Королевская канарейка (СИ) - Кокарева Анна

— Нет.

Всё. Сейчас я узнаю, поволокут ли меня силой на место. А может, и ещё что сделают. В моём мире таких «богинь» в некоторых культурах и плёткой могли проучить, если они вели себя неканонично. Чтобы себя помнили и не расстраивали верующих.

Но обошлось. Из-под лесного полога выступил незнакомый эльф и так же витиевато изъяснился с Таллордиром. Говорил, в общем-то, очевидные вещи — что владыка не может сердиться на желание развеселить богиню, и что ничего страшного не случится, если я посижу тут пару часов. Успею выспаться. Похоже, администратор уважал его; во всяком случае, они пришли к мнению, что да, ничего плохого не случится. Таллордир потыкал пальцем в небеса и ушёл, недовольный; но всё же меня с собой не поволок и над душой стоять не остался. Но тут Ганконер, совсем было собравшийся играть, убрал флейту, и это меня огорчило. На вопрос, как так, спокойно ответил, что надо подождать настроения, и добавил ещё что-то, чего я не поняла, но окружающие эльфы засмеялись и начали потихоньку расходиться. Наверное, какая-то шуточка, похоже, в адрес Таллордира. Вид у Ганконера был гораздо свежее; я порадовалась, что он выздоравливает, и спросила, почему он раньше не играл:

— Раньше были чужие земли. Сегодня праздник возвращения в Лихолесье. Ещё неделя — и мы будем дома, — Ганконер подал деревянный бокал с травником, — потерпи, Блодьювидд, недолго осталось пробавляться кипятком и нотациями этого зануды. Во дворце тебе будет гораздо веселей, — и усмехнулся.

Вот не скажу, что мне понравилась его усмешечка — что-то нехорошее в ней проскользнуло, какое-то двойное дно. Ну да ладно, у эльфов, небось, в любой фразе несколько смыслов, а я улавливаю только поверхностный, да и то через раз, поэтому лучше обсуждать более предметные вещи. И я спросила, зачем Таллордир тыкал пальцем в небо, уходя.

— Он указал на положение звёзд, которое будет, когда он за тобой вернётся, чтобы сопроводить в палатку.

Гм… ну да, этим существам идея часов и в голову не придёт, они с лёгкостью считывают точное время по солнцу, звёздам, ветру и тысяче вещей вокруг.

— Он собирался силой увести меня?

— Нет. Принуждать Блодьювидд ни к чему нельзя — ни силой, ни магией; за это казнят; за ТАКОЕ вызовет на поединок первый увидевший это эльф, — и только я обрадовалась, как Ганконер добавил, — но не стоит недооценивать магию занудства: он бы стоял тут и увещевал. Ты бы плюнула и пошла за ним.

И я сникла, поняв, что он прав. Но очень хорошо, что рукоприкладство тут не принято; это, конечно, большой плюс. Волшебный народ, да…

Ладно. Если так получилось, лучше выспросить у Ганконера всё, что интересно, пока есть возможность. Раз уж играть он не в настроении, и при этом разговорчив. Вспомнила про подарок Гимли. Протянув Ганконеру, спросила:

— Ты сказать что-нибудь это кольцо?

Тот взял его, рассмотрел и сосредоточенно прикрыл глаза. Помолчал минутку и, возвращая, сказал:

— Магии в нём нет. Судя по рунам, это приглашение для тебя лично в любое время стать гостьей подгорного королевства. Что за сплав, точно не скажу, но похоже на серебро с мифрилом.

О, как мило! Я чуть носом не захлюпала. Всё-таки Гимли, кажется, свойственна бескорыстная доброта. Почти позавидовала принцу, что он имеет таких друзей, и с нежностью надела колечко обратно.

Посидела ещё, поёрзала от неловкости, но собралась с духом и спросила, зачем Ганконер убивал девушек. Похоже, я смутила его вопросом, но запираться он не стал:

— Кто сказал тебе? Лаэголас?

— Никто не говорить. Предания, сказки, — я беспомощно повела рукой.

Ганконер вздохнул и рассказал. Я слушала и ужасалась. Как я поняла из его рассказа, он не чистокровный эльф. Невозможная, но существующая помесь. С орком. Его мать, эльфийка, была похищена, подверглась насилию, родила в плену и умерла. Излагалось всё это сухо, без подробностей, да и не знал он их. Младенец выжил, будучи подобран и воспитан оркским шаманом, оценившим его яркий магический дар. В двадцать лет — младенчество для эльфа — шаман решил, что тот недостаточно орк, и Ганконера изгнали из племени. Я узнала, почему эльфы так мало едят — они добирают силу, поглощая энергию солнца и звёзд, и питаться так учат с детства. Ганконер не умел и умер бы, если бы, по наитию, скитаясь без приюта, не научился тянуть жизнь из людей; сейчас он огорчался собой тогдашним, но тогда — предпочёл жизнь смерти. Эльфы нашли его, охотясь на инкуба, на которого жаловались жители селения, мимо которого они проезжали. Сначала хотели просто убить, но потом шаман, случившийся с ними, опознал в упыре юного полукровку, и сразу убивать не стали. Провели какие-то обряды, которые чуть не уморили его, но он не умер; зато эльфийская часть проявилась ярче, а оркская смертная кровь почти потухла в нём. Шаман Рутрир стал вторым приёмным отцом Ганконера и научил его питаться, колдовать, жить в новом для него мире. И, кстати, это он надел корону духов, чтобы охранять меня в пути. Ганконер надеялся, что отец сохранит разум.

Что ж, значит, к полукровкам эльфы относятся неплохо. Но история эта, рассказанная сухо и бесстрастно, ударила меня, как обухом по голове. Я потрясённо молчала, пытаясь не расплакаться от ужаса и жалости к страшной судьбе незнакомой эльфийки, и к несчастному ребёнку, которого я увидела в Ганконере. Зря спросила. По лицу моему откровенному все переживания наверняка видны, а несчастный ребёнок хрен знает сколько ни в чём не виноватых селянок съел; ему восемьсот двадцать один год, и он сам кого хочешь несчастным сделает.

— Блодьювидд, хотел спросить: почему ты не спишь? Людям нужно больше сна, чем эльфам, — Ганконер прервал молчание, и по лицу его видно было, что он не злится на меня и неловкости не испытывает.

Пожала плечами, вспомнив причину пробуждения:

— Я заснуть, но флейта… думать, гаер симпина крик. А потом стать интересно.

Эльф засмеялся:

— Действительно, похоже. С синдарина «Гаер Симпина» переводится, как «Ужасная Флейта». Не надо бояться, они здесь не водятся, а если бы и водились, мы способны тебя защитить. Но не думал, что мои способности так устрашают) Пожалуй, стоит попытаться изменить первое впечатление, — и, помолчав и посмотрев на пламя, достал флейту.

Когда он поднёс её к губам, я увидела подходящего к костру Таллордира. Пока мы разговаривали, подошло время; как-то незаметно это случилось. Но советник не успел ничего сказать — Ганконер издал первый звук. По раздражению, тут же скрытому, я поняла, что прерывать флейтиста Таллордир не станет — очевидно, не принято.

Что ж, музыка эльфов так же прекрасна, как и танцы. Слушая, веришь, что у тебя есть сердце; чувствуешь себя несчастной и очень счастливой, жалеешь обо всём и ни о чём одновременно, и понимаешь, о чём писал один поэт, определяя поэзию:

Это — круто налившийся свист,

Это — щелканье сдавленных льдинок.

Это — ночь, леденящая лист,

Это — двух соловьев поединок.

Это — сладкий заглохший горох,

Это — слезы вселенной в лопатках,

Это — с пультов и с флейт — Figaro

Низвергается градом на грядку.

Очарованная и раздавленная, я иногда взглядывала на советника и понимала, что творится что-то неладное: прервать Ганконера он не может, а сам тот останавливаться не собирается, и вспоминала одну историю, случившуюся в моём мире.

Как-то певец Киркоров опаздывал на сборный концерт, и устроители попросили барда (хорошего, кажется, Лозу) спеть ещё несколько песен, пока Филька не доберётся. Тот согласился и начал петь. Киркоров приехал, и устроители показывали барду из-за кулис, что всё, спасибо, хватит. Тот кивнул, что всё понял, и объявил следующую песню. И следующую. И ещё. Разъярённый Филипп и взбледнувшие устроители метались за кулисами, как львы — Лоза пел. Только когда Филипп, окончательно разъярившись, уехал, Лоза с достоинством попрощался с тепло принимавшим его залом.