Весь Карл Май в одном томе - Карл Фридрих Май
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В лесу царила полная тишина, лишь изредка с другого берега раздавалось негромкое курлыканье венценосного журавля. Но когда путешественники достигли места, похожего на то, которое описывал Лобо, им показалось, что они услышали чей-то слабый стон. Он доносился с небольшой полянки, на которой стояли два больших дерева, чьи кроны сплелись так тесно, что сквозь них не было видно ни единого просвета.
— Толо, это ты? — окликнул Шварц.
Ответа не последовало, но стон стал слышнее. Немец повторил вопрос, но с тем же успехом. Тогда он вскарабкался на дерево и увидел над своей головой негра, который, казалось, прирос к толстому стволу.
— Мы за тобой, спускайся! — сказал он.
Несчастный издал громкий вопль ужаса, а потом залепетал:
— Убейте Толо, убейте, но оставьте в живых Лобо. Лобо хороший, он хотел спасти Толо!
— Вы оба в безопасности. Слезай, не бойся, тебя никто не обидит. Мы твои друзья и защитим тебя.
— Это неправда! Ты белый; ты араб, ловец рабов, ты человек Абдулмоута!
— Вовсе нет, наоборот, я его враг. Пойми же, я желаю тебе добра, я хочу тебя спасти! Спускайся вслед за мной!
— Толо не может слезть, Толо совсем ослабел.
— Ничего, мы тебе поможем!
Негр действительно был так измотан несколькими часами бега, долгим сиденьем на дереве и беспокойством за своего друга, что даже не мог отцепиться от ствола. Шварц позвал себе на подмогу двух ниам-ниам, и совместными усилиями трех мужчин наконец удалось спустить на землю обессилевшего раба.
А Толо все еще не понимал, что спасен. Он не слушал никаких уговоров и стонал, не переставая. Он едва мог переставлять ноги, так что его пришлось почти нести к лодке. Оказавшись внутри нее и увидев лежащего на скамейке у руля Лобо, Толо вскрикнул от радости и упал без сознания.
Счастью Лобо не было границ. Правда, обморок друга поначалу сильно его расстроил, но немцы уверили, что Толо скоро очнется. Так и случилось: через несколько минут негр начал подавать признаки жизни, однако сознание вернулось к нему не полностью. Он метался в бреду, стонал и жаловался и непрерывно умолял кого-то смилостивиться над его товарищем Лобо. Пришлось снова открыть аптечку и дать ему успокоительное средство, которое быстро помогло ему заснуть. Больного положили на скамейку у руля вместо Лобо, а тот улегся в середине лодки.
Когда все немного успокоились, собрался совет, чтобы обсудить дальнейшие планы. Лобо настаивал на том, чтобы послали человека в Омбулу и предупредили тамошних жителей о готовящемся на них нападении. Ни он сам, ни Толо идти не могли, никто из ниам-ниам не знал дороги, да и не сумел бы выполнить такое трудное и опасное поручение. Следовательно, это могли сделать или немцы, или Сын Тайны. Последний слушал переговоры, не произнося ни слова; он вообще предпочитал не раскрывать рта без крайней необходимости.
— Как же нам быть? — спросил Шварц по-немецки. — Конечно, если рассуждать здраво, нам не стоит ввязываться в это трудное и рискованное дело, однако человеческий и христианский долг требует нашего вмешательства. Имеем ли мы право обречь на гибель целую деревню, которую в наших силах спасти? Что скажешь, доктор?
Брови Серого мрачно сдвинулись, а кончик носа устремился ввысь, как будто хотел взглянуть на собеседника своими широкими ноздрями, после чего Отец Аиста разразился гневной тирадой:
— Я скажу, что, если ты еще раз обзовешь меня доктором, слышь ты, смельчак, я уж тебе так врежу в твое окно, что все стекла вылетят наружу! Я называю тебя Зепп, и ты должен звать меня Нац, и если ты имеешь что-нибудь против, можешь катиться ко всем чертям! Понял?
— Ох, прости меня ради Бога, это больше не повторится! — засмеялся Шварц.
— Да уж, я бы попросил! Каждому нужно воздавать по заслугам, но между друзьями нет места титулам и званиям. Может, еще скажешь, ты хочешь отменить наш брудершафт?
— Ну что ты, мне это и в голову не может прийти!
— Твое счастье, иначе тебе бы, ей-ей, пришлось несладко, потому как я не перешел бы с тобой опять на «вы», а стал бы уж величать тебя только «он». А насчет этой треклятой Омбулы, я бы посмотрел, есть ли она на моей карте. Я-то пока знаю только, что она где-то в местах проживания негров-беланда.
С этими словами он достал из сумки старую, истрепанную и засаленную карту, разложил ее на коленях и стал сосредоточенно изучать. Нос его, разумеется, не остался в покое и принялся усердно елозить по всей поверхности карты, явно желая провести самостоятельное исследование местности.
— Нет, — сказал Пфотенхауер через некоторое время, снова складывая карту и засовывая ее в сумку. — Беланда живут между народами бонго и ниам-ниам, то бишь к юго-западу отсюда, около гор Памбиза, но деревни Омбула на этой карте нет, так же как и в моей голове.
— Памбиза! — воскликнул Лобо, уловивший в чужой речи знакомое название. — Там Омбула!
— Значит, она в тех местах? — спросил Шварц. — И как далеко отсюда?
— Три дня пути от Умм-эт-Тимсы.
— Следовательно, от нас — около двух с половиной дней пути. Мы не успеем их предупредить. Ловцы рабов едут верхом, и кроме того, у них преимущество во времени. Конечно, они будут в Омбуле намного раньше нашего пешего посланца.
— Нет, — возразил рулевой, впервые за последнее время подавая голос, — мы можем попасть туда раньше арабов.
— Каким образом?
— Если поедем на быстром верблюде.
— Но у нас его нет!
— У племени джуров в это время года всегда есть верблюды. Я знаю одну деревню джуров, которая находится западнее Умм-эт-Тимсы. Там мы можем купить или одолжить одного или нескольких верблюдов.
— Эта деревня расположена далеко от поселка арабов?
— Нет. Считается, что ее жители состоят в союзе с Абуль-моутом — они служат ему, и он платит им за это, — но на самом деле они недолюбливают своего господина и всегда готовы исподтишка ему навредить.
— Может быть, они согласятся послать человека в Омбулу?
— Это невозможно, потому что обитатели страны беланда — их кровные враги. Джуры сделают вид, что готовы выполнить твое поручение, заставят тебя заплатить им и на твоих глазах отправят гонца, но, как только ты удалишься, он вернется обратно. Нет, идти нужно кому-то из нас. Я охотно взял бы это дело на себя, но должен остаться, потому что никто, кроме меня,
