Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций - Елена Самоделова

Показательно, что Есенин, воспитываясь в крестьянской семье и прославляя впоследствии применявшихся в сельском хозяйстве домашних животных – коня, корову и др., никогда не воспевал свинью. Очевидно, библейская трактовка образа свиньи оказала существенное влияние на мировоззрение поэта.

Условно названная нами третья версия интересна тем, что преподнесена так, будто бы опирается на архивные материалы – как сообщает автор, не прямые, а попутные и опосредованные. Однако растиражированная в разных газетах версия не имеет научных отсылок: это обусловлено требованиями публицистического жанра, но не прибавляет правдивости повествованию и играет на руку процессу фольклоризации.

Четвертая версия показательна наличием вариантов. В «Двух словах о Есенине» Виктора Ардова приведено повествование С. А. Клычкова:

Так вот однажды Клычков по собственной инициативе со слезами на глазах рассказал мне свою версию гибели Есенина: «Сережа любил привлекать к себе внимание. Если он месяца два чего-нибудь не начудесит, то непременно говорит: “Пора, пора, друг, нас уже… забывают”. И я вполне уверен, что самоубийство Есенина было задумано тоже как прием для создания очередного шума вокруг имени поэта. Он не хотел повеситься на самом деле! Голову отдаю: Есенин рассчитывал на то, что дружок его Вольф Эрлих… вынет его из петли. Поэтому он так поздно и повесился. Он ждал, когда услышит шаги Эрлиха в коридоре гостиницы: тут он и сунул голову в петлю… Только он просчитался: в том дальнем отрезке коридора, где был номер Есенина и Эрлиха, ночью возвращался жилец в соседний номер. А Есенин считал, что это может идти только Эрлих, и погиб!.. А Сергей не мог убить себя, не мог!». [2411]

Поразительно, но в отношении Есенина ряд современников больше верил в розыгрыш собственных похорон поэта, в «мнимую смерть», нежели в возможность реальной кончины молодого человека. Так, Н. М. Гарина (наст. фамилия Гарфильд, 1873–1927) восприняла весть о гибели Есенина: «…чувства страшнейшего возмущения, вернее, негодования, выраставшего постепенно в неприязнь, так как я ничуть уже не сомневалась, что Устинов и Есенин, оставшись вдвоем после разговора со мною, допились “до чертиков” и, решив “отомстить” мне за мой отказ встретиться с ними накануне, решили разыграть меня, специально подговорив кого-то сообщить мне эту “веселенькую” историю» [2412] (публикатор воспоминаний Виктор Кузнецов считает их лжемемуарами).

Некоторым образом, косвенно, с созданием и бытованием в почти фольклорном духе версий о гибели Есенина связан вопрос об отношении поэта к спиртным напиткам. Н. А. Клюев в 1935 г. привел В. В. Ильиной удивительное обоснование необходимости Есенину пить алкоголь (в традициях русского гусарства!): «Пьяницей он <Есенин> никогда не был, но из удали однажды выпил горящий спирт и с тех пор ничего не мог проглотить без водки, так как обжег вкусовые нервы». [2413] (По письмам Есенина и воспоминаниям других его современников известно предпочтение поэтом вина прочим алкогольным напиткам.)

Еще раз подчеркнем, что мы не затрагиваем вопрос о реальной причине гибели Есенина. Нас как фольклориста искренне поразило обрастание вопроса о смерти поэта разнообразными версиями и домыслами – народными «слухами и толками». Это свидетельствует о величине и значимости исторической фигуры для народа. Вопрос о правдивости текстов фольклорного жанра «слухов и толков» не более уместен, чем проверка подлинных фактов «уфологических быличек», в которых также фигурирует имя Есенина (см. об этом в главе 15).

Это предварительные наблюдения фольклориста и литературоведа. Задача найти истину кончины Есенина может оказаться по плечу специалистам естественнонаучного профиля. Боль о Есенине и Пушкине, что погибли молодыми, о преждевременной кончине этих двух национальных гениев русской литературы, живет в каждом россиянине. Многих почитателей их творчества терзает, не отпускает мысль о загадочности ухода поэтов из жизни.

Посмертная история Есенина – его личности и творчества – интересна и также мифологична. Широко распространено мнение, будто книги Есенина были запрещены, изъяты из библиотек. Соответственно, надо было быть очень смелым человеком, чтобы отважиться переписывать от руки творения Есенина, читать их и даже встречаться с его друзьями и вообще со знавшими поэта людьми, – так происходит героизация почитателей творчества.

Современники Есенина вовлекались в орбиту его жизни, утрачивая при возвеличивании поэта собственную значимость. В воспоминании В. Ф. Козурова Есенин наделен ореолом «культурного героя», а его друзья представлены на уровне сказочного помощника волшебного героя. В 1936 или 1937 г. студенты восторгались личностью Н. А. Клюева лишь из-за попавшего на него отсвета есенинской дружбы: «Духовный отец и поэт, наставник Есенина здесь, в Томске! Половина, если не большая часть студентов была неравнодушна к Есенину. Несмотря на полуофициальный запрет, потихоньку читали его стихи, спорили о нем. <…> У всех на памяти случаи, когда за чтение Есенина исключали из комсомола, за хранение томика его стихов отбирали партийный билет, снимали с работы… Сейчас, правда, подобных фактов уже нет». [2414]

Многочисленные почитатели Есенина продолжают его считать «знаковой фигурой» и собирать все предметы, так или иначе связанные с ним. [2415] Так, А. и В. Воробьевы сожалеют, что в детстве не смогли приобрести и таким способом сохранить альбом З. Н. Райх при сносе ее дома на Кромской ул. в Орле: «Оказывается, на развалинах дома Зинаиды Николаевны они <парни>, неведомо каким способом, умудрились найти альбом Райх. Невероятно, но событию этому один из нас свидетель, а, стало быть, вправе подтвердить: фальсификация исключается. Зная этих парней, можно засвидетельствовать, что они и ради спасения души не стали бы разрисовывать и оформлять толстый альбом. Да и откуда у них мог оказаться дорогой, покрытый красным бархатом предмет салонной жизни? В нем были стихи, рисунки, вырезки из открыток. <…> А вдруг, думалось нам, там неопубликованные стихи Сергея Александровича, пусть четверостишие, пусть строчка, но написанные его рукой для любимой женщины?» [2416] ( Воробьевы А. и В . От составителей // С. Есенин – 100. Поэт XXI века. Орел, 1995. С. 2).

Заключение

Уважаемый Есениным филолог Ф. И. Буслаев в труде «Русские духовные стихи» (1861) сетовал: «Русский народ, в его прошедшем и настоящем, – неизвестная для нас величина, для определения которой напрасно будем справляться с иностранными книжками. Только он сам, в разнообразных явлениях своей нравственной жизни, может открыть себя пытливому взгляду. Может быть, он выскажет нам не одни свои достоинства, но и многие недостатки; ведь человеческая жизнь слагается из света и тени: надобно, следовательно, оценить и темные стороны русской народности и вместо того, чтоб против них юношески донкихотствовать, следует беспристрастно указать им надлежащее, законное место в экономии прочного, без крутых скачков, исторического хода русской жизни». [2417]

За прошедшие полтора столетия русский народ сильно изменился и стал предметом внимания нескольких гуманитарных научных дисциплин, из которых схемы изучения и методы этнологии, фольклористики и литературоведения привлечены нами для проведения данного исследования. «Жизнетекст» Есенина – феномен русской культуры первой четверти ХХ века – впервые рассмотрен нами в совокупности культурных явлений русской духовной культуры (особенно в ее региональном инварианте – на материалах Рязанской губ./обл. XIX–XXI вв.).

Жизнетекст писателя – это растворенность его «литературного Я» и созданных им отдельных героев или их совокупности в собственной биографии автора, причем как в прижизненной (что естественно и обычно), так и в посмертной судьбе его произведений и самой личности. Последнее предполагает особое неравнодушие читателей и процесс фольклоризации писательской фигуры и его сочинений. Возникает ситуация полной неразрывности автора и его творений. Писатель выступает как один из своих персонажей – обыкновенно в качестве главного героя. Умышленно ли так поступает литератор или это выходит у него случайно – это вопрос, задаваемый исследователем при изучении «творческой лаборатории» и проблемы читательского («почитательского») восприятия авторского текста. «Поэтическая биография» стихотворца всегда ближе к его автобиографии, обычно тесно переплетена с нею. Тем не менее «жизнетекст» бывает не у каждого поэта и тем более прозаика. У Есенина «жизнетекст» образовался в наиболее полном объеме и разносторонности его проявлений.

Стремление проследить на биографии Есенина типический характер русского поэта наблюдалось и даже реализовывалось уже при его жизни и сразу после кончины: вспомним хотя бы романы «Вор» Леонида Андреева и «Роман без вранья» Анатолия Мариенгофа. Находясь в Италии и узнав за границей о гибели Есенина, Максим Горький вспоминал о своей встрече с поэтом и рассуждал в письме из Неаполя 9 января 1926 г.: «И тогда же мне подумалось: какой удивительно ценный материал для повести о гибельной жизни русского поэта! Именно так: сам Сергей Есенин , со всем его хулиганством, превосходное художественное произведение , шутя и цинически созданное окаянной русской действительностью» [2418] (курсив наш. – Е. С .). Пролетарский писатель сообщал в другом письме к тому же адресату 10 марта 1926 г.: «Я собираю все, что пишется о нем и, м. б., напишу нечто, имея материалом не только его, но и еще несколько лиц, ему сродных. Очень хочется изобразить трагическую жизнь русского поэта». [2419] В итоге М. Горький написал воспоминания «Сергей Есенин» (1926).