Новые горизонты (СИ) - Лео Андрей Васильевич

Сели усталые в бричку и покатили домой. По дороге, обдумывая прошедшие переговоры, я решил высказать беспокоящую меня мысль:

— Софа, мне кажется, Кузьма слишком много с нами откровенничал. Ты не переусердствовала с воздействием?

— Нет.

Хм, как-то категорично она отвечает. Попробуем зайти с другой стороны.

— Если он догадается о твоих способностях, то...

— Александр, поверь, у него нет причин строить такие догадки.

— Но...

— Он пребывает во мнении, что лишь подтвердил сведения, добытые тобою у замученных варнаков, служивших Потешко.

— Замученных?

— Я думаю, он представляет себе это именно так.

Вот умеет Софочка с панталыкусбивать. Замученных. Надо же. Хотя как ещё, по мнению Кузьмы Тихого, я смог бы выдавить информацию из разбойников? Только замучив их до смерти, и никак иначе. М-да, вот такой я страшный и непредсказуемый душегуб: захочу — помучаю, захочу — просто пристрелю. Молодой отморозок, в натуре. То-то он на меня в конце разговора так уважительно посматривать стал.

— То есть Кузьма сейчас уверен, что мы почти всё знали до прихода к нему?

— Да.

— И он нам ничего нового не рассказывал?

— О варнаках — самую малость, в основном же о канском городничем.

Ах, какая умница наша старшая. Хитро она стрелки перевела, теперь и волки сыты, и овцы как бы целы. Мы наконец-то владеем надёжными сведениями, а Кузьма считает себя к этому особо непричастным. Эх... и что бы я без неё делал? Выбивал бы показания по старинке? И конечно упустил бы усатого чиновничка.

Захотелось выразить Софе свою признательность, поблагодарить от всего сердца. Повернулся к ней да так и замер с полуоткрытым ртом. Ёлы-палы, Сашок, а красавица-то наша вымоталась донельзя. Сидит вся какая-то... потухшая, слегка сгорбилась и отрешённо рассматривает проплывающие мимо дома, а в глазах... пустота.

Ой, Саша, ой! Тебе прошедший разговор лишь адреналина в кровь добавил, а из неё, похоже, все соки выжал. В первый раз ей пришлось человека так долго под контролем держать да при этом ещё выслушивать всякие гадости о жизни разных богатых выродков. Срочно нужно дивчину из ступора выводить, а то тараканчики в её голове могут эмоции не по тем полочкам разложить. Ты же знаешь, женская психика — вещь хрупкая, нервные перенапряжения ей противопоказаны.

Взял её ладонь, легонько сжал меж своих и начал осторожно поглаживать. На мои действия даже не сразу внимание обратили, а обратив, удивлённо посмотрели.

— София, спасибо тебе за всё. Не только за участие в сегодняшней неприятной беседе, а... за ВСЁ. За каждодневную заботу о нас с Марией, за волнения твои.

— И вам с Марией спасибо... За то, что вы есть. Не знаю, как бы я одна жила... Слишком много грязи вокруг.

Эх, девочка! Хоть и доросла ты до Марковны и бед за свою жизнь перенесла немало, но настоящей грязи пока не видела. Ну да и слава Богу.

— Жизнь, Софа, тяжёлая штука, в ней полно и гнусностей, и мерзостей. Но... если из-за них постоянно переживать, сердца на всё не хватит, оно просто откажется дальше работать. Ты, главное, старайся помнить: кроме плохого всегда существует и хорошее.

— Да-да, ты прав.

— Вот и думай о хорошем, а о плохом и не вспоминай.

— Коль совершаешь плохое, как о нём не думать?

У-у-у, как всё запущено! Это она что, морально изводит себя из-за наших замыслов ликвидировать усатого городничего?

— Софа, ты же лекарка и должна понимать: нельзя лечить лишь приятными процедурами, иногда для пользы дела приходится причинять боль. Например, опухоль вырезать. А общество, если внимательно к нему приглядеться, тот же организм, от разных гнойников и опухолей в виде коррумпированных чиновников оно не застраховано, и содействовать в лечении таких... воспалений, я считаю, обязан каждый порядочный гражданин.

— Для лечения общества имеется полиция.

— Ой, Софа, и медицина, и полиция сейчас, можно сказать, ни-ка-кие, так что мы вынуждены им помогать. Да и помимо того, даже если ничего не предпринимать в отношении Сапожникова, он и его приятель, купец Потешко, без внимания нас не оставят. И откупиться от них чем-то малым не получится. Эти люди попытаются отобрать у нас всё, в том числе и наши жизни.

Задумалась, а через полминуты, глубоко вздохнув, ответила:

— Опасно брать на себя роль вершителя судеб.

— Да, опасно. Рискуем сами превратиться в "прыщик" на теле общества.

— Во что? — красавица удивлённо распахнула глаза.

— В маленький такой, красненький прыщ. Ведь дорасти до размеров "опухоли", сравнимой с Сапожниковым, нам совесть вряд ли позволит.

О, слабый намёк на улыбку нарисовался. Мой незамысловатый юмор оценили. Вот и славно, оживает девочка.

— Кстати, а с чего ты решила, что мы выступаем в роли вершителей судеб? Мне кажется, Кузьма Тихий и без нас нашёл бы способ с канским городничим рассчитаться. Да и кто знает, может, таких людей, как Тихий, в Сибири много и каждый из них на Петра Ивановича ножик точит. По сути, мы в его жизни ничего не меняем, а в помощники к Кузьме напросились только для восстановления справедливости в отношении семейства Патрушевых.

Говоря лишь о Патрушевых, я, конечно, чуточку лукавлю — для успокоения совести нашей старшей. Усатый гад наворовал изрядно, поэтому я под лозунгом "Грабь награбленное!" собираюсь распотрошить все его финансовые запасы. Ну... до которых доберусь, естественно.

— Когда-то в детстве мама учила меня: "Саша, зло, привнесённое тобою в жизнь, всегда нужно исправлять добром".

— Это как?

— А очень просто. Сделал плохое и не смог исправить свою ошибку — сразу постарайся сделать доброе. Иногда неважно, как и кому.

Софа улыбнулась:

— Умная у тебя была мама.

— Да уж!

Похоже, красавица оклемалась: глазки уже сверкают, от апатии и следа не осталось. На пару секунд замолчала и сменила тему разговора:

— Знаешь, Александр, после известий о пожаре в Енисейске я постоянно думаю, как много там детей сейчас без крова оказалось.

— Да-а. Зима у них трудная будет.

Она внимательно посмотрела на меня и предложила:

— А давай возьмём сотню к нам в усадьбу, на воспитание.

— СКОЛЬКО?!

Наверно, слишком громко я воскликнул — даже Василий, исполняющий сегодня роль нашего кучера, обернулся. Чёрт! Ошарашен ли я? Не то слово! Вот от таких предложений кондрашка миокарда и случается.

— Ну уж полста-то мы всяко зимой прокормить сможем, — напирала Софа.

Ёхарный бабай, доуспокаивался "мамочку" на свою голову! Я её тут, понимаешь ли, жалею, — бедная девочка! — а она меня раньше времени в могилу загнать решила.

— А жить им где?

— Первые два этажа правого крыла четырёхэтажки пусть и с закрытыми окнами, но под жильё приспособить можно.

— Приспособить? Да там и пол ещё не положен.

— У нас оговорено, что полы к отъезду в Петербург будут готовы на всех четырёх этажах.

— Так то к отъезду. Но стелить-то их начнут лишь через месяц.

— А ранее у нас в Енисейск и не получится съездить.

— Да как дети без отопления-то перезимуют?

— Ты что-нибудь придумаешь, я в тебя верю.

Офигеть! Она в меня верит. Мне прям страшно становится. Такие слова мужчине говорят, когда ожидают от него подвига.

Теперь уже Софа взяла меня за руку, и в глазах её блеснули искры неугасимого пожара, разгорающегося в душе. О-о, Саша, ты, кажется, конкретно попал, сейчас пойдёт охмурение по полной.

— Подумай: нам ведь с каждым месяцем помощников требуется всё больше и больше. Где их брать? На стороне? А через год? А через пять лет? Ты говорил, замыслов много. Кто их исполнять будет? Посмотри, наско́лько тяжело идёт обучение взрослых работников с завода. Молодёжь обгоняет их во всём. Так не проще ли воспитывать смену с детских лет?