Год зеро - Джефф Лонг

Глаза новорожденного раскрылись еще шире. Клон повернул голову и заметил ученых по ту сторону стекла. Над струящейся бородой мелькнула тусклая улыбка.

— Видели? — спросил Эббот шепотом у Элис.

— Ну конечно. — Элис вся кипела. — Он нас приговорил. Джинна выпустили из бутылки.

— Нет, Элис. Он улыбнулся. Он узнал нас.

ЧАСТЬ 2

ГОД ВТОРОЙ

6

ЧУДОВИЩЕ

Катманду. Тюрьма Бадригхот.

Тринадцать месяцев спустя

Очкастой горгульей сидел Натан Ли, скрестив ноги, на подоконнике с книжкой сказок для Грейс на коленях. Почти год он работал над ней. Было раннее утро. Голубоватый туман окутал то, что осталось от его пальцев на ногах. За спиной на полу дремали, прижавшись друг к другу, трое прокаженных.

«…А по ночам этот дворец принадлежал мне, — выводил Натан Ли печатными буквами. — Я прислушивался к ударам своего сердца и едва слышному царапанью коготков на лапках гекконов. Для ящериц я был здесь королем».

Он оставил пробел в четыре дюйма для иллюстрации.

«Придумаю попозже, — решил он. — Например, лабиринт в стиле Эшера, вид сверху. Или натуралистическую зарисовку геккона. — Он был неплохим художником. — Раскрашу его тонким слоем сепии или нанесу несколько слоев акварельной краски сухой кисточкой. На такой старой рисовой бумаге надо писать очень осторожно».

«Я глядел вниз, на людей, шагающих по своим будничным делам. — Натан Ли пригнулся, чтобы лучше видеть чернила. Мерцала свечка в жестяной банке. — Как бы громко я ни звал их, меня будто не замечали. Ни одна живая душа. Но как-то раз маленькая девочка вдруг подняла голову и взглянула на мое окно».

Натан Ли любил этот час. У него вошло в обычай просыпаться первым среди узников. Вот-вот забрезжит рассвет. Начнут кукарекать петухи, лаять собаки. Девять сотен мужчин от мала до велика наводнят двор, бормоча молитвы и отхаркивая привкус ночи, галдя и умываясь, выторговывая друг у друга дополнительную пайку риса, старые киножурналы на хинди или рваную одежду. Шум не стихнет до самой ночи: удары по волейбольному мячу, наносимые с размеренностью часового механизма, щелчки шахмат по доске, монотонное нытье сумасшедших. Но за мгновение до рассвета Натан Ли мог даже вообразить, что в мире сейчас только двое: он и дочурка.

Когда-то давно тюрьма Бадригхот была дворцом правителей Рана. На рассвете, в таком тумане, нетрудно представить себе ее былое великолепие. В стенах, где ныне обитали убийцы, политические заключенные, насильники, когда-то слушали музыку раджи. С террас, где нынче узники выращивали мелкие красные томаты и корни имбиря, запускали воздушных змеев принцессы. Обезьяны резвились в увитой зеленью беседке, увы, она не сохранилась. Слоны и павлины пили из пруда с изумрудно-зелеными лотосами. Натан Ли узнал про все это и вплел в сюжеты своих сказок.

Бывший дворец стал для него спасением. Какая ирония судьбы: он попал сюда, пытаясь избавиться от тюрьмы. С момента своего заточения четырнадцать месяцев назад Натан Ли бежал трижды. И каждый раз неудачно: не проходило и пятнадцати минут, как его ловили.

После третьего побега его упрятали за эти высоченные средневековые кирпичные стены. К двадцати годам первоначального срока добавили еще пять. Мало того: усугубили наказание, поместив в камеру к прокаженным. А это равносильно смертному приговору. Но не лепра беспокоила Натана Ли. Он знал, что она не столь уж заразна. Самое худшее, что к прокаженным относились как к ходячим покойникам. Даже пищи им полагалось меньше, чем остальным заключенным. Но даже на полном рационе он ни за что не протянет четверть века в этой клоаке третьего мира.

Здание тюремного лепрозория стояло особняком и считалось самым надежно охраняемым. Построенное как коробка в коробке, оно постоянно находилось в поле зрения тюремщиков, как, впрочем, и его заключенные. Даже неприкасаемые избегали общения с прокаженными. Если кто-то из них пытался выйти из здания, арестанты поднимали крик, как гуси. Но был человек, стоявший еще на одну иерархическую ступень ниже прокаженных, — единственный в тюрьме представитель Запада. Экзотический, уникальный злодей — людоед.

Судебное разбирательство Натан Ли помнил смутно — как часть бесконечного кошмара: следствие, тюрьма, ужас от обмороженных до черноты пальцев ног. Безжалостный индийский доктор с ножницами ему запомнился лучше, чем судьи или адвокаты. По-видимому, какой-то зверь добрался до тела Ринчена раньше, чем полицейские. Суду были представлены страшные фотографии растерзанного трупа проводника, перекрученного розовым страховочным тросом Натана Ли. Как только прозвучало обвинение в каннибализме, представитель американского консульства, сидевший в зале суда за спиной Натана Ли, убрался подальше. А корреспондент «Менз джорнэл» пересел поближе.

В письменных показаниях, доставленных в мешке дипломатической почты, профессор Дэвид Окс заявлял, что Натан Ли пытался и его сбросить со скалы. «Чудовище», — вынесла вердикт центральная непальская газета «Зе райзинг сан». Суд согласился. Натан Ли понемногу привык к плевкам заключенных и к ударам камней, которые они пинали, целясь ему по ногам. Сердце разрывала мысль о том, что об этой истории могла услышать Грейс. Он не переставал молиться, чтобы Лидия уберегла ее от этого.

К удивлению Натана Ли, прокаженные отнеслись к нему хорошо. Они лечили его и подкармливали, когда Натана Ли свалила лихорадка. Они выделили ему соломенную циновку, одеяло и противомоскитную сетку, принадлежавшие умершему. Иногда по утрам они расспрашивали своего соседа о том, что ему снилось. Оказывается, каждую ночь он рыдал во сне.

Раз в день прокаженным было позволено гулять вокруг здания. Как правило, это случалось в самый солнцепек, дождь или холод. Большинство остальных заключенных ретировались в свои здания, пока прокаженные, спотыкаясь и хромая, ковыляли по кругу в футе от стен. Как-то раз Натан Ли обнаружил на восточной стене высоко от земли отметины бивней. И хотя выбоины были замазаны штукатуркой, они косвенно свидетельствовали о присутствии здесь царских слонов. Так родилась его книга для Грейс.

Впоследствии он продолжил археологические изыскания в старом дворце. Измерил его шагами, осмотрел угодья из окон верхнего этажа, собрал немало устных историй. Дворец сделался для него предметом давным-давно заброшенной диссертации. Его исследование заворожило и прокаженных: они снабжали его бумагой и чернилами для рисования. А он их — крыльями.

Он нанял одного из больных, сапожника, сшивать исписанные листы в книгу. Томик сказок представлял собой пеструю мешанину из листов рисовой бумаги, обрезков полотна и целлюлозы, а также выдранных из других книг и пущенных им в оборот последних чистых страниц. Попадались даже листы из папируса или мягкой кожи. Всего выходило более трехсот страниц, втиснутых в переплет от справочника по ботанике девятнадцатого века «Флора великих Гималаев» Джорджа Богла, знатока картофеля. Книга получалась красивой, но очень странной, и весила, по его прикидкам, фунтов пять. Даже запах у нее был необычный — таинственный и притягательный. Его археологические заметки и сказки занимали первые сто восемьдесят три страницы. Остальные не были исписаны: дожидались прикосновений его ручки и кисти. Каждое утро, в один и тот же час, он поднимался и вносил что-то новое.

Натан Ли зажег свечу и при ее оранжевом мерцании продолжил сочинять сказку о чудовище в башне.

«Отсюда девочка казалась такой крошечной в толпе. Кто же она? О чем подумала, увидев высоко вверху мое лицо?»

Он решил приберечь остаток страницы для портрета маленькой девочки. Это займет несколько дней. В последнее время он убедился, что образ Грейс сливается в его памяти с лицами других девочек и молодых женщин. Прокаженные показывали ему старые-престарые студийные снимки своих жен и дочерей, и их лица навязчиво возникали в его сознании. Он приклеил фотографию Грейс с внутренней стороны обложки, но вода и солнце почти ничего от нее не оставили. Время было против него, и он это понимал. Дочь быстро росла. Скоро ей исполнится пять.

Он отправил десятки писем, представляя себе, как Лидия читает их Грейс, и зная, что она этого не делает. В ответ получил лишь одну открытку. Может, Грейс верила, что папа погиб в Гималаях, — красивая отговорка для ее малолетних друзей. А может, ей сказали, что он страшное животное, гниющее в клетке где-то на краю земли.

Натан Ли закрыл книгу. Пора было разводить огонь в очаге — глиняной яме в полу камеры. Он убрал книгу в джхолу — сумочку из грубой шерсти, которую носил через плечо. Книга вошла только-только, оставив место лишь для карандашей и маленького набора акварельных красок. Джхола всегда была при нем.

Он уже хотел повернуться к окну спиной, но заметил, что туман внезапно расступился и глазам предстало такое, чего прежде видеть не доводилось. В тридцати футах, на одной с ним высоте, на сторожевой башне сидела на корточках обезьяна. Натана Ли она увидела в то же мгновение, что и он ее. Какое-то время оба разглядывали друг друга, затем обезьяна вновь принялась за кусочек фрукта, украденного с какого-то алтаря неподалеку.