленниц, за исключением того, что привязали их одну к другой за правые лодыжки. Телима уже получила клеймо несколько лет назад, Мидис, Туре и Уле еще предстояло через это пройти.
Я продолжал наблюдать за танцовщицей.
Пожалуй, мы уже завтра могли бы их клеймить и надеть на них ошейники.
Вдруг дверь таверны с шумом распахнулась и внутрь зала вломились человек двадцать-тридцать матросов, из которых больше всех буйствовал бородатый, широкоплечий, с изуродованным ухом и злобным взглядом прищуренных, глубоко сидящих глаз парень.
— Паги! Паги! — загалдели они, переворачивая попадающиеся им на пути столы, сбрасывая на пол все, что на них находилось, отшвыривая сидевших за ними посетителей и затем составляя эти же столы вместе и устраиваясь за ними.
Обслуживающие рабыни тут же побежали к ним с кувшинами.
— Это Сурбус, — донеслись до меня брошенные кем-то вполголоса слова.
Бородатый парень со злобным взглядом прищуренных глаз, ведущий себя как лидер среди пришедших с ним, схватил за руку подошедшую обслуживающую рабыню и толкнул ее в одну из ниш у себя за спиной. Мне показалось, что это та же девчонка, что обслуживала мой столик, хотя я не был в этом уверен.
К матросам подбежала вторая девушка с кувшином паги на плече. Парень вырвал у нее из рук кувшин и едва ли не половину его тут же влил себе в глотку, а девушку толкнул вслед первой, к нишам в стене зала. Рабыня, исполнявшая танец плетей, перестала танцевать и, испуганно прижав ладони к лицу, опустилась на пол. Кто-то из пришедших вместе с Сурбусом, насколько позволяла ему длина рук, обхватил нескольких обслуживающих рабынь вместе с принесенными ими кувшинами и потянул свою добычу к нишам. Большинство его приятелей, однако, остались за столами, барабаня по ним кулаками и громогласно требуя себе выпивки.
Я уже слышал о Сурбусе. Он был хорошо известен среди занимающихся пиратством капитанов Порт-Кара, этого бедствия блистательной Тассы,
Я отхлебнул обжигающей горло паги.
Да, этот парень был пиратом, работорговцем, грабителем и убийцей, человеком жестоким и бесчестным, негодяем без стыда и совести, достойным представителем своего города. Я не испытывал к нему ничего, кроме отвращения.
И тут мне пришло в голову, что я ничем от него не отличаюсь. Мне вспомнилось мое собственное ничтожество, трусость и подлость. Я тоже был человеком из Порт-Кара. Я узнал, что под личиной благородства в каждом человеке скрывается сердце слина и тарлариона, что под маской высоких идей и моральных устоев таятся когти и зубы хищника, готовые в любой момент ухватить добычу. Мне стали понятны алчность и себялюбие жителей Порт-Кара. Они, по крайней мере, не пытаются выдать себя за кого-то другого. Да в Порт-Каре, если разобраться, больше честности и благородства, чем во всех остальных городах, вместе взятых. Это единственный город, жители которого не таят сердца хищника под шкурой боска, не унижаются до ханжества и лицемерия. Они познали суровую и мрачную правду жизни, открывшую им, что в мире существует только золото и власть, тела женщин и сталь клинка. Они привыкли считаться только со своими собственными интересами, ведут себя с тем эгоизмом и жестокостью, какие диктуют им склонности их характера, не искореженного надуманными моральными нормами и ограничениями. Они берут то, что могут взять, поступают так, как им хочется.