Из мещан - Голо Раймунд

Гедвига горько усмехнулась: как мало нашло сострадание в людях это бедное, мягкое сердце!…

И она взглянула на Альфреда, как бы ища в его глазах утешение.

Из этого короткого разговора для него стала ясной вся история колечка…

Когда снова коснулись предстоящей на завтра охоты, полковник выразил сожаление, что его Альма нездорова.

– Я обещал свою чудесную лошадь Блендорфу, но теперь придется заменить ее Альманзором! – сказал г-н Герштейн.

– Это невозможно, г-н полковник, – заметил Геллиг. – Эта лошадь продана купцу две недели тому назад и стоит здесь, согласно контракту, на подножном корму до конца месяца! Но есть еще три лошади, готовые к вашим услугам!

– Вы хорошо соблюдаете интересы купца, а он мог бы считать за честь, что лошадь его послужит кавалеристу. Но я могу сказать: если лошади не будет, я не буду участвовать в охоте!

– Разве ты не понял, Георг, что тебе предоставлен выбор между тремя лошадьми? – спросил Рихард.

– Ах, Браатц, – недовольно фыркнул полковник, – ты в этом ничего не понимаешь, или разучился понимать! Эти лошади не годятся для охоты!

– Вы предлагаете три лошади, г-н Геллиг, – сказал Рихард, желая дать разговору миролюбивый оттенок, – но мне известны только две!

– Я желал устранить сомнения полковника в моей готовности услужить и предложил мою собственную лошадь!

– Ах, я на вас не в претензии, г-н управляющий, – возразил полковник. – Нельзя же рассчитывать, чтобы вам были известны правила поведения в высшем обществе! Но вы должны считаться с тем, что гостеприимство – первая добродетель дворянина!

– Но первая добродетель бюргера – честность, поэтому я не допущу, чтобы лошадь вашей дочери, деньги за которую уже получены, была употреблена на гонку во время охоты!

Г-жа Герштейн поспешила заметить, что уже становится свежо, и общество, поблагодарив гостеприимного пастора и его жену, распрощались со всеми и двинулись в обратный путь.

Когда они вступили во двор замка, было совершенно темно, а в комнате Полины светился огонь.

Барон Рихард отправился к ней, но горничная сказала ему, что Полина только что легла.

8.

Участники охоты проснулись спозаранок и, одевшись, вышли во двор, где уже были оседланы лошади.

– А у Геллига тоже великолепный конек! – заметил поручик, стоявший рядом с полковником.

– Будьте уверены, он назвал „своею лошадью“ не самую плохую из всей конюшни… О, что за бесстыжий народ эти мещане!… Но, однако, пора ехать, господа! Оба Браатца сегодня не с нами, а до опекуна нам нет дела!

Офицеры уже собрались сесть на лошадей, как дверь соседнего дома раскрылась, и на пороге показалась внушительная фигура Геллига. Окинув внушительным взглядом группу, он кивнул им головой и обратился к рыжеголовому парню, державшую под уздцы стройную красивую лошадь.

– Кто смел, вопреки моему приказу, вывести из конюшни Альманзора? – спросил он.

– Мне приказал полковник! – дерзко ответил парень. – Он сказал, что здесь помещик он.

Управляющий ничего не ответил парню на это и повернулся в сторону конюшни.

– Франц, – крикнул он, – отведи лошадь в конюшню и чтобы больше никто не смел выводить ее оттуда! А ты уволен, Петр, – обратился он к рыжему парню, – в конторе получишь жалованье и чтобы к полудню и духу твоего здесь не было!

– Нет, это уже слишком! – закричал полковник. – Эй, ты, оставь лошадь здесь! – сказал он Францу. – Я, полковник, приказываю тебе! – прибавил он, угрожающе взмахнув хлыстом.

Слуга заколебался, но сила привычки одержала верх над страхом перед полковником: Франц несколько лет служил при Геллиге и смотрел на него, как на своего господина. Не раздумывая больше, он повел лошадь в конюшню.

Хлыст полковника со свистом рассек воздух, но не задел конюха, а только испугал лошадь драгунского поручика, которая шарахнулась в сторону, отдавив при этом ногу неповинной собаке Геллига.

Бедная Дианка жалобно завизжала, и в эту минуту на верху лестницы замка показалась Полина.

Волнение, отразившееся на ее прекрасном, побледневшем лице, ясно показывало, что она была свидетельницей происшедшей сцены.

– Ах, как хорошо, что ты пришла, Полина, – радостно крикнул полковник, направляясь к дочери. – Ты знаешь, этот мужлан, Геллиг, осмелился подрывать твой авторитет! Он не знает правил гостеприимства и не дает твоим гостям лошади!

Блендорф расслышал слова полковника и тоже поспешил к Полине.

– Пожалуйста, фрейлейн Полина, не тревожьтесь! Я бесконечно сожалею, что из-за меня заварилась такая история и устраняю себя от охоты! Меня только возмущает, что вы предоставлены произволу грубого человека и что я не могу заступиться за вас!

Полине казалось, что она унижена перед своими слугами и предана на посмеяние знакомых через самовольство человека, который в глазах ее круга был не более, как старший из слуг.

Публичное унижение было невыносимым для гордой девушки, а тут еще насмешливо-грустная речь Блендорфа вдобавок.

Не слушая предостережений барона Рихарда, умолявшего ее не торопиться и спокойно разобраться во всем, Полина знаком подозвала к себе опекуна.

– Г-н Геллиг, – звенящим голосом проговорила она, – я вам очень благодарна за ваши прежние услуги, но не могу одобрить вашего поведения относительно этих господ! Обязанности вашей должности, очевидно, не согласны с обязанностями моего положения в обществе! Поэтому я должна выбрать себе другого помощника, который умел бы совместить и то и другое! Благодарю вас за службу и увольняю от нее теперь же!

– Не собираюсь протестовать, – холодно ответил Геллиг. – Но позвольте все же заметить, что лошадь, о которой идет речь, продана, и деньги получены! Я обязан предупредить вас, чтобы потом не вышло недоразумение из-за злоупотребления чужой собственностью! Я слагаю с себя ответственность за это перед вами и теперешними владельцами лошади!

Поклонившись, Геллиг, не дожидаясь ответа, подошел к своей лошади и минуту спустя выехал из ворот замка.

Тягостное молчание, воцарившееся после ухода Геллига, нарушил полковник:

– Молодец Полина, что избавила нас от этого грубияна! – воскликнул он.

– Желаю, чтобы ей не пришлось каяться в совершенной глупости! – заметил барон Рихард, нахмурив брови.

А Полине и так уже было не по себе…

Ей было тяжело сознавать, что страшное слово вырвалось у нее, и грустно, что она не могла взять его назад.

– Каяться, – фыркнул полковник. – Люди, не знающие тебя, Рихард, могут подумать, видя твое баснословное предпочтение этой деревенщине, что у тебя одни вкусы с ним! И одинаковые воззрения.

Барон выпрямился во весь рост.

– Надеюсь, – сказал он вызывающим тоном, – что никто, близко знающий меня или нет, не заподозрит, что у меня на чужую собственность существуют иные воззрения, чем у этого человека!

– О, дядя Рихард, какой жестокий упрек! – вскричала Полина, побледнев.

– Ты почувствовала это? Я рад, так как этот упрек предназначался тебе! Они – мужчины, и мне нечего с ними спорить! – заметил барон Рихард и с горечью прибавил: – Нечего сказать, хорошая слава пойдет про владелицу Геллерсгейма, что она угощает своих гостей чужой собственностью и что здесь при покупке лошадей надо быть очень осторожным.

– Браатц! Ты оспариваешь мое мнение, – начал полковник с оскорбленным видом, – и я должен просить тебя…

– Не делай из себя дурака! – оборвал его Рихард. – Тебе давно известно, что наши взгляды противоположны! К тому же нам обоим идет шестой десяток, и нам поздно меняться! Но Полина – ребенок, и я должен высказать ей свое мнение! Я думаю, ты, Герштейн, не станешь отрицать, что наши с тобой права на нее равны!

Полина, не обращая внимания на присутствующих, порывисто бросилась дяде на грудь и крепко обвила его руками. Но барон ласково отвел ее руки и сказал:

– Нужно сказать слугам, кто теперь будет распоряжаться вместо Геллига.

– Мог бы я! – пробурчал полковник. – Но проклятое завещание… Нужно было бы отдать этого человека под опеку, прежде чем он успел наделать непоправимых дел!

– Но тогда тебя не было бы здесь, любезный Герштейн! – иронически заметил барон.

– Дядя, что ты мне посоветуешь в отношении слуг? – боязливо задала вопрос Полина.

– Самое лучшее, если ты сама отдашь им приказание: тогда никто не попадет в ложное положение!

– Но к кому же мне обратиться?

– Зачем ты спрашиваешь, Полина? Кто умеет действовать так быстро и так самостоятельно, тому не нужен совет старика! – укоризненно проговорил Рихард.

Полина содрогнулась, но старое упрямство взяло в ней верх и, переменив тон, она сказала ясным голосом, обращаясь к Блендорфу:

– Г-н Блендорф, вы часто говорили, что желали бы быть моим защитником, так как вам не нравился образ действий моего управляющего, вы можете быть им!

– Бесценная фрейлейн! – воскликнул он, изумленный и восхищенный. – Я постараюсь быть достойным этой чести!