ЕВАНГЕЛИЕ ОТ ЗВЕРЯ - Василий Головачев Головачев

Тараса в этом деле больше всего возмущала позиция силовиков, утверждавших, что им прекрасно известно, где прячутся главные идеологи джихада, «войны до победного конца»: Басаев, Хаттаб, Гелаев и Масхадов, — но «во избежание больших потерь среди военных операция по уничтожению главарей бандформирований невозможна». По мнению Тараса, здесь играли основную роль либо очень большие деньги, либо политика. Кому-то в федеральных верхах было выгодно, чтобы война в Чечне продолжалась.

Незаметно для себя он задремал и увидел сон, который уже снился ему с разными деталями и подробностями.

Перед ним вдруг открылась дверь, светящаяся, как голубой лед, и он вошел в огромный темный храм, колонны которого — в виде гигантских каменных идолов странной «человеко-насекомообразной» формы — поддерживали готический купол потолка. Дальняя стена храма казалась зыбкой, как пелена тумана, и сквозь нее иногда проступали очертания человеческой фигуры или светящееся лицо с внимательными лучистыми глазами. Женское лицо, по оценке Тараса.

В центре зала стоял гигантский трон из переливающихся цветами радуги драгоценных камней, а напротив, на возвышении, напоминающем массивный каменный пюпитр, лежала книга в толстом переплете.

Оглядевшись, ощущая живую тишину храма, Тарас приблизился к трону, потом, снедаемый любопытством и ожиданием чудес, взобрался на сиденье пятиметровой высоты и взглянул на книгу.

Тотчас же на ее обложке проступила светящаяся золотистая надпись: «Свод Повелеваний».

Откуда-то прилетел громыхающий, но полный чудесного звона и силы голос:

— Это книга основ метаязыка. Ты готов к восприятию Истины?

— Э-э… готов, — после паузы подтвердил Тарас, чувствуя дрожь в коленях.

— Подойди.

Тарас приблизился к трону.

С тяжким гулом, так что содрогнулись стены и пол храма, книга раскрылась. На черном листе за обложкой высветились призрачным зеленым светом три изумительно красивые сложные руны. Холодея, Тарас прочитал вслух:

— Здраво… живо… добро…

Черная страница растаяла, но руны с нее перетекли на следующую страницу, коричневого цвета. К ним прибавились еще три такие же волшебно живущие, прекрасно вычерченные руны. Тарас продолжал читать:

— Славо… право… веди…

Превратившись в дым, исчезла и эта страница. На следующей — бордовой — сначала появилось одно слово, потом под ним текст, буквы-символы которого то и дело вспыхивали золотом, так что текст играл огнями, как россыпь золотых монет. Однако на этот раз Горшин не смог прочитать ни одного слова, в том числе названия главы, несмотря на знакомые буквы старославянской вязи.

— Что бы ты хотел понять-осознать? — напомнил о себе чарующий женский голос, и одновременно с ним из туманной пелены в конце зала проступил величественный женский лик, лик богини.

Тарас, открыв рот, замер. Такого красивого лица он еще не видел в жизни, и его появление было сродни удару по голове

— Итак? Смелее.

— Э-э… я хотел бы овладеть искусством метабоя… — промямлил он.

На лик богини упала тень. Пелена тумана взволновалась, окрашиваясь в оранжевый цвет, скрыла женское лицо Голос дрогнул, отдалился, стал сожалеюще-печальным:

— Ты придаешь слишком большое значение боевым искусствам, идущий. Боевое искусство не заменяет мировоззрения, на мир надо смотреть шире. Ты даже не смог прочитать вводящее повелевание — Мудро… Оно — основа отношений ко всему живому

— Я хотел… я понял…

— Знание некоторых Ключей смысла еще не дает тебе права повелевать словами и явлениями. Мы поговорим в другой раз, когда ты прозреешь. Прощай.

— Подождите! — испугался Тарас. — Кто вы? Я уже видел вас… во сне…

— Сон сну рознь. Я Алконост, посланник инфарха. Удачи тебе, незавершенный…

Голос истончился, пропал.

Зал храма подернулся дымкой, стал таять, распался на струи дыма от непонятной вибрации.

Тарас проснулся, судорожно схватившись руками за сиденье.

Самолет дрожал и раскачивался, попав, очевидно, в область турбулентных завихрений, потом пошел ровнее.

Спецназовцы сопровождения продолжали спорить, теперь уже по поводу каких-то приоритетов в области живописи. Изредка сквозь гул доносились фамилии художников: Малевич, Чюрленис, Рерих…

Тарас встретил взгляд учителя и виновато улыбнулся.

— Уснул нечаянно.

Елисей Юрьевич продолжал оценивающе смотреть на него, и Тарас вдруг помимо своей воли рассказал ему свой сон. Елисей Юрьевич кивнул.

— Это зонг, наведенная пси-линия. Я это почувствовал. Ты в фокусе интересов инфарха.

— Это плохо?

— Ни хорошо, ни плохо. Если инфарх почувствует, что ты идешь не туда…

— Он меня ликвидирует?

— Что ты, Бог с тобой, — сдвинул брови Елисей Юрьевич. — Он и дьявол — по разные стороны баррикад. Инфарх всего лишь Координатор Круга, Верховный Хранитель, а не судья и не палач В случае твоего своеволия тебя просто отключат от Хроник.

— От астрала?

— Астрал — это еще не Хроники, это скорее искажение реальности, обход истинного знания. Не увлекайся походами в него.

Сбитый с толку Тарас недоверчиво посмотрел на учителя, но тот не шутил, пребывая в состоянии тоскливой отрешенности и ожидания. Можно было позавидовать тому, как он держится, и Тарас внутренне поежился, вдруг еще раз осознав, какая причина погнала их ночью на другой край земли. Сам он тоже терял близких: отца, двух дедов и бабушку, других родственников, дошедших до края жизни, но все они умерли от старости, естественной смертью, или от болезней (исключая отца-шахтера, погибшего во время взрыва газа под землей), и потеря их не казалась чрезвычайным событием, хотя и была нежелательной. Случай с учителем был качественно иным: самых близких ему людей убили! И он ничего не мог сделать, находясь в тот момент далеко от них.

Тарас почувствовал волну ненависти к неведомым убийцам и поклялся в душе, что сделает все, чтобы воздать им по заслугам.

— Она была такая мягкая и несамостоятельная… — заговорил вдруг Елисей Юрьевич с легкой грустной улыбкой на губах, глядя перед собой отсутствующим взором — Мы плыли на теплоходе в Туапсе, начался пожар… Все бросились к шлюпкам, началась паника… А она стояла у борта, прижав кулачки к груди, в каком-то старомодном блестящем плащике…

Елисей Юрьевич снова улыбнулся.

Тарас замер, понимая, что учитель сейчас находится далеко отсюда, в своем прошлом.

— И в глазах ее стыла такая печальная покорность судьбе, что я не мог не остановиться… Прыгай! — кричу. А она вздрогнула, посмотрела удивленно и, в ответ, тихо и беспомощно: «Я плавать не умею»… Я сгреб ее в охапку и в воду… Так и познакомились. Ей было тогда девятнадцать лет. А прожили мы вместе сорок с лишним…