На краю обрыва… - Анна Анакина

– Думашь убежать, стерва? Не выйдеть.

– Ты, чего? – испуганно зашептала Галина. – Пусти.

– Пустить?! Не-е-ет, – протянул Сашка, глядя на Галину наливающимися кровью глазами. – Ищь чёго захотела, сучка! Наперёд ты мне заплатишь за всё, – ухмыляясь, он смотрел пустым взглядом, словно перед ним было не человеческое лицо, а бездна.

– Я буду кричать, – прошептала Галина, чувствуя, как перехватывает горло.

– Кричи. Так ешшо лучше. Люблю, когда бабы оруть, – глаза его наполнились кровью настолько, что уже и не различить было радужки. В слабо освещённом доме они стали походить на две чёрные дыры. Сашка, тяжело дыша, крепко сжал одной рукой шею Галины, а другой стал срывать с неё одежду. Всё больше пугаясь его взгляда, Галина пыталась сопротивляться. Она сейчас не думала о том, что может случиться. Сейчас её пугали лишь его глаза. Она уже не видела ничего вокруг. Не слышала, что выкрикивал рот Сашки. Только эти чёрные дыры, словно сам дьявол пришёл наказать её. Задыхаясь, Галина моментами теряла сознание, но, приходя в себя, продолжала чувствовать. Движения Сашки стали ещё более грубы, чем раньше. Сейчас рядом с ним находилась не любимая женщина, а та, кого он винил во всех своих бедах, и теперь он не сдерживался. По-звериному удовлетворяя свою похоть, он изнасиловал Галину несколько раз, не забывая и избивать попутно. Но, находясь в диком возбуждении, он всё же не бил её по лицу. Видимо, только оно ещё напоминало ему о чём-то хорошем, но давно забытом. Все удары шли в грудь и живот, заставляя Галину подчиняться.

Насытившись, Сашка, держа её за волосы, подтянул близко к своему искажённому злобой лицу и, скалясь, прорычал:

– На сегодня с тебя будя, сука! Но ты, тварь, ещё не отдала мне весь долг. Придёшь сюды завтре! – Он плюнул ей в глаза и замахнулся. Но, сдержавшись, оттолкнул от себя.

Сашка ушёл, а Галина, не в силах встать, лежала на полу. Боль и обида переполняли её настолько, что сил, чтобы подняться не осталось. Слёз не было, одна только мысль: «Что делать?»

Ненависть поднималась в груди. Теперь это был не тот Сашка, которого она решила проучить. Теперь это был зверь, и именно она его сделала таким. То, что казалось правильно десять лет назад, сейчас острым ножом рвало её душу на части.

Сейчас всё стало иначе. Сашка ненавидел её. Любовь осталась в углу той стайки, где его чуть не убил Павел. Теперь в сердце бывшего ухажёра жила лишь ненависть. И он вернулся мстить. Это Галина поняла сразу.

– Что делать? – прошептала она, всё сильнее прижимаясь к полу, будто ища у него защиты. – А если он?.. – испугавшись своих мыслей, она, забыв о боли, резко села. – Нет. Паша ему не поверит! – постаралась убедить сама себя. – Нет, не поверит!

Поднявшись с пола, Галина осмотрелась, понимая, что сейчас нельзя выходить из дома. Сев на лавку, дождалась, пока луна высоко взойдёт, потом тихо вышла во двор набрала из бочки дождевой воды, помылась в доме, сожгла в печи вещи, оделась в одно из платьев Евдокии, похвалив себя мысленно, что оставила их. «Вот и пригодились». Перемыла вновь пол и только под утро вернулась к себе домой как раз успев подоить корову перед уходом на ферму.

Весь день в голове вертелись слова Сашки. Мысли, набегая одна на другую, заставляли вновь и вновь испытывать тот страх и унижение, которым подверг её он. Неужели теперь придётся подчиняться ему? Опять, как и всегда всё происходит не так, как ей бы хотелось. Опять за неё принимают решения. Но выхода она не видела. Придётся вновь вечером идти в дом Евдокии. А что потом? Паша вернётся, и что будет потом?

На следующий вечер, придя домой, Галина мельком взглянула на соседский дом. Сашка копался в огороде.

Вернувшись, после десятилетнего отсутствия рассказал он матери, что надолго не задержится. Работает на рыболовецком судне и приехал лишь в отпуск, не забыв попросить у неё и прощенье за то, что не писал. Всё это Ольга поведала женщинам на ферме, и этим успокоила Галину. У той появилась надежда: «Побудет, да и уедет опять, а там… может, и не вернётся больше… никогда. Надо только перетерпеть».

Накормив и уложив спать детей, Галина зашла в пристройку к свёкрам, застав их за спорами:

– Ты только посмотри, чёго ето он удумал?! – размахивая руками, говорила Арина Фроловна, обращаясь к снохе. – Задыхатьси совсем, не можить в правлении сидеть. Говорить душно ему тама. Дык решил в пастухи…

– И чё? – перебил её Иван Савельевич. – Тама хотя на воздухе цельный день, а то, как закашляюсь, дык и не могу совсем. Да и не моё ето. Сколько мог на тракторе работал, хоть и с одной, а всё ж. А… – обречённо махнул он единственной рукой и отвернулся к окну. – Не понять тебе.

– Может, папа, вам в райцентр, в больницу съездить? – спросила Галина, присаживаясь рядом за стол.

– Да чёго дочка я там забыл? – посмотрел он в глаза снохе. – Етот гад совсем дышать не даёть, – потёр он рукой грудь в том месте, где с войны сидел осколок. – Куды его они денуть-то?

Уже давно кашлял Иван кровью, да молчал, скрывая от родных, да и боль с каждым днём казалась сильнее. Но больше всего его доставало излишнее внимание, какое оказывали ему в правлении. Дабы не оставить фронтовика без работы придумал председатель для него должность никому не нужную. Вот это и мучило сильнее всего Ивана Савельевича. Понимал, что из жалости выделили ему стол и стул в правлении. А не в его правилах было становиться обузой. Вот и решил, что наутро скажет председателю о своём желание пойти работать пастухом.

– Чёго они мне там сделають? – продолжал он. – Таблеток надають? Так вона… – кивнул в сторону печи, – …мне, Маринка, и так цельну бандероль прислала. А приедить в гости, так и ешшо привезёть.

– А может, и правда, мам, – обратилась Галина к свекрови, – на воздухе легче будет, а зимой в больничку.

Конец ознакомительного фрагмента.