Христос спускается с нами в тюремный ад - Рихард Вурмбрандт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я крепко схватился за стол и крикнул: "Вы хорошо себя чувствуете дома?"
В этом помещении мой голос звучал чуждо. Сабина сказала:"Да, мы все себя чувствуем хорошо, слава Богу".
"Здесь не разрешается упоминать Бога", - прервал нас комендант.
"Жива ли еще моя мать?" - спросил я.
"Слава Богу, она жива".
"Я уже сказал вам, чтобы вы не смели упоминать Бога".
Потом спросила Сабина: "А как твое здоровье?"
"Сейчас я нахожусь в тюремном госпитале".
Комендант: "Вы не смеете говорить о том, где вы находитесь внутри тюрьмы".
Я начал снова: "Как мои дела с судебным производством? Есть ли надежда на обжалование?"
Комендант: "Вы не смеете вести переговоры о судебном производстве".
Дальше продолжалось в таком же духе, пока я, наконец, не сказал:
"Иди домой, любимая, они все равно не дадут нам с тобой поговорить".
Моя жена принесла коробку с продуктами и одеждой. Но она не смела дать мне даже ни одного яблока.
Когда меня уводили, то через плечо я еще мог видеть, как вооруженные охранники, выйдя через дверь в другом конце зала, сопровождали Сабину во двор. Комендант с отсутствующим видом закурил новую сигарету.
В тот же вечер доктор Марина остановилась в ногах моей кровати. "О, Боже мой, - сказала она, - но я надеюсь, что визит вашей жены пойдет вам на пользу".
Мы стали друзьями. Она рассказала мне, что она никогда не получала религиозных наставлений и была намерена стать атеисткой.
"В наши дни им является каждый, не так ли?"
Однажды мы оказались втроем: я, Марина и еще один верующий из заключенных. В маленькой кабине, служившей врачебным кабинетом, я сказал, что сегодня был Троицин День.
"А что это такое?" - спросила она. Дежурный охранник в это время рылся в картотеке. Я подождал пока он уйдет с нужной картой, и ответил: "Это день, когда много тысяч лет тому назад Бог дал нам десять заповедей".
Я услышал шаги охранника, который вернулся, и громко продолжал: "А здесь, госпожа доктор, больно, когда я кашляю".
Охранник поставил карту назад на место и снова покинул помещение. Я продолжал: "Троица - это также день, когда на апостолов был ниспослан Святой Дух".
Снова раздались шаги, и я быстро сказал: "А ночью у меня страшные боли в спине".
Доктор Марина должна была кусать губы, чтобы не рассмеяться. Я продолжал свою прерванную проповедь, пока она выстукивала мою грудь, просила меня покашлять и осматривала мое горло. Наконец она расхохоталась: "Прекратите! - задыхаясь, произнесла она через носовой платок, когда в дверном проеме снова показалось тупое лицо охранника. - Вы сможете рассказать мне это в следующий раз".
В течение следующих недель я рассказал ей все Евангелие. Через слово Божие, исходившее от меня и других заключенных в Герла, она нашла путь ко Христу. С тех пор она, для того чтобы помогать нам, стала рисковать еще больше.
Когда, несколько лет спустя, я находился в другой тюрьме, то узнал, что доктор Марина умерла от острой ревматической горячки и осложнения на сердце. Она работала свыше своих сил.
Министр финансов Лука
Меня снова доставили в Вакарести, тюремную больницу, где я провел месяц после изоляции в камерах министерства внутренних дел. Больница была переполнена значительно больше, чем раньше. Пациенты с туберкулезом находились в одном помещении с другими больными, что приводило к обоюдному инфицированию.
Туда пришли два работника тайной полиции, чтобы допросить меня.
"Какого мнения вы сейчас о коммунизме?" - подтрунивали они надо мной.
"Как я могу это сказать? - ответил я. - Я сталкивался с ним только внутри своей тюрьмы".
Они ухмыльнулись, а один из них высказал мнение: "Теперь вы сможете изучать его из первых рук одной очень важной персоны. Вы будете находиться в одной камере вместе с Василе Лука, бывшим министром финансов".
В марте 1953 года Лука был освобожден от своей должности в связи со скандалом с валютой. Это способствовало свержению клики Анны Паукер. Вместе с министром внутренних дел Теохари Георгеску, Лука был исключен из партии, и в настоящее время все трое находились в тюрьмах, вместе с жертвами их политического режима. Во время его правления Луке льстили многие, но лишь немногие любили его. Теперь охранники, также как и заключенные, пользовались случаем, чтобы выразить ему свое презрение. Лука сидел один в углу нашей общей камеры, до крови кусал пальцы и бормотал что-то про себя. Он был старым, больным человеком, в котором было невозможно узнать того, чей портрет когда-то столь часто появлялся в газетах. Лука был убежден, что помочь его беде невозможно. В любой бедственной ситуации христианин, если он верует, не сомневается, что идет путем, впереди которого шествует Христос. А у Луки, проведшего всю свою жизнь в служении коммунизму, теперь не оставалось ни веры, ни надежды. Если бы к власти снова пришли националисты, или страну оккупировали бы американцы, то Лука и его товарищи были бы первыми, кого повесили. А пока они сносили наказание от своих же бывших друзей по партии. К моменту нашей встречи Лука был почти на грани нервного истощения.
Он рассказал мне, что после того, как попал в немилость, его под пытками заставили сделать совершенно абсурдные признания. Военный суд приговорил его к смертной казни, но потом приговор был заменен пожизненным заключением.
"Они знали, что мне все равно осталось недолго жить", сказал он, кашляя.
Иногда его охватывали приступы ярости, и он неистовствовал против своих партийных врагов. Когда однажды он не сумел вытащить еду, которая просовывалась нам в камеру, я предложил ему кусок хлеба. Он с жадностью схватил его. "Почему вы это сделали?" - проворчал он. "В тюрьме я узнал цену поста". "И какова она?" Я сказал: "Во-первых, пост доказывает, что дух может владеть телом. Во-вторых, он спасает меня от дрязг и злых мыслей, которые так часто возникают из-за еды. И, в-третьих, если христианин не постится в тюрьме, то что он может тогда дать другим?"
Лука согласился, что единственная помощь, которую он получал после ареста, исходила от христиан. Но потом его дурное настроение снова взяло верх.
"Но я все же знаю гораздо больше верующих, которые являются отъявленными негодяями. Как член центрального комитета я крепко держал в своих руках все секты и религиозные общины. В моем кабинете хранились документы каждого священника страны. И ваши тоже. Я уже стал сомневаться, был ли в Румынии хоть один священник, который не был бы готов с наступлением темноты постучаться ко мне с черного входа, чтобы донести".
Я сказал, что человек часто позорит веру, но гораздо чаще случается так, что вера облагораживает человека.
В этом убеждает не только опыт большого количества святых, совершивших свой подвиг в древние времена, но и множество известных христиан, которых можно встретить сегодня.
Лука был рассержен. Его злоба против всего света делала для него невозможным признать в ком-то хорошие качества. Он повторял обычные атеистические аргументы, что церковь преследовала ученых. Со своей стороны я напомнил ему о великих ученых, которые были христианами, начиная с Ньютона и Кеплера и кончая Павловым и сэром Джеймсом Симпсоном, открывшим наркоз. Лука считал: "Эти люди лишь следовали традициям своего времени".
"Вы не правы, - сказал я, - Луи Пастер[32], основоположник микробиологии и иммунологии, верил, как простой горняк. Проведший почти всю свою жизнь в научных исследованиях, он обладал верой самого простого человека".
Лука раздраженно сказал: "А как же быть со всеми учеными, которых преследовала церковь?"
Я спросил, мог ли он назвать мне их фамилии. "Конечно, это - Галилей [33], которого посадили в тюрьму. Джордано Бруно [34] которого сожгли. .." Он остановился.
Я сказал: "Итак, за 2000 лет вы смогли назвать лишь два случая. Если судить по всем человеческим меркам, то это триумф для Церкви. Сравните-ка этот результат с рекордами, которые установила партия только в Румынии за последние десять лет. Многие тысячи невинных людей были расстреляны, замучены и арестованы. Вы сами арестованы лишь на основании ложных показаний, выпытанных с помощью угроз и взяток. Как вы считаете, велико ли количество неправильных приговоров во всех странах за период коммунистического господства?"
Однажды вечером я рассказывал о тайной вечере, о причастии и о словах Иисуса, обращенных к Иуде: "...что делаешь, делай скорее".
Лука сказал: "Ничто в мире не заставит меня поверить в Бога. Но если бы я поверил в Него, то моей единственной молитвой к Нему бы было: "Что делаешь, делай скорее".
Состояние его здоровья ухудшалось очень быстро. Он харкал кровью и его лихорадило. На лбу выступал холодный пот.
К этому времени меня перевели в другую тюрьму. Прежде чем мы попрощались, он обещал мне подумать о своей душе. Но у меня не было никакой возможности узнать, что произошло потом. Однако, если человек начинает препираться с собой, то шанс найти правду очень невелик. Обращение ко Христу это обычно дело одного мгновения. Благовестие затрагивает сердце, и сразу же в глубине существа открывается что-то новое и священное.